— Марин призналась мне в своих чувствах.

Даша ощутила, как что-то холодное вонзилось в ее желудок.

— Каким же виноватым я себя чувствую, — судорожно выдохнул юноша, на мгновение прикрыв глаза. — Мне просто хотелось ее поддержать, из-за сложности с речью она почти ни с кем и не общалась, кроме односложных диалогов с прислугой и родственниками отца. Я думал, что не будет плохо, если мы немного времени проведем вместе, и даже в голову не пришло, что она может расценить это, как…

— Но, а почему бы и нет? — сглотнув, тихо спросила Даша.

— Разве ты не понимаешь, что это не любовь, не искренние чувства? — неловко взъерошил волосы молодой человек. — В ней говорит одиночество, а не теплая привязанность. Она впервые встретила человека, с которым может поговорить, не смущаясь за свою особенность. Ей это все принесет лишь разочарование, ведь захватила ее отнюдь не глубокая симпатия ко мне, и когда она это поймет, будет разочарована. И еще большее разочарование у нее вызовет понимание, что и я ее не люблю.

— Ты так в этом уверен?

— Люди часто привязываются фактически к первому встречному из страха, тоски, уже ставшего невыносимым одиночества, а не потому что действительно видят этого человека, не потому что ощущают в душе притяжение и любовь к нему. Как бы горько это и не звучало, но зачастую так оно и случается. Не хочу стать причиной ее слез в дальнейшем, я ей все это объяснил и надеюсь произошедшее не оставит гниющей раны на ее душе. А я впредь буду осторожнее, ведь ненароком так можно искалечить жизнь человека, даже если никакого злого умысла и не было.

— Мне казалось, они близки с Деяном.

— Сомнительно, — уже спокойнее ответил Вереск. — Деян слишком сильная личность, я даже представить не могу, чтобы он смог кого-нибудь полюбить. На мой взгляд, ему попросту скучно с окружающими людьми, они все слишком для него просты. Хотя и печали я у него по этому поводу не замечал. Мне он кажется странным, но если Деяна такое положение вещей устраивает и он полностью доволен, то остается только за него порадоваться.

— Вереск, а все-таки, почему ты прошел весь этот путь рядом со мной?

— А ты этому не рада? — вопросительно склонил набок голову молодой человек.

— Нет-нет, — замахала руками Даша. — Я очень счастлива, что ты появился в моей жизни. Если бы не ты, во дворце я чувствовала бы себя совсем одиноко, и не знаю, смогла ли бы справиться со всем произошедшим и не впасть в уныние. Без тебя я бы топталась на месте, точно слепая собака. Ты стал мне очень важен, принес в мою жизнь свет и подарил встречу с самой собой. Ты мой родной человек, и порою мне кажется, что без тебя я уже никогда не смогу улыбаться, не смогу жи…

Юноша горько улыбнулся, и покачал головой:

— Неправда, Даша. Даже если меня не будет рядом, ты имеешь право улыбаться.

Глава сорок четвертая

Около полудня они выехали на новую дорогу, вымощенную отшлифованными булыжниками и петляюще уходящую вперед среди леса, по краям которого то и дело попадались невысокие постаменты с водруженными на них вазонами, в коих, вероятно, когда-то росли цветы, украшавшие путь для странников. По окончанию зимы, когда дороги стали безопасными, они покинули гостеприимный дом Саркина, взяв свой путь в сторону Леона, и теперь, спустя немногим меньше полутора месяца, наконец-то добрались до места, откуда им предстоит отплыть на Соул.

Поначалу навстречу им попадались лишь редкие путники, но на подъезде к главным вратам города, людей стало значительно больше, появились фургоны, запряженные волами, реже лошадьми. Мешались вместе стук копыт о камни, треск и скрип колес, людские крики и фырканье лошадей, изредка к которым добавлялся звонкий лай собак. Сам город оказался большим и шумным, однако, как и говорил когда-то еще в доме лекаря Тин, чистым и ухоженным. Здесь не было ни мусора, ни грязи, а вымощенные дорожки между аккуратными домиками старательно выметены.

