Четыре человека, четыре судьбы… Какой же предстает современная Кения перед мысленным взором героев романа?
Читая книгу Нгуги Ва Тхионго, убеждаешься, что эпоха независимости принесла мало облегчения простым людям. Земли, ранее принадлежавшие английским поселенцам, переходят в руки людей зажиточных или пользующихся политическим влиянием. Экономический прогресс, признаки которого заметны в Найроби и нескольких других крупных городах, не затронул широких масс крестьянства. Их уделом продолжают оставаться нищета, неграмотность, подневольный труд.
Более того, скромный экономический подъем оборачивается для народа новыми утратами. Среди крестьянства кикуйю ускоряются процессы распада традиционных отношений, усиливается социальное и имущественное размежевание. Захват земель деревенской верхушкой вызывает бегство десятков тысяч людей из деревень в города, где они пополняют огромную армию безработных. В Найроби расширяются кварталы трущоб, где царят преступность, проституция, отчаяние.
Такова изображаемая писателем социальная панорама, таков фон, на котором развертываются сюжетные линии романа. Но, продолжает рисовать писатель портрет кенийского общества, какая-то его часть видит свой «шанс» в возможностях, открывшихся после завоевания народом независимости. Ее устраивают и пассивность народных масс, и их неорганизованность, и культурная отсталость. Ведь в результате, как долгое время казалось, никто не бросит вызова тем, кто думает лишь о собственных интересах, кто беззастенчиво продолжает эксплуатировать труд — и доверие — народа.
С горечью и гневом описывает Нгуги Ва Тхионго отрицательные стороны кенийской действительности. И если поэтичны страницы, посвященные крестьянскому быту, сельской природе, то, напротив, страницы, говорящие о привилегированной верхушке местного общества, насыщены сарказмом, дышат возмущением.
Писатель создает в романе богатую галерею портретов захребетников, паразитирующих на страданиях народа. Среди них — холодный, расчетливый землевладелец, отец Муниры, бывший осведомитель английской колониальной полиции Кимерия, предприимчивый, лживый Чуи, некогда кумир молодежи, растоптавший собственные жизненные идеалы. Резко отрицательное отношение Нгуги Ва Тхионго к ним очевидно, но он никогда не опускается до карикатуры.
Наиболее крупная и интересная фигура среди этих деятелей — депутат парламента и бизнесмен Ндери Ва Риера. Он не лишен ума, энергичен, имеет связи в высших эшелонах государственной власти. Чувствуется, что, создавая этот образ, писатель основывается на личных наблюдениях. В лице Ндери Ва Риеры он представляет те силы, с помощью которых неоколониализм удерживает отдельные африканские страны в сфере своего непосредственного влияния. Их идеология хищного приобретательства, их характер, в котором властолюбие сочетается с продажностью, их презрительно-пренебрежительное отношение к народу превращают людей типа Ндери Ва Риеры в важнейшее социальное звено цепи неоколониалистской эксплуатации Африки.
На страницах романа Ндери Ва Риера предстает как своеобразный доморощенный идеолог неоколониализма. Именно ему принадлежит мысль подчинить всех кикуйю псевдокультурной организации, которая бы контролировалась им и другими людьми его круга. Депутата беспокоило, что крестьяне и рабочие Центральной провинции «очень непокладисты». Это опасно, думал он. Ведь у них за плечами история антиколониальной борьбы, и они обладают волей, которой могут «злоупотребить враги прогресса и экономического процветания». Именно Ндери Ва Риера выдвигает идею проведения «массовых чаепитий» для народа. Это название обманчиво. На самом деле участников таких встреч вынуждают приносить клятву верности руководителям «культурного» общества.
Пестра этническая карта Кении, на территории страны живет добрый десяток больших и малых этнических групп, каждая со своим языком, культурой, историческими традициями. Творцы Культурной организации клятвоприношений (КОК) добиваются, чтобы целая сеть аналогичных ассоциаций охватывала все население страны. Ванджа, слышавшая об этих замыслах, рассказывает Кареге: «Каждый племенной союз обеспечит абсолютную преданность своих членов объединению посредством клятв в верности до смерти. Затем лидеры от всех союзов образуют национальный фронт, в котором КОК будет главной силой. Долгом каждого союза будет устранение сомнительных элементов под предлогом, что они предают племя, его культуру, его богатства другим племенам».
