Впрочем, не надо думать, что запланированный поход был абсолютно безопасным! Во-первых, взойдя на вершину тумбочки, можно было попасть на глаза гигантскому, по тараканьим меркам, гражданину Ю.Э. Антикефирову, который хоть и не был громовержцем, зато был, если так можно сказать, газетовержцем. То есть мог обрушить на насекомое удар свёрнутой в трубочку газетой. Удар, не совместимый с жизнью. Во-вторых, в телевизоре присутствует высокое электрическое напряжение, которое способно укокошить даже кое-кого побольше таракана. В-третьих, за карнизом в своей паутине притаился кровожадный паук по прозвищу Упырь, что может, впившись в насекомое ужасными челюстями, высосать из него жизнь. Пафнутий включил в свой маршрут не тот участок карниза, а противоположный, но всё же…

Итак, турист, настроенный на интересный и где-то небезопасный путь, вышел из жилья. И тут же, буквально у самого, образно говоря, порога своего дома наткнулся на совершенно новую достопримечательность. Возле плинтуса стояла пустая стеклянная бутылка. На её устремившемся ввысь прозрачном корпусе красовался обрывок афиши. (Такие афиши люди называют бутылочными этикетками). На афише были буквы. Пафнутий умел и любил читать, поэтому он довольно быстро прочитал все шесть букв:

Из прочитанного сделал вывод, что когда-то в этой прозрачной «цистерне» был продукт пшеничный, то есть хлебный. Какой конкретно – оставалось неясным, ибо кроме этих шести букв никакой другой информации на бумажном обрывке не сохранилось.

Задумчиво почёсывая коготками передней конечности лоб, Пафнутий стал рассуждать логически. Что делают из пшеницы? Муку. А что делают из муки? Хлеб, булки, пончики, пироги и так далее. Очень маловероятно, чтобы в сосуде с узким горлышком находился хлеб, или булка, или… Как бы люди их оттуда выковыривали? Человек не таракан, в узкое горлышко не пролезет. Другое дело – жидкость… Хлебная жидкость, это… Это… Ну конечно же! Это хлебный квас! Ай да Пафнутий! Ай да молодец! Как быстро разгадал загадку! Или всё же не квас?

Таракана разобрало такое любопытство, что он решил, во что бы то ни стало, взобраться к отверстию и понюхать, чем из бутылки пахнет.

Попытки карабкаться по бутылке не увенчались успехом. Коготки скользили по гладкому стеклу, не находя неровностей, за которые можно зацепиться. Пафнутий чуть было не загрустил от неудачи, но тут в голову пришла другая идея. Примерно в сотне тараканьих шагов от жилища Пафнутия, возле плинтуса под шкафом, наш герой как-то видел довольно длинную веточку, отломившуюся от веника. Если один конец этой веточки упереть в верхнюю кромку плинтуса, а другой положить на горлышко бутылки, то получится как бы мост, по которому можно… Да! Замечательная идея!

Не буду описывать, какого труда стоило таракану дотянуть ту веточку до бутылки. Таракан трудился как муравей. Ещё больше усилий ему понадобилось, чтобы взгромоздить этот мост между плинтусом и бутылочным горлом. Несколько раз конец ветви соскальзывал со стекла и мост обрушивался. Но, в конце концов, фрагмент веника соединил плинтус с устьем бутылки.

Передохнув после столь тяжкого труда, Пафнутий поплевал на коготки передних конечностей и осторожно стал перемещаться по этой хлипкой незакреплённой перекладине, чуть прогнувшейся под тяжестью таракана. Упасть с такой высоты Пафнутий не боялся. Ему приходилось падать и с больших высот. Тараканы имеют крылья. И хоть они не могут поднять таракана ввысь, зато могут сыграть при падении роль парашюта, благодаря чему падения даже с очень больших высот обходятся без травм. Наклоняться над отверстием и заглядывать внутрь бутылки осторожный Пафнутий не собирался, ибо понимал, как это опасно. Можно соскользнуть во чрево сосуда без всякого шанса выбраться наружу. Таракан хотел лишь приблизиться и понюхать, не более того.

