Всего-то и надо кивнуть.

Я прожила только тридцать пять лет. Такое начало меня не устраивало. Ниша, дарованная сёгуном, – тоже. Дальше должно быть лучше, иначе зачем всё это?

Мой выбор очевиден – отважиться.

– Согласна.

Отец ухмыльнулся.

– Я так и думал.

– Да ладно! – вспыхнула я, но не со зла. Теперь уж точно. – Каким образом?

– Ты – моя дочка, – рассмеявшись, ответил мне Урагами Хидео. Он встал. – А я – твой отец. Я всё знаю. В твоей груди бьётся сердце от моего сердца. В твоих жилах течёт кровь Урагами. Кровь, которая считается дурной. Но она наша. Ты не могла отказать мне.

– Вести так беседу неприлично! – недовольно напомнила я.

– Так встань! – рассмеявшись, посоветовал отец.

Сейчас передо мной стоял родитель, а не даймё.

– Как всё просто, – возмутилась я, но поднялась тоже.

Он взял меня за плечи и посмотрел проникновенно. Как всегда, стало неудобно.

– Ты сделала всё, как надо, доченька! – Отец осмелел. Я была заключена в его объятия. Крепкие настолько, что почти не дышала. – Я люблю тебя, Мидори!

– За что мне всё это?! – простонала я.

– Тише-тише-тише, – шептал он. – Просто запомни: это проявление любви отца к ребёнку. Ничего страшного и противного здесь нет. Попробуй.

Хозяин замка не отпускал. Я ответила взаимностью. Скромно и слабо. Но для первого раза сгодится. Весь день его отталкивала и сторонилась.

– Видишь? Это легко.

– Я… – Какая-то часть меня подавляла признание, просившееся наружу.

Как же сложно признаться… Как же сложно сказать такое вслух…

– Да, Мидори?

– Я тоже люблю тебя, – прошептала я и захныкала, как в детстве. – Ты мне нужен.

– Ну-ну, не надо плакать.

Он почти укачивал меня. Его смягчившийся голос вселял покой. Нас обдуло красным ветром, будто на дворе стоял летний зной.

– Всё хорошо. Поздно уже. Надо спать.

Объятия наши разжались. Впредь мы смотрели друг на друга иначе.

[1] Масу – деревянная коробочка объемом 0,18 л., откуда пили саке.

[2] Сашими – традиционное блюдо японской кухни, нарезка из филе разнообразных сортов рыбы.

[3] Сэнгоку Дзидай – Эпоха воюющих провинций в феодальной Японии (прибл. 1573-1603 гг.).

[4] Прообраз Кудзанской войны – Имдинская, начатая японцами на Корейском полуострове (1592-1598 гг.).

[5] Прообраз Минолии – Китай.

[6] Санкин Котай – система принудительных командировок, коснувшихся даймё в период Эдо.

[7] Прообраз бунта на Хорубане – религиозное восстание на Симабаре против сёгуната Токугава (1637-1638 гг).

Часть третья. Мессия (3-1)

Глава девятая. Ронин и Даймё

46-ое апреля 5622-го года от основания города Квалон и появления Глашатаев на Агилате соответственно

Я, Рю

Отец выполнил просьбу. Через три дня в акватории Йонгханя показался небольшой мэйнанский корабль, поставив на уши весь город Ланга́о.

Земляки плыли в порт. По руинам прибрежных фортов раскидало двести пушек. Дула синхронно крутились попутно ходу судна. Чуть что не так – пли!

Пришельцев топили моментально: остров – закрытая территория, куда пускают только флаги Ивентара. Эльфов уберёг обозлённый тигр.

Зверя вертикально зажало меж двух полей – чёрным и белым. Моя гордость – триумфальное знамя Урагами, танцевавшее в дуэте с ветром над мачтой.

Мэйнанцы пришвартовались рядом с «Бусаноо». Даймё Фурано прибыл. Начинался новый виток истории.

Причал опустел: мэйнанцев тут боялись. Особенно меня, временного губернатора.

К ним выдвинулся Уик. Осторожно, лишь бы не спугнуть делегацию. С ним шло девять человек, вооружённых ради подстраховки. Револьверы находились в полной боевой готовности. Никто не знал, как поведут себя эльфы.

Гости тоже не с голыми руками явились: аркебузы у асигару и катаны при самураях. Даймё сопровождало пятнадцать воинов. Сколько-то осталось на борту.

