Изменить стиль страницы

Хайден не отпускал мой взгляд, и я вся начала гореть.

– Так к чему все это нас ведет?

– Мы встречаемся?

– Нет, – на его лице было написано желание и другие эмоции, которые возбуждали и пугали меня одновременно. – Слово «встречаемся» тут не подходит.

Я сглотнула, не в силах отвести взгляд.

– Тогда что подходит?

– Думаю, ты знаешь, – Хайден прижал меня к себе, ложась на спину; его руки были на моей спине. – Хочешь, чтобы я сказал это вслух?

– Да, – выдохнула я.

– Тогда подвинься поближе.

Я склонила голову.

– Так достаточно?

Хайден сократил расстояние между нами и легонько поцеловал меня. Прикосновение было легким, но я все равно забыла, как дышать. Когда поцелуй стал глубже, я потеряла нить разговора и забыла о том, что на вопрос он так и не ответил. Да ему и не нужно было. Этот поцелуй был выше любых глупых статусов. Это поцелуй… я отстранилась, когда почувствовала, что пальцы Хайдена сжались. Мы зашли слишком далеко. Мы оба тяжело дышали, и внезапно ко мне пришло понимание.

Это, может быть, последний раз, когда я целую его. Острая боль пронзила мою грудь. Простит ли меня Хайден за разоблачение Кромвела?

Я так не думала.

И я не хотела попусту тратить эти мгновения с ним. Его руки переместились с моей спины на плечи. Он попытался разделить нас, но я протестующее замычала. Но его руки снова пришли в движение, приближаясь к краю моей футболки. Его костяшки коснулись моего живота около пупка. Меня одновременно охватили жар и холод.

Скоро моя футболка очутилась на полу, и я должна была почувствовать смущение. Я никогда прежде не была настолько обнажена с парнем и со всеми этими шрамами… но в мягком свете телевизора и под его восхищенным взглядом я чувствовала себя идеальной как никогда.

Его майка осталась на месте, как и прочая одежда. Мы могли заходить лишь настолько далеко, но я чувствовала жар его кожи через одежду, и это было прекрасно, особенно, когда его руки легли мне на бедра, прижимая меня еще ближе; наши губы соприкасались так часто, и тела двигались в унисон.

Его самые легкие прикосновения возбуждали меня больше всего. То, что я могла быть так близко к нему, опьяняло меня в тысячу раз сильнее, чем любые мои фантазии, словно разряды тока проносились по моим венам каждый раз, когда он произносил мое имя.

И среди всего этого водоворота эмоций, я чувствовала, как мое сердце разрастается в груди, готовое вот-вот взорваться от восторга. Я знала, что это значит. Знала, что я чувствую.

Я была влюблена в него.

*** 

Мой желудок сжимался и сворачивался в узлы все утро, начиная с утреннего душа и до того момента, как я села в свой джип.

Вместо того, чтобы прислушаться к той части мозга, что хотела все отменить, я начала осуществлять свой план. Нервное возбуждение пронзало меня наравне с ужасом, но я чувствовала себя дерзкой.

Как шпион или типа того.

Мне предстояло терпеливо отсидеть все три утренних урока, прежде чем ускользнуть. Тянуть дальше было рискованно. Я и так от волнения слишком рано приехала в школу. В коридорах было непривычно тихо, и мои шаги эхом раздавались повсюду. Пока я шла к шкафчику, меня охватил страх. Я почти ожидала, что свет погаснет, и на меня выпрыгнет одноглазый, беззубый уборщик.

Тогда я не чувствовала себя такой уж дерзкой.

Я потрясла головой, желая избавиться от этого видения и сфокусироваться на шкафчике. Даже несмотря на то, что я знала, что в нем ничего не будет, он все еще вызывал у меня волнение. Фиби травмировала меня на всю жизнь.

Закрыв глаза и глубоко вздохнув, я открыла его. Пару ударов сердца спустя я приоткрыла один глаз. Конечно же, там было пусто.

К концу урока английского у меня снова кружилась голова, и виски, казалось, вот-вот взорвутся под давлением. Нервы подводили меня, и я знала, что струшу, если стану тянуть с этим. Когда звонок возвестил конец второго урока, я поняла, что пора, и торопливо вышла из класса.