Когда ловкий Пафнутий, перебирая по ветви от веника цепкими конечностями, дополз почти до самого стекла, он навострил усы и потянул воздух, предвкушая аппетитный аромат хлебного кваса. Но вместо этого из прозрачного кратера на него пахнуло таким удушающим и дурманящим зловонием, что у него перехватило дыхание и помутилось в уме. Таракан потерял равновесие и свалился с перекладины. Инстинктивно расправившиеся крылья обеспечили очумелому насекомому мягкую посадку. Слава богу, он упал не внутрь бутылки, а рядом с ней.

Итак, выходило, что Пафнутий ошибся. Что в сосуде, до того, как его опорожнили, был отнюдь не хлебный квас, а какая-то дурманящая гадость. Низвергнутый удушьем таракан отдышался и с некоторым удивлением отметил, что перед глазами всё плывёт и двоится, а мысли путаются и выскальзывают.

– Покепетете… – пробормотал Пафнутий.

Он хотел сказать «Почему…», но вместо этого ставший непослушным рот пролепетал вот такую белиберду. И Пафнутию сделалось смешно. Он шмякнулся на спину и захохотал, дрыгая конечностями. В мозгу шевелилась мысль: я сказал «покепетете», я сказал «покепетете»; и эта мысль его страшно веселила. Но, хохоча, таракан в то же время и изумлялся такому необычному своему поведению.

Насмеявшись до слёз, он, всхлипывая, попытался подняться, но его качало из стороны в сторону, как моряка на палубе во время шторма, и он снова валился на пол. Это его развеселило ещё больше, и он снова зашёлся в хохоте, доходящем до визга, стукаясь в конвульсиях головой о стекло бутылки.

Наконец Пафнутий устал смеяться и затих. В голове томно текли обрывки его собственных мыслей, а также речей и песен, которые он слышал из радио, телевизора и рта гражданина Ю.Э. Антикефирова, смешавшиеся в поток бессмыслицы. И одурманенному таракану почему-то хотелось, чтобы эта мысленная чепуха тянулась и тянулась бесконечно: «…эх жизнь моя малина недорезанная кукареку хе-хе Пафнутьюшка забодай кирпич не кочегары мы не плотники запад нам поможет о сколько нам открытий чудных гоп гоп гоп уноси готовенького игнорируя происки империализма о кто же сравнится с Матильдой моей генеральный секретарь миллион миллион миллион алых роз и никаких гвоздей…»

Вдруг Пафнутий всхлипнул и зарыдал. Ему вспомнилась первая и навсегда утраченная любовь. Ещё совсем юным тараканчиком он полюбил привлекательную крошку. Да, крошку от яблочного пирога, упавшую со стола. Она так аппетитно пахла! Пафнутий ласково гладил свою крошку, отщипывая от неё махонькие кусочки, и вкушал их очень неспешно, чтобы лакомства хватило подольше. Но вдруг нагрянул толстый наглый сверчок и, отпихнув юного таракана, жадно, быстро и деловито сожрал на глазах у Пафнутия его любимую крошку. Это воспоминание слезами душило нашего героя. «За что такая несправедливость?! – плакал он. – О где ты, где ты, моя сладкая, ароматная, нежная крошка!»

Внезапно он почувствовал себя борцом с мировой несправедливостью.

– Я вам всем покажу кузькину мать!!! – выдохнул таракан.

Покачиваясь, поднялся, опираясь о стекло бутылки, и кинулся в бой против несовершенной вселенной:

– Ломай! Круши! Бей! Разрушай! До основанья, а затем…

Озверевшее насекомое с голыми рука… гм… с голыми конечностями набросилось на первое, что попалось под ру… под конечности. Этим приговорённым к разрушению объектом оказался родной плинтус. Пафнутий, покачиваясь, пытался нанести плинтусу сокрушительный удар правой передней, но коварный плинтус всё время резко уклонялся от удара, отчего промахивавшийся боец систематически падал.

– Да ну тебя! – обиделся на соперника таракан и презрительно плюнул.

После такого дебоша Пафнутия потянуло на лирику. Захотелось петь. Подбоченившись, он запищал во всю свою тараканью глотку:

Шумеел камыыш, дерееевья гнуулись

А ноочка тёоомная былаа

Однаа возлюуубленная пааараа

Всю нооочь гуляаалаа до утраа…

Песня начала убаюкивать Пафнутия, навевать дремоту, и оттого становиться унылее и тише. Таракану приспичило продолжать пение лёжа: