Она
В её глазах смиренно гибнет омут,
И неба синь касается ресниц…
В ней есть печаль по нашему былому —
Она скрывает суть среди пустых страниц.
А в голосе её — прощение Вселенной,
Прощание давно уж отступившей ночи.
Играет, веселясь, с волной морскою пенной
Иль нищей к помощи взывает у обочин.
Такая сильная, что плачется дождями,
Такая беспокойная в своей мечте бессонной,
К разбитому челу спасенье прижимает
Да льнёт к душе живой, но в теле заключённой.
В её глазах смиренно гибнет омут,
И неба синь касается ресниц…
В ней тысячи веков воспоминаний тонут,
Она такая нужная… Простая наша — ЖИЗНЬ.
Осколки
Заброшены сны, как тетрадки на полку.
И больше не надо бросаться в атаку —
Потерянный мир воет раненым волком,
Глаза привыкают к объявшему мраку.
Убита любовь по законам червонца,
И хочется встать, но закончились силы.
Людскими грехами запятнано солнце,
Да поздним раскаяньем светят могилы…
В оскале надежда — последней осталась,
Спасенье искать — словно в стоге иголку:
Так сердце моё на куски разлеталось —
Я кровью истёк, собирая осколки…
О любви твоей молится сын
Я старался дойти, но не смог оправдать ожидания.
И в душе толстый лёд так и не был огнями затронут.
Моя плоть — на коленях, в мольбе, в этот час покаяния:
Слышишь? Бесы во мне от бессилия тёмные стонут.
Слышишь? Бесы во мне… Слышишь? Бесы во мне
От бессилия тёмные стонут.
Не донёс тишину, что доверили так опрометчиво.
И слова, как метель, — пеплом голову мне покрывали.
Моя плоть на коленях — пусть будет тобою замечена.
Слышал? Хрипы и стон — это бесы во мне умирали.
Слышал? Хрипы и стон… Слышал? Хрипы и стон —
Это бесы во мне умирали.
В этот час пред тобой моя плоть пусть помолится,
Тишина, что жива, долететь до тебя не поможет,
Но в душе толстый лёд от тепла с места тронется…
Слышишь? Это твой сын о любви твоей молится, Боже.
Слышишь? Это твой сын! Слышишь? Это твой сын!..
О любви твоей молится, Боже!
Я — Истина
Я — Истина. Шагаю вслед за Болью.
Меня познать способны только те,
Кто верил в жизнь, захлёбываясь кровью,
Кто ждал чудес в проклятой темноте.
Я — Боль. Я признак, что вы живы,
Что всё ещё вы заняты борьбой.
Я Правды дочь и ненавижу лживых,
Я тех, кто прав, люблю и кутаю собой.
Я — Правда. Та, что чаще — режет уши,
При этом убирая поволоку с глаз.
Меня познает тот, кто Веру не задушит,
Кто сможет защитить от всех сомнений нас.
Я — Вера, слабая частица Правды.
Её скрываете — меня же предаёте.
Я проводник к божественным парадам,
И без меня до Бога не дойдёте.
Я — Бог, из Истины создавший человека.
Я полон Болью за него и наполняюсь Верой,
Что час за часом, годом… век за веком —
Всей Правды от меня полёт не будет прерван.
Падают сны
Тихая ночь, тихая ночь пишет странные письма,
Светом огней, светом огней озаряя мечты.
Только не мы, только не мы — перелётные птицы
Дарят ночам свои редкие сны.
Падают сны, падают сны на пустые страницы —
Это рассказ, это рассказ не из тысячи слов.
Только не мы, только не мы — перелётные птицы
Дарят ветрам без надежды любовь.
По заброшенным улочкам памяти
Ходит боль, от бессонницы мучаясь.
И шаги её в сердце каменном
Отдаются тоскою беззвучною.
Тихая ночь, тихая ночь разрывает страницы,
Пряча мечты, пряча мечты, уйдёт в никуда.
Жаль, что не мы, жаль, что не мы — перелётные птицы.
К ушедшей любви не долететь никогда.
То ли осень…
То ли осень ко мне одинокой волчицей стучится,
То ли сердце моё отмеряет ударами время.
Иль напрасно я жду, что сегодня со мною случится
То, что ждал и во что так отчаянно верил.
Надо мной — небеса необычного серого цвета.
Я рисую на них облаками немые картины.
Я там был, хоть порою мне кажется — не был,
Но я помню залитые солнцем равнины.
И бродил я по ним беззаботным, смешливым ребёнком.
Бесконечным казалось зелёное, тёплое лето,
Что смеялось со мной то ветрами, то дождиком звонким…
Но ушло то тепло и запряталось в сумерках где-то.
И теперь — то ли осень дождями в окошко стучится,
То ли сердце моё отмеряет ударами время.
И напрасно я жду, что сегодня со мною случится
То, что было со мной и во что я отчаянно верил.
Взлетел бы к небесам
Когда крадётся день к багряному закату,
Укутавшись теплом, мой старый город спит.
Мне кажется — звезда, упавшая когда-то,
По новой в небесах огнём своим горит.
И видятся мне в ней ушедших в небо лица,
Таких родных — далёких, близких мне людей.
Ах, если бы уметь, то я ночной жар-птицей
Взлетел бы к небесам, прижался к ним сильней.
— Вы знаете, — скажу, — сегодня пред закатом
Мой город загрустил, поплакался дождём,
Зато зажёг звезду, упавшую когда-то, —
Как свечи мы за вас, ушедших в небо, жжём.
Так жаль, что к небесам неведомы границы,
Лишь образы с тобой таких родных людей.
Ах, если бы я смог, тогда ночной жар-птицей
Взлетел бы к небесам, обнял бы их сильней.