– Что это ещё такое? Колдовство? – не понимал я. Горящий фигурный символ никуда не исчез. Но боли и след простыл.

– Безусловно. Самобытное мэйнанское. Лишь заклинатели при дворе тэ́нно[2] владели им. Когда к власти пришёл сё́гун[3] Конога́ва, это искусство предали забвению, – пояснил эльф. – Посчитали… излишним.

– Верность. В чём смысл этого знака? – Теперь мне уже ничего не мешало грести дальше. Терять время не хотелось, и я продолжил свой маршрут.

– Моя любимая печать – безобидная относительно других. Весьма удобная. Наложишь её – и не боишься удара в спину.

– Ага, мне не доверяют, – пыхтя за греблей, заключил я. Кровь кипятком текла по венам. Облачение монаха еще больше нагнетало жар внутри. Я просто обливался семью потами. – Этого следовало ожидать.

– Я вообще никому не верю, – признался Рю. – За две с половиной тысячи лет волей-неволей отбросишь легкомыслие и станешь опасаться всего. Таков ключ к мудрости.

– И как долго действует заклинание?

– Пока не сниму. Наложить его несложно. А удерживать – и того проще. Словно надеваешь перстень на палец – вес незначителен. Я сниму его, уверяю. Быть может, ты уже понял, что выполнить свою часть сделки недостаточно. Но печать исчезнет, когда ты убедишь меня, что перестал представлять опасность делу.

– Здорово. Просто здорово, – тихо отозвался я.

– Прошу, отнесись к этому с пониманием. И не глупи. Ты не представляешь, на что способна эта сила. А пока я буду навещать тебя время от времени и наблюдать за успехами. Имей ввиду.

– Что?..

– Ты всё верно услышал. И вообще, ты должен быть доволен, – рассуждал эльф. – Я позволил узнать про печать, а мог бы этого не делать. Кстати, на твоём месте я бы поторапливался, если жизнь дорога. Чем скорее стопы коснутся песка, тем лучше.

– Почему это? – От предчувствия опасности легкие сплющило до формы скомканных мочалок.

– Поглядывай на судно – и всё прояснится. Поговорим позже.

Голос капитана «Бусаноо» стих. Иероглиф на ладони потух в одну секунду. Контуры его пропали полностью. Я остался в недоумении…

Поднялся ветер. Море заволновалось, тряся шлюпку и вставляя мне палки в колеса. Грянул гром. Сгустившись, тучи засияли призрачно-белым огнем – начинало штормить.

– Дерьмо! – выругался я, но не услышал себя из-за небесного рёва.

Лодку подбрасывало на волнах туда-сюда. Из черепахи она трансформировалась в улитку. Я с трудом держал вёсла в руках. Если бы не упорство, дал бы морю себя сожрать. Молнии хлестали его, ослепительно сверкая далеко позади. Сверху-вниз опускалась плотная стена ливня, заполняя борт шлюпки.

Внезапно глазам открылось нечто. То, чего я никак не ожидал от этой ночи. Самый монструозный кошмар, который она мне припасла.

Оглушительный утробный рык заглушил агонию небес. Морские пучины разверзлись, разбрызгивая воду в разные стороны. Из них восстало существо настолько гигантское, что задними конечностями упиралось в иловое дно глубоко внизу.

Услышав его, я повернулся на источник звука – к братской могиле торутийцев. Из горла сам собой вырвался пронзительный крик.

Над корабельными парусами возвышался монстр, чьё существование, вероятно, оставалось в секрете тысячи лет. Он склонил морду к верхней палубе «Навты», будто бы обнюхивая гору порубленных мертвецов. Безымянное создание Глухой Эпохи, вернувшееся в наши дни из старинных легенд.

Взгляд намертво приковала сцена, которая противоречила самому мироощущению кельвинтийского современника.

Дождевая пелена перед глазами не обманывала зрение. Очередная вспышка при падении молнии вскрыла истинную природу монстра. Торговое судно стояло под массивной реликтовой рептилией!

Белоснежная чешуя полностью покрывала тонны плоти. Череп монстра венчали раскидистые угольно-серые рога. Над широкой спиной вздымался гребень, напоминающий бирюзовый парус. Гигантские глаза горели гелиотропным огнём, контрастируя с узкими вертикальными зрачками. Дымящуюся пасть заполонили пилообразные кривые зубы. Из воды, качаясь, торчал толстый остроконечный хвост.

