– Нет. Слышал, как один мужик трепался. Недавно я пил пиво в одном генделике, и соседом по столику оказался нетрезвый дядька, который об этом трындел. Хоть он был в дупель бухой, но языком ещё ворочал. Я удивился: вот брешет мужик – как по писаному! После я подумал, шо эти небылицы как раз в духе «Многогранного мира»; по памяти записал, и вот вам…

– А как он выглядел, этот пьянчужка?

– Такой ярко-рыжий, а глаза разные: левый карий, а правый зелёный.

– Ну, я так и думала!

– А шо, вы его зна…

– Это душевнобольной человек. Он и нас «достал» своим шизофреническим бредом. Он состоит на учёте в психбольнице, на Сабуровой Даче. Советую вам, молодой человек, выбросить из головы его безумный лепет, если не хотите, шобы и вами заинтересовались психиатры. А хотите, я вам помогу это забыть. Смотрите мне в глаза.

Молодой человек, поправляя съехавшие очки, удивлённо глядит на Зинаиду Андреевну, а она впивается в его опушенные белыми ресницами очи пронзительным, завораживающим взглядом и гипнотическим голосом продолжает:

– Вы забываете всё, про шо мы с вами говорили. Вы забываете всё, про шо написали в этой заметке. Вы забываете всё, шо слышали от рыжего незнакомца. Вы никогда об этом не вспомните. А теперь вставайте и идите домой.

Молодой человек с пустыми кукольными глазами поднимается со стула и механически выходит из кабинета, даже не попрощавшись.

Зинаида Андреевна Салтовская тоже встаёт из-за стола, подходит к двери и, выглянув, кричит:

– Валечка, я полчаса буду очень занята; пусть ко мне нихто не заходит.

– Хорошо, Зинаида Андреевна.

Впрочем, никто и не смог бы зайти, ибо Зинаида Андреевна тут же запирает дверь кабинета изнутри на замок.

Возвращается к столу, комкает два листа бумаги и бросает в корзину для бумаг.

Смотрит в окно.

Дом, часть которого арендует редакция журнала «Многогранный мир», стоит на восточном склоне Холодной горы, и из редакторского окна как на ладони Нагорный район – исторический центр Харькова. Вон взметнулась над крышами увенчанная золотой луковицей Александровская колокольня Успенского собора. Вон рядом белеет Свято-Покровский. А вон левее – белая громадина Госпрома, «организованная гора», как, не сговариваясь, назвали это первое в СССР высотное здание Анри Барбюс и Максим Горький; рядом – жёлтый небоскрёб университета… А ведь Зинаида Андреевна, как её теперь зовут, прекрасно помнит время, когда на этом месте ещё не было никакого населённого пункта, лишь поросшие травой, да кое-где деревьями холмы… Эх, быстро бежит времечко…

Зинаида Андреевна с сомнением смотрит в корзину для бумаг, достаёт из неё свежескомканные листы, кладёт их в пепельницу и воспламеняет зажигалкой. Задёргивает шторы, садится за редакторский стол и, любуясь пламенем в пепельнице, набирает номер на телефоне.

– Алло, Сергей Владимирович, здравствуй. Тут такое дело. Слухи о том, шо наш дорогой коллега Аркадий Павлович под воздействием алкоголя теряет над собой контроль и разбалтывает аборигенам секретную информацию, к сожалению, подтвердились. Я только шо случайно узнала от одного аборигена. Конечно, аборигены ему не верят, но бережёного бог бережёт… Да. Думаю, есть смысл Аркадия Павловича на время от аборигенов изолировать и полечить от тяги к спиртному, шобы он уже ни капли… Ага… Ну, всё… И тебе того же. Пока.

Зинаида Андреевна снимает блузку и лифчик, накрашенными ногтями расстёгивает невидимую невооружённым глазом застёжку имитирующей человеческую кожу оболочки, освобождает из-под оболочки гибкие щупальца и с наслаждением потягивается, распрямляя эти синие в оранжевую крапинку конечности, слегка затекшие от длительного пребывания в декоративном человекообразном скафандре…

21 ноября 2004 г.

_______________________________

Представьте, будто вы заснули

И перед вами сны мелькнули...