Едва путники вошли в город, в глаза бросились люди в темной красновато-пурпурной, но все равно заметной форме с множеством нашивок на плечах и груди. Стража. Даша поежилась, надеясь, что им удастся скорее покинуть это кажущееся приветливым, но гнилое изнутри место. Однако все равно придется задержаться: она не хотела уезжать, пока не найдет Дару, в чем ее поддержал Вереск. Девушка хотела сама рассказать, что произошло, и надеялась застать супругу Дзина, если та еще не отправилась в обратную дорогу. Но об этом Даша старалась не думать.

Если девушка увидит, что произошло с их домом, без возможности узнать правду, ее сердце окажется разбито, а разум пошатнется. Поэтому всю дорогу Даша то и дело возвращалась мыслями к ней, моля всех известных богов и духов задержать ту в доме отца до их приезда в город и дать возможность поговорить. Она хотела рассказать то, что Дара наверняка знала и сама, рассказать, как она была дорога Дзину и как много теплых слов тот о ней говорил. Рассказать, что в душе ее мужа жило чувство, изменившее его сильнее, чем все случившееся до и после того, как он обрел ее, свою любовь, свой смысл жизни, свою опору, свое сокровище.

Сейчас Даша, правда, совсем не представляла, в каких словах она объяснит незнакомой девушке о случившемся и стоит ли говорить правду или лучше в чем-то соврать. Во многом она боялась озвучить ту истину, что терзала ее все эти месяцы: Дзин погиб, защищая ее. Если бы она не упала в ту ночь с обрыва, они никогда бы не встретились и добрый лекарь, так милостиво предложивший им помощь и кров, до сих пор был бы жив, трепетно дожидаясь возвращения супруги домой. Ее охватывал промозглый ужас только при мысли о том взгляде, той боли, что будет в его глубине, когда Дара посмотрит на нее после того, как услышит о произошедшем.

Услышит, что ее любимого мира больше нет.

Рядом с ними проехал фургон, и стук его колес отдавался от дороги далекими громовыми раскатами, отчего девушка и вздрогнула, выдернутая из мрачных размышлений. Теперь до ее слуха донеслись и новые звуки: стук молота, тонкий и истеричный плач ребенка, негромкие разговоры ехавших рядом Вереска с Мирайн.

Лошадей вскоре им пришлось оставить возле государственной конюшни, так как дальше с ними проходить было запрещено, и, распределив поклажу, направились дальше пешком. Даша с удивлением отметила, что почти все здания имеют бледно-оранжевые крыши, среди которых за редким исключением попадались синие или лиловые, еще реже зеленые. Тин пояснил, что первые — это жилые дома, а остальные — государственные учреждения разного типа, на коей указывает определенный цвет.

Они продвигались дальше, и камень на душе девушки тяжелел.

Вскоре петляющая среди домов дорога вывела их к нижним ярусам города, откуда виднелось море. Даша поежилась, бросив взгляд на горизонт, где в серо-зеленых волнах поблескивали искры солнечных лучей. С воды подул очередной порыв влажного ветра, обдав лица путников солоновато-кислым запахом. А дальше простирался порт, в котором некоторые стоявшие корабли даже отсюда казались огромными, как дворец, с множеством матч и яркими парусами, украшенными витиеватыми гербами их владельцев. Виднелись там и судна поменьше, торговые галеи, а чуть ближе рыболовные лодки и мелкие парусники, быстрые и маневренные.

Лорэнтиу сообщил, что отправится разузнать все о корабле, на котором им предстоит плыть, а так же переговорит с наставником. Тот специально прибыл в Леон, чтобы встретиться с Тином по отправленной ему ранее просьбе, и Мирайн вызвалась пойти с ним, договорившись встретиться с Вереском и Дашей вечером, в порту, откуда на рассвете им предстоит покинуть город. Вскоре они разминулись и толпа, снующая по улицам, поглотила двух путников, а Даша тревожно огляделась, пытаясь понять, каким образом искать дом семьи Дары. Словно прочитав ее мысли, Вереск припомнил, о чем как-то упоминал молодой человек:

— Дзин говорил, что отец его супруги лучший лекарь города.

— Думаешь, это не преувеличение? — сомнительно глянула на него девушка.