На входе в школу я остановилась. Тяжелые капли падали на асфальт. Мои волосы грозили вот-вот превратиться в гигантский шар от влажности. Я закусила нижнюю губу, обернулась через плечо и чуть не упала.

Мистер Тео стоял в дверях административного офиса, болтая с другим учителем. Если бы он повернулся, то застукал бы меня. И вот, он повернул голову и посмотрел прямо на меня. Я начала пятиться от двери, но он лишь поднял бровь и улыбнулся прежде, чем отвернуться.

Я не могла в это поверить. И стоять там дольше тоже не могла. Я открыла дверь и выскользнула под моросящий дождь. Он был настолько холодный, что казался снегом.

Ехать по скользкому от дождя асфальту на лысых шинах было сложнее, чем я помнила, но примерно сорок минут спустя я парковала свой джип около особняка Кромвела.

По пути к гаражу я вымокла насквозь, но мне надо было убедиться, что машин там не было. Затем я стянула мокрый свитер и повесила его на спинку стула на кухне. Даже моя нижняя майка была мокрой, но времени на переодевание не было.

Я почти бежала по деревянному полу. Казалось, что и статуи, и картины в правом крыле наблюдают за мной. Я подошла к кабинету Кромвела и перевела дух. Был шанс, что дверь будет закрыта: если так, то я впустую пожертвовала прической.

Слабый шепот в моей голове говорил что то, что я собираюсь сделать – неправильно. Я собиралась лезть в личные дела других людей, но мои причины были гораздо более весомыми, чем простое любопытство. Так ведь?

Я потянулась в карман и сжала пальцами монетку. Она должна была принести мне удачу.

А сейчас мне нужна была удача. Я толкнула дверь. Она распахнулась и меня окатило холодным воздухом.

Не обращая внимания на предупреждение в своей голове, я подошла к дубовому столу. Боже, моя совесть вела себя так, словно я собиралась сделать нечто ужасное. Где она была, когда я списывала на экзаменах и жульничала в компьютерных играх?

Наверное, это было не то же самое.

Я открыла один ящик. Ключей не было. Открыла второй, третий и, наконец, нижний. Ключи блеснули. Я их схватила и развернулась.

Они были странно тяжелыми в моей руке. После нескольких неудачных попыток я, наконец, открыла дверцу. Минуту я колебалась, шепот снова вернулся и говорил, что мне может не понравиться то, что я могу найти.

Я проигнорировала его и взяла папку Курта, не зная, чего ожидать.

Первая страница была заполнена базовой информацией: дата рождения, адрес и набор навыков. Из того, что я прочла, выходило, что у него были невероятные способности к манипуляциям с мозгом; он мог стирать определенные воспоминания, не нанося ущерба другим. Адам был прекрасным примером этого дара. Он помнил все, кроме меня. Но Хайден сказал, что тот, кто сделал это с моей мамой, сделал все неправильно.

Просматривая дело Курта, я начала сомневаться, что он мог так напортачить. Я также предположила, что тот, кто устроил аварию, хотел убедить маму, что Оливия тоже умерла.

Я отбросила волосы с лица и перевернула страницу. Бинго.

Это не было криминальной статьей – формально не было – но у Курта была интересная история в молодости. Приводы в полицию, грабежи и нападения. Все это было до достижения им двадцати одного года, что я особо не принимала в расчет, ведь люди меняются. А вот психологическое заключение на третьей странице привлекло мое внимание.

Курта описывали, как человека с болезненной тягой к нарциссизму с антисоциальными и параноидальными наклонностями среди «О». Я предположила, что «О» означало «Одаренные». Мне не нужна была степень в психологии, чтобы понять, что он не милый и пушистый, но ничто не указывало на то, что он сорвавшийся псих-убийца.

Я разочаровалась, положила его папку назад и взяла дело Паркера. Пока я читала о нем, мне стало интересно, зачем Кромвелу вообще понадобились эти файлы. Зачем ему хранить эту информацию? Кромвел был мэром, а не психологом, а такие вещи были больше похожи на клинические исследования.