– Глубина ямы не известна? Куда людей помещают? – Спросил Артем, стоявший на пару шагов впереди нас.

– Проектная три метра. Могли углубить, – уточнил я. – Яму в десять метров даже в те времена просто так не закажешь. Городовым настучат. С нашими технологиями – вообще легко и двадцать.

– Хоть бы поглубже, – мрачно вздохнул Артем.

– Там холодно и сыро, – осторожно заметила Го Дейю из-за плеча.

– Да я чтобы не задело… – Повел он плечом и в несколько быстрых и широких шагов оказался сильно впереди нас.

Я остался на месте, а дернувшихся было следом девушек придержал жестом руки.

– Что? – Недовольно уточнила Инка.

Отрицательно покачал головой и перевел взгляд на спину Артема. Инка автоматически отследила мой взгляд, и заготовленная ею фраза пропала в резком выдохе.

Потому что вокруг Шуйского словно плавился воздух, проходя волнами искажения, цепляющими снег и землю под ними. Поднимающими этот снег, эти комья слежавшейся прелой листвы под ним, и эту серовато-коричневую глинистую почву, основательно утрамбованную проезжавшими машинами. Закручивающими все это вокруг ног массивного и высокого юноши стремительнее и стремительнее – под взвывший воздух и тревожный шелест ветвей всех деревьев вокруг. Пока черно-желто-серый вихрь бешено не закрутился вокруг него, скрывая с головой и разрастаясь на несколько метров ввысь и вокруг. И так же резко прянул в сторону земли, явив взору огромного медведя размером с металлический гараж – бурого, с сияющей лоском шерстью и перекатывающимися под ней мощными мышцами, припавшего на чуть полусогнутые передние лапы с огромными когтями, налитые чуть зеленоватым свечением, напряженно смотревшего в сторону усадьбы.

– Охренеть, – выдала Го Дейю без малейшего акцента.

А до того еще новости по-нашему читала и слишком уверенно смотрела на таблички с улицами и названиями магазинов. Недостаточно хорошо их там готовят, прокол за проколом…

– Мой брат, – деловито представил я, подняв правую ладонь и посмотрев на перстень. – Сам в шоке.

– И что сейчас будет? – Растерялась Инка, полностью поглощенная созерцанием огромного медведя – аж ротик приоткрылся.

– Стандартная схема работы. – Охотно пояснил ей. – Хороший, плохой и медведь.

– А кто плохой?

– Тот, кому сейчас крепко не повезет, – чуть напрягся я от ощущения наждачки по нервам.

Рядом пробуждалась настолько древняя сила, что невольно становилось не по себе. И не одному мне – Федор тут же оказался за коричневой завесой защиты своей свиты, а девушки попятились назад и отступили за меня.

Потому что даже я – зло для них гораздо более привычное, чем то, что зарождалось за несколько шагов впереди.

Пробужденное Артемом попыталось скрыться в тревожном шелесте деревьев – и кто-то поверит, что из-за него в панике упорхнули задержавшиеся на родине птицы. Оно замаскировалось резким ветром, взметнувшим снег и опавшую листву во дворе усадьбы. Но желтые листья отчего-то отказывались падать на землю, все множась и множась в порывах ветра – в количестве, которого никак не могло тут оказаться – танцуя среди тысяч таких же желто-красных лепестков, заполонивших все пространство перед нами и на десяток метров ввысь под гибельный шелест «Вечной Осени»…

В этом шорохе слышался усталый треск рассыхающегося пластика; стон стремительно ржавеющего металла и отзвуки лопнувшей арматуры, показавшейся из одномоментно выветрившегося