Острая критика и морального облика, и политического курса неоколониалистских кругов, содержащаяся в романе «Кровавые лепестки», сближает его с произведениями Чинуа Ачебе, Монго Бети, Сембена Усмана, Воле Шойинки и целого ряда других писателей Африканского континента. Но есть в романе Нгуги Ва Тхионго тема, раскрытая им с особой полнотой. Он много и плодотворно размышляет о силах, способных освободить его родину от неоколониалистской паутины. Он видит их не в военных, как одно время Чинуа Ачебе, не в бунтарях-героях, как Монго Бети, а в широком патриотическом союзе рабочих, крестьян, всех обездоленных.
В романе «Кровавые лепестки» Нгуги Ва Тхионго создает выразительный портрет рабочего вожака. Шаг за шагом прослеживает он внутреннее возмужание Кареги, становление его характера, его идейные искания. Очевидно, что в Кареге писатель видит прообраз подлинных революционеров, связавших личную судьбу с борьбой за счастье и лучшее будущее народа. В рассуждениях молодого рабочего руководителя, в логике его мысли находят выражение собственные думы Нгуги Ва Тхионго об исторических перспективах Кении, всего Африканского континента.
Двумя путями движется мысль писателя. В центре его внимания всегда остается удел человека. Чем обусловлена разобщенность людей в современном африканском обществе? Чем вызван распад древних отношений солидарности и взаимопомощи? — спрашивает себя писатель. Ответ он видит в ударах, которые наносит капитализм по традициям, по этическим нормам кенийского крестьянства, в разрушительном воздействии капитализма на умы и души людей. Нгуги Ва Тхионго прекрасно понимает, что давние порядки не восстановить. Да, ему ясна ретроградность подобных иллюзий, характерных для некоторых групп африканской интеллигенции. Нет, он различает возможность сплочения народа, преодоления порожденной капитализмом разобщенности в новом единении — в совместной борьбе за социальную справедливость. И здесь мысли писателя об уделе простого человека в современной Кении сливаются с его идеями о путях исторического развития Африки.
Устами Кареги писатель высказывает свое решительное осуждение планов буржуазии «растащить» народные массы страны по племенным углам. Со страстной убежденностью говорит Карста о том, что рабочие, бедные крестьяне, трудовой народ не дадут обманывать себя разговорами о племенной верности, о славном прошлом, в то время как нет работы, им приходится жить на случайный жалкий заработок, умирать с голоду. «Мы больше не позволим иностранным компаниям и местным богатеям, — утверждает Карега, — собирать то, что они не сеяли, снимать урожай, который они не выращивали». Карега так определяет свои цели: «Мы должны бороться за мир… в котором богатство нашей земли будет принадлежать всем нам, в котором не будет паразитов, диктующих нам свою волю, в котором мы все будем тружениками ради счастья и благополучия друг друга».
Эти высокие цели считает своими и автор «Кровавых лепестков».
Нгуги Ва Тхионго создал волнующее, проникновенное произведение. Правда, его роман не свободен от длиннот, от риторики, а временами голос самого автора словно бы заглушает голоса его героев. Художественный прием, избранный автором, позволяет воспоминаниям доминировать над непосредственным изображением событий. Справедливо отмечает 10. Палмер, что было бы, например, убедительнее показать конкретно профсоюзную деятельность Кареги, чем узнать о ней из его рассказа.
Некоторые из англосаксонских критиков романа пытаются раздуть эти недочеты, чтобы вообще перечеркнуть его художественное значение. С высокомерной снисходительностью пишет о «Кровавых лепестках» в журнале «Нью-йоркер» Джон Апдайк. Ему кажется «мелодраматическим» сюжет, его раздражает «политическая горячность» автора. И конечно, он решительно не разделяет веры Нгуги Ва Тхионго в рабочий класс. С издевкой пишет Джон Апдайк о социалистических «мечтаниях» африканской интеллигенции.