— Думаю, он вас примет. Он организует даже митинг харамбе, чтобы успокоить свою нечистую совесть. Немножко благотворительности…

— Мы не станем возражать и против благотворительности, — сказал Мунира. — Пока мы не нашли ее в этом городе. — Он рассказал, как они побывали в доме священника и в доме Чуи. — Чего я никак не могу понять — это почему они с таким пылом распевают всяческие непристойности. Говорят, раньше слова песни всегда соответствовали месту и времени, певцы обращались друг к другу, они даже могли оскорблять друг друга, но все это было уместно и выглядело достойно. В молодости я, случалось, убегал из дома, чтобы побывать на обрядах посвящения юношей.

Он замолчал, задумался: может быть, такие вечеринки посещают и его братья, которых отец так расхваливает? Карега и Ванджа вспоминали о своем унижении в другом доме. Они предпочли промолчать об этом. Потом заговорил адвокат. Это было похоже на диалог со своим внутренним «я», а они превратились в зрителей, на глазах которых он делился сам с собой своими сомнениями и страхами.

— Все это и печально, и больно, и временами я просто выхожу из себя, видя черных зомби, эти ожившие карикатуры, которые танцуют танцы своих господ под господскую музыку. Они в этом достигли совершенства. Но когда это надоедает им, вернее, нам, мы обращаем свой взор на народную культуру и поносим ее… просто так, для смеха, за бутылкой шампанского. И вот я спрашиваю себя: разве мы можем рассчитывать на какие-то другие плоды, кроме тех, семена которых мы посеяли нашими руками? И я думаю о растраченных силах, упущенных возможностях, о том часе, дне, моменте истории, когда, очутившись на перепутье, мы выбрали не ту дорогу. То было памятное время, когда весь мир, воодушевляемый, разумеется, разными чувствами и ожиданиями, наблюдал за нами с мыслью: как эти люди, показавшие Африке и миру путь мужества, путь избавления черных, собираются поступить с чудовищем? Эти люди, обагрившие свои копья кровью белых угнетателей, тех, кто превратил их в рабов на службе чудовищам, отлитым из золота и серебра, — какой танец исполняют они теперь на освободившейся сцене? Тогда все было в наших силах, потому что за спиной у нас стоял народ. По мы, лидеры, предпочли начать заигрывать с этим божеством, со слепым и глухим чудовищем, которое пожирало нас сотни лет. Мы решили: все дело в том, что божеству прислуживали люди не того цвета кожи, а сейчас мы хозяева, и мы укротим это божество-чудовище, мы подчиним его своей воле. Мы забыли, что оно всегда было слепо и глухо к человеческому горю. И вот мы продолжаем вскармливать чудовище, и оно растет, оно требует все новых жертвоприношений, и постепенно мы превратились в его рабов. Мы падаем ниц перед его алтарями, молимся ему, возлагаем на него надежды. И вот к чему это приводит… Жители Блю Хиллс, взявшие на себя миссию служения слепому божеству, — тысяча акров земли… даже целый миллион акров в руках служителя этого божества, а тем временем его прихожане мечтают получить хоть один акр! Им, прихожанам, говорят: все это создано вашими трудами— будем же честными рабами божества-чудовища, отдадим ему наши души, а десять процентов дохода мы отдадим его вассалу, банку, ведь служитель тоже должен жить… а пока давайте молиться, чтобы божество заметило нашу честность и наш пыл, и нам тоже перепадут кое-какие крохи. И вот божество-чудовище продолжает жиреть, и сверкает все ярче, и разжигает аппетиты своих священнослужителей, знающих лишь один-единственный закон: алчность и накопительство. Я спрашиваю себя: справедливо ли это, справедливо ли по отношению к нашим детям?

Я адвокат… Что это значит? Я тоже зарабатываю себе на жизнь, прислуживая этому чудовищу. Я являюсь знатоком закона, призванного охранять святость божества-чудовища и его ангелов, всего клира. Я предпочел защищать тех, кто этот закон нарушает, от кого общество хочет себя оградить. Запомните: лишь немногие избранные могут найти себе удобное местечко в этой иерархии. И вот что больнее всего: вся эта иерархия, все эти богословы, церковные старосты, священники, епископы, ангелы… кормятся трудами простых людей. И как раз именно они, простые люди, презираемы и угнетены.