Сырая человечина не отличалась изысканным видом, и ящер не стал церемониться с пищей. Челюсти разверзлись. Нечто запустило морду в груду трупов и зацепило ими добрую часть останков. Кровавые торутийские конечности падали с большой высоты обратно в кучу, но ему было плевать.

Увлечённо чавкая, монстр продолжал без интереса месить всё, что попало в пасть. Трупы обращались в фарш, а кости – крошились в муку, мешаясь вместе с тем в кровавое пюре. Ящер довольно проглотил её, обдал море величественным раскатистым рычанием и повторил заход.

– Милостивые Праотцы, что это такое? – завопил я, не отрывая взгляда от чужой пирушки. Подкоркой мозга я надеялся, что и на сей раз Рю ответит мне. Но мои ожидания не оправдались: эльф молчал.

Голову посетила дельная мысль: надо сматываться. Ведь монстра, даже если он и видел меня, больше заботила трапеза. Время было дорого. Толком не осознавая, что творю, я собрался и продолжил грести. До берега оставалось около трёхсот метров.

Не помню, что приключилось дальше. Пришёл в себя я уже на мэйнанской земле с первыми лучами западного солнца. Небо расчистилось. А там, где в свете заходящей луны стоял корабль торутийцев, теперь тянулось только море…

[1] Прообраз Фурано – Нагано.

[2] Тэнно – император (с яп.).

[3] Сёгун – японский военный правитель. Титул зародился в 1192 г. Упразднен с началом периода Мэйдзи (1868).

Часть вторая. Дурная Кровь (2-1)

Глава пятая. Испытание

79-ый день весны, 1868-ой год правления тэнно Иошинори

Я, Мидори

– Пожалуйста! Нет!

Враг неуклюже отполз и выставил перед собой ладонь. Глаза покрыл туман. Недостаток сил не позволял продолжить схватку.

Какая жалость!

Короткий обмен ударами остановил сокрушительный выпад ногой. Пятка врезалась в висок. Соперник упал навзничь, роняя ниндзя́то[1]. Меч плюхнулся в траву и пополз по склону холма.

Я была равнодушна к участи бывшего брата по оружию. Даже не помнила имя. Играючи перебирая древком нагина́ты[2], молча прошагала вперед.

– Прошу, не…

Ловкое мановение рук – и лезвие полетело в неприятеля. Сталь прорезала дзуки́н[3]. Слои кожи и плоть разошлись. Клинок пробил кость и легко вошёл в мозг.

Противник погиб на месте.

На плечистых буках у поляны, где я забрала его дыхание, сидели птицы. Они отозвались на смерть жалобным криком, давая знать, сколько шино́би[4] пало.

Их вопли разошлись по лесу в девяносто восьмой раз, приглушаемые холодным дуновением синего ветра. В соревновании участвовали ещё двое – я и...

Хм, кто же?..

Победа близилась. Вера в себя – усиливалась. Я выберусь из Куромо́ри[5]. Пополню личный отряд лазутчиков сёгуна. Но расслабляться было нельзя. Не сейчас.

Голову шиноби откинуло вслед за нагинатой. По трупу прокатились судороги. Вскоре он обмяк, повиснув на окроплённом клинке.

Разбавляемая спинномозговой жидкостью, из раны вытекала кровь. Белки глаз потонули в красном. Она полилась через край и из всех черепных щелей мимоходом.

Я успела привыкнуть к мертвецам. Подобные зрелища меня больше не трогали. Уткнувшись в грудь трупа ступней, взялась обеими руками за нагинату и вынула лезвие.

Сзади донесся до боли знакомый голос:

– Какой это по счёту?

Я слишком увлеклась и не заметила тихих шагов за спиной.

Мгновенный разворот. Размашистый удар не глядя. Нападение отразили.

Не растерял сноровку…

– Не с того беседу начинаешь! – с напускной обидой бросил шиноби.

– Нао́ки! – выплюнула я его имя. Единственное, которое мне запомнилось навсегда.

– Мидо́ри-тян[6]…

Он опасливо отпрыгнул на безопасное расстояние.

Пренебрегая угрозой, Наоки прикрыл глаза и расплылся в милой улыбке. Когда-то давно она покорила моё сердце. Увидев её очертания через тонкий дзукин, я оторопела.