У. Шекспир, «Сон в летнюю ночь»

Ночная темень весь волшебный лес накрыла, и во мраке лес исчез.

Во тьме деревья не качнут листвой, как будто чей-то берегут покой; как будто с нетерпеньем тихим ждут чудесных дел, что тут произойдут.

Притихло всё. И эльфы не шалят, не водят хороводы средь опят.

Малышки-феи смолкли средь ветвей – не слышно крылышек теперь жужжащих фей. 

Застыло всё, лишь тишь да темнота… Затем пойдёт такая суета!.. 

На толстой ветке дуба, как на ложе, уснул эльф Пак с достоинством вельможи, сложив проворные прозрачные крыла. Во сне он видит дивные дела: 

Снится ему, что он не эльф Пак, обитающий в волшебном лесу, а обычный человек по имени Александр Олефир, живущий в провинциальном городе и служащий актёром в тамошнем театре.

Снится ему, эльфу Паку, что сидит он, актёр Александр Олефир, перед зеркалом в убогой гримёрке и наносит на свою физиономию дешёвый грим. На нём недорогой театральный наряд эльфа с накрахмаленными кружевными крылышками на проволочном каркасе, ибо театр едва сводит концы с концами и не может себе позволить ценные и качественные наряды, грим, декорации…

На соседнем стуле, закинув ногу на ногу и постукивая ногтем по пачке сигарет, восседает коллега, актёр Марк Бабанский, в аналогичном наряде короля эльфов с накрахмаленными же кружевными крылышками на проволочном каркасе, и говорит:

– Да, уже всё оформил. Вот доработаю до конца сезона, и – прощай отчизна, здравствуй заграница. Тут ждать нечего.

– Ты что, надеешься, что там ты станешь звездой Голливуда или Бродвея и будешь грести лопатой миллионы? – невесело улыбается актёр Александр Олефир (то есть эльф Пак, которому снится, что он актёр Олефир), нанося на лицо последние штрихи.

– Нет, конечно. Там на актёрской карьере наверно придётся поставить крест. Там своих актёров навалом, иноземцы им и даром не нужны. Тем более, не владею в совершенстве языком. Нет, там придётся работать не по специальности. Да кем угодно… В автосервисе могу… Или хотя бы посуду в ресторане мыть. Там посудомойщик за день зарабатывает больше, чем у нас актёр за… Кем угодно, лишь бы не в этом убожестве. Достала такая жизнь! Я-то пока бездетный холостяк, мне легче. А тебе… За гроши кривляться на сцене, а потом ещё на ночь бежать на станцию разгружать вагоны, чтобы заработать детишкам на игрушки… Ты ж уже как выжатый лимон. Крутишься, как фарш в мясорубке. Скоро при таких нагрузках, глядишь, прямо на сцене в обморок грохнешься от изнеможения. Бросай всё и айда со мной. Сначала будешь высылать семье деньги, а как обустроишься, и их туда, «за бугор» заберёшь…

– Мальчики, не угостите сигареткой? А то мои закончились, – заглядывает в гримёрку актриса Эвелина Цвыгун, в убранстве королевы фей с такими же, как у Олефира и Бабанского, накрахмаленными кружевными крылышками на проволочном каркасе.

– Угощайся, – Марк протягивает ей пачку и, уловив на её личике мгновенное разочарование, ехидно добавляет: – Извиняйте, ваше величество, дорогих не курим.

– Ничего, сойдёт, – она длинными ноготками вытягивает из пачки жёлто-белый цилиндр.

– Королева фей, блин, – язвит Бабанский после её ухода. – Из неё такая же фея, как из меня этот… Наверно, переспала с Любомирычем и за сексуальные услуги получила эту роль, шлюха. Бездарность. Хорошо, что по пьесе мне не нужно целоваться с этой – тьфу! – минетчицей.

Эх, не любит он, Александр Олефир (то есть эльф Пак, которому снится, что он актёр Олефир), эти закулисные сплетни, интриги, склоки, злословие…

– Олефир, скоро ваш выход. Приготовьтесь, – сообщает театральная радиоточка в виде динамика в решётчатом пластмассовом кирпиче на стене.