Я священник, отец-исповедник, я заглядываю через узенькую щель в душу народа… я вижу шрамы, раны, запекшуюся кровь… я вижу все это на лицах простых людей, в их испуганных глазах. Скажите нам, скажите, пока мы не покаялись в наших грехах: кто устанавливает все эти законы? Для кого? Кому они служат? Я не могу ответить на эти вопросы… и все же я говорил уже: для меня они — окно в мир.

Я спрашиваю себя: что произошло? Что случилось? Беру книги, читаю, ищу в них мудрость, ключ к разрешению множества проблем. Простые люди нашей земли сказали: «Мы больше не будем рабами чудовища, давайте молиться и искать подлинного бога внутри себя. Мы хотим распоряжаться всей этой землей, ее недрами, служить единственному богу — тому, который внутри нас». Они сражались… проливали кровь не для того, чтобы потом немногие поселились в Блю Хиллс и прислуживали изваянному из золота божеству, богу, находящемуся вне нас, — нет, они сражались для того, чтобы многие и многие смогли жить полноценной жизнью. Белые священнослужители, предчувствуя свое поражение, посмеиваясь, говорили тем, кто шел им на смену: «Опасайтесь разрушителей — мы-то уходим, но ведь эти люди уничтожат все канонические законы…» А мы, те, кого они называли разрушителями мы же учились в их школах, мы били себя в грудь: «Это мы-то разрушители? Это мы уничтожим законы? Мы такие же, как вы, мы и не собираемся ниспровергать божество-чудовище, и мы вам это докажем. Вам будет стыдно что вы позволили себе в нас усомниться».

Все это старая история. Вы говорили, что учились в Сириане вместе с Чуи. Я тоже там учился, но гораздо позже, много лет спустя. Мы много слышали про Чуи… но о нем тогда говорили как о ниспровергателе. Мне очень хотелось стать священнослужителем, высокообразованным священнослужителем. Поэтому я ненавидел Чуи. Само имя его вызывало в моем воображении образ лесного бродяги… Затем Питер Пуле застрелил африканца, который бросил камень в его собаку. Его судили, процесс вызвал большой интерес. Мы, учащиеся, были счастливы, когда его приговорили к смерти. А знаете, что произошло потом? Фродшем созвал общее школьное собрание. Он говорил нам о необходимости заботиться о животных. Уровень цивилизованности определяется тем, насколько бережно люди научились относиться к животным. Не хотим же мы уподобиться этим русским, которые, несмотря на все протесты, послали бедную собаку Лайку умирать в космическом пространстве? Пуле, возможно, слишком уж вспылил. Но им двигал высокий, благороднейший порыв: оказать помощь собаке, защитить беззащитное существо. И он прочитал нам свое письмо к губернатору с призывом о снисхождении, письмо, кончавшееся трогательной цитатой из Шекспира:

Мы расходились после собрания с опущенными головами, точно мы были виновны. Некоторые плакали. Можете вы этому поверить? Мы плакали вместе с Фродшемом. И все же у нас оставались кое-какие сомнения, мне, например, не все было понятно. Да и как я мог это понять? Образование, которое мы получили, не подготовило нас к пониманию таких вещей: оно было призвано замаскировать в наших глазах такие понятия, как расизм и прочие формы угнетения. Оно было рассчитано на то, чтобы мы смирились со своим подневольным положением, признали превосходство белых над нами, законность их власти. Потом я побывал в Америке. В книгах по истории я читал о том, что люди в этой стране верят в свободу и равенство. Когда я учился в колледже для черных в Батон-Руже, штат Луизиана, я своими глазами видел черного, повешенного на дереве неподалеку от церкви. В чем была его вина? Он ударил белого, который надругался над его сестрой. Обстановка в городе была крайне напряженной. Вот вам и Америка, страна свободных и смелых!