На переговорах все держались благоразумно. Представлять меня выпала честь Уику. Да и то – почти с листка.

Я периодически гонял помощника, чтобы он заучил нужные слова и произносил внятно. В языках здоровяк был слаб. Тем и подтверждал фамилию. Но успех возымел.

Исполин почтительно поклонился даймё. Отец, миролюбиво улыбаясь, поступил аналогично. Диалог начался.

Терпеливо выслушав речь Уика на ломаном мэйнанском, даймё доверился ему. Двадцать пять пар ног направились к главной цитадели, где я назначил аудиенцию.

Их путь лежал через чужой ад наяву.

Нищенствующие больные кварталы. Трущобы, живущие одним днём. Чёрные рынки, где можно купить всё и вся. Разруху города, забытого всеми богами. Лачуги с протекающими крышами. Опиумные курильни, приютившие каждого, кто хочет абстрагироваться от реальности. Бордели, чьи полы омываются слезами, по́том и соком.

Через бедность, пьяный угар и преступность – к свету, в центр Лангао, занятый ивентарскими колониальными войсками. Спустя час они были здесь.

Делегацию отправили обедать. Воспротивился только ревностный телохранитель. Даймё Фурано поставил его на место. Чонгынец развел руками и удалился.

Я и отец остались наедине. В этом остро нуждались мы оба. Но мотивы разнились.

– Рю… Это и правда ты!..

– Да, отец.

Стоять и скромно молчать возбранялось. Я испытывал неловкость. Чувства родства подавлял побочный эффект минувших лет: самообладание способствовало выживанию.

Модель отцовского поведения разнилась с принятой мной за оптимальную. Идентичной собранности я не ждал, ибо знал: он не пережил и сотой доли моих испытаний. Дни его наверняка текли размеренно и однообразно.

Пустая трата времени, но нужно было дать ему выговориться.

– Сынок… Сынок! – Самоконтроля не хватало сдержать слезы. – Ты… выжил. Вот же!.. Передо мной!.. Живой!..

Урагами Хидео бросился ко мне. Крепко обнял. С той же силой меня только душили. На голову ниже, даймё прильнул к груди, стал слушать биение родного сердца.

Я мягко похлопал его по спине.

– Спасибо.

Лишь Первородные знали, за что.

– Не понял.

– Спасибо, что живой. – Он разжал объятия. – Не передать словами, как я счастлив.

Мне было нечего ответить. Воссоединение смущало.

– Как ты? – засуетился он. – Ну же, не таи.

– Дела идут.

– Почему Йонгхань? Это же разбойничий притон!

– Ты живёшь прошлым. А между тем всё изменилось.

– То есть?

– Разве ты не слышал о Маковых войнах[1]?

– Как же, слышал.

– Тогда тебе известно, что Минолия стала кукольным государством Ивентара. По договору этот остров полностью перешёл под их власть. Здесь давно нет места вокоу[2]. Восстанавливается порядок. Только по Лангао это мало заметно.

Йонгхань веками служил пристанищем пиратов, наводивших ужас на бассейны Атрайского океана[3]. Они были ронинами, кельвинтийцами, минолийцами, чонгынцами. В досужую пору их царек развлекался прямо в этом зале, купаясь в награбленном, портя рабынь и попивая маотай[4].

О том периоде напоминали пробоины в крепостных каркасах и схожий менталитет обедневших потомков, среди которых уже не встретишь эльфа. А сегодня в этом холле надлежало заключить союз двух архипелагов – Мэйнана и Ивентара.

– Точно, ты ведь теперь с идзинами водишься.

– Не вожусь, а сотрудничаю, – поправил я, лукавя. – Царица Дебора разделяет мой замысел и готова помочь. Она дала мне поистине выдающееся судно, отряд опытных воинов. Вверила управление Йонгханем, пока не прибудет её наместник.

– Уму непостижимо! Такого добился…

– Хвастаться я не люблю, помнишь? Но да, светлое будущее Мэйнана вырисовывается всё чётче.

Урагами Хидео взглянул на меня с уважением.

– Если бы ты знал, сколько ночей я провёл без сна в размышлениях над твоей судьбой! Пока тебя не было, столько всего произошло. И мне не хватает смелости признаться. Кажется, я подвёл тебя…