Компания не обременяла себя элементарным продовольственным обеспечением. Торговые корабли возили товары, снабжая порт исключительно табаком и спиртным. О консервах не шло и речи.

Ошимцы заботятся о себе сами. Выращивают фрукты в наспех посаженном саду, а овощи – на скудном огороде. Нехватка земли не помешала появлению небольших свинарников и коровников. Сразу не угадаешь, где живут люди, а где – скотина. Только опираясь на резкость животной вони.

Остров располагал плотницкой, прачечной, кухней, лазаретом и доской объявлений. Всё как надо, дорого-богато. Если забыть об устоявшемся принципе практически полной автономии.

Приключись цунами, всю Ошиму стёрло бы с лица земли вместе с персоналом. С одной стороны, бессмысленная гибель невинных узников острова. С другой, ошибка истории прекратила бы своё постыдное существование…

Я был рад, что порт растворялся вдали, сливаясь с горизонтом. Думалось, вскоре всё забудется, как ночной кошмар.

Налюбовавшись бухтой и простившись навсегда с Мэйнаном, я тоже отправился в каюту. Четвёртая по счету. Ничего не делая, пролежал там до приема пищи. Жизнь на корабле шла своим чередом, но я в ней не удосужился поучаствовать. Нос высовывался за квадратуру комнаты только по причине естественных человеческих нужд.

Я многое обмозговал за эти часы, успешно избегая Ошиму и страну заходящего солнца в целом. Но мне и в голову не приходило, что «Навта» недалеко уплывёт от Мэйнана…

[1] Прообраз Ошимы – Дэдзима. Португальский, позднее голландский торговый порт в бухте Нагасаки (Япония).

[2] Прообраз Торутийской Вест-Андейской компании – Голландская Ост-Индская компания.

[3] Прообраз Тииги – Гаага (Нидерланды).

[4] Прообраз Лотардама – Амстердам.

[5] Прообраз торутийского художника Дамиана – Рембрандт (1606-1669).

[6] Прообраз Андонезии – Индонезия.

[7] Nauta – моряк (с лат.).

[8] Прообраз Шибасаки – Нагасаки.

[9] Идзин – другой человек (с яп.).

[10] Сёгунат – государственный строй, при котором власть сосредоточена в руках сёгуна (в яп. языке называется бакуфу).

[11] Аркебуза – гладкоствольное, фитильное дульнозарядное оружие, изобретенное в XV в. Его японский аналог называется «танэгасима». По острову, где португальцы продали первые образцы местным жителям.

[12] Сакоку – японская политика самоизоляции при сёгунате Токугава.

[13] Асигару – легкая пехота, формировавшаяся из простолюдинов.

Часть первая. Буревестник (1-2)

Глава вторая. Немощь

Поздним вечером того же дня

Однажды я поразмыслил над тем, как умру.

Передо мной явился чахлый старик, за плечами которого десятки славно проведенных лет. Последние минуты таяли как воск догорающей свечи. Я был готов испустить дух. Ждал, лежа в постели и улыбаясь через кашель, добиваемый тленностью физической оболочки.

Семья давилась слезами, провожая в последний путь отца и мужа. Печально. Но это самая легкая развязка отличной истории.

– Крепись, отец! – скупо пожелает Дамиан.

Он уже взрослый. И не бросает слов на ветер, познав их ценность. За пожеланием сына скрывается в разы больше смысла, чем кажется.

Женщины часто переживают супругов. Также с Саскией. Нет ничего прекрасного в дряхлом теле, но эти глаза… Как всегда, красивые. Сейчас они полны до горечи соленых слез. Губы сминает трагичная гримаса. Она шепчет без конца:

– Любовь моя!..

– Все будет хорошо, – отвечаю я в надежде успокоить.

Сущая банальность. Но такой финал меня устраивал. Это главное.

Я всю жизнь стремился протянуть ноги вот так. Но сегодняшняя ночь избавила меня от иллюзий. Она дала ясно понять, что каждый может умереть резко, кроваво и мучительно. Даже я…

Иллюминатор залило сумерками. Окутанные лунным светом берега Мэйнанского архипелага все также мелькали вдали по левому борту.

До утра ни пассажирам, ни большей части личного состава делать было нечего. Люди разошлись по спальным местам. В четвертую каюту завалилось трое моих попутчиков.

– Друзья мои, прекрасен наш союз! – заорал один, входя. Пьяный в стельку. Двое других одобрительно загалдели. Мне выпадала роль их молчаливого, нелюдимого и унылого соседа.

Средних лет повар. Сухощавый, что противоречило профессии. Далее шел бородатый кладовщик-тяжеловес. Их замыкал циничный доктор, одержимый чёрным юмором. Он пылко подмечал то, о чем в приличных компаниях умалчивали, и ржал, как конь.

Мои соседи на боковую не спешили и продолжили дневные забавы перекидыванием в картишки. Сначала – скромно, на интерес. Но затем дошло до постыдных секретов.

В их пересуды я не вдавался – больно надо слушать шушеру, погрузившуюся на дно бутылки. Не трогали – и ладно. Я спокойно лежал на верхней койке по правый бок от входа.

Думы нешуточно утомили. Сон брал своё…

***

Пробуждение наступило, когда борт «Навты» резко наклонило от громыхающих ударов. Они пришлись на противоположную часть корабля.

От падения спасли страховочные поручни. Если не они, размозжил бы себе голову об стол.

– Что за х***я? – пробормотал я.

Вопрос остался без ответа: алкаши успели куда-то свалить. Единственным напоминанием, что они здесь были, послужили шкурки вяленой рыбы и пустые пивные кружки с остатками пены. Стекляшки брякали, катаясь по полу.

Самообладание вернулось ко мне. Снаружи творилась полная неразбериха. По барабанным перепонкам бил оглушающий звон. Но через него до ушей доходил топот тяжелых сапог, нечленораздельные крики и вопли.

Будто улей потревожили. Осиный рой поднялся. Десятки, нет… сотни насекомых разбушевались в попытке определить и устранить угрозу.

Я убрал поручни и спустился, встал в полный рост и приложил усилие, чтобы отворить тугую дверь в коридор. Рядом как раз проносился матрос. Моряк принял дверной хук торсом и потерял равновесие.

Он состыковался спиной со стеной:

– Мать твою, какого…

Мореход опомнился, заметив меня.

– Что происходит?

– Что происходит, что происходит… – заворчал тот, потирая ушиб. – На корабль напали, дятел, что ж ещё! – криком объявил морской волк, вставая. Это было непростой задачей, учитывая его физические параметры и узкий коридор. – Нас пытаются взять на абордаж. Есть жертвы. Пассажирам приказано оставаться в каютах и ждать!

Не дожидаясь моей реакции, матрос засеменил к лестнице на палубу выше. Больше я его никогда не видел.

Я не сразу понял, что значила новость. Но трезвости рассудка хватило, чтобы протиснуться обратно в каюту и лихорадочно закрыть дверь на шпингалет. Из груди рвался небывалый страх.

Экстренные ситуации раскрывают тебя настоящего. Так вот какой я на самом деле. Ладонями загребая волосы на раскалённой голове, я сполз по стальной двери и со шлепком уселся подле неё.

Только пробудившись, я построил самые разные гипотезы: столкновение с подводными рифами, атака моря собственной персоной, взрыв пороха на складе, даже рандеву с каким-нибудь реликтовым чудовищем из морских глубин!

Сразу и не скажешь, что было бы хуже. Но самое худшее среди любых нежелательных вариантов – происходящее.

Мне стоило бы подняться наверх и помочь. Это всяко лучше, чем просто сидеть взаперти и сходить с ума, ожидая в страхе.

Но что я мог сделать? Мэйнанист, интеллектуал благородных кровей, ни разу в жизни не державший и заряженного пистолета в руке? Пацифист, никогда не помышлявший об убийстве? Ровным счетом ничего.

Пропитанный безысходностью антураж каюты мало-помалу ускользал из поля зрения. Вместо него фантазия рисовала кровавую баню.

Бой силуэтов. Ведь у противоборствующих сторон не было каких-либо характерных отличий. Мозг не потрудился их воссоздать.

За прошедшие часы в памяти так и не успел отпечататься ни один член экипажа. Пассажиры корабля слились в одну карикатурную персону. О нападавших я ничего не знал. Так что соперники в абордажном сражении представляли собой безликие и безымянные чёрные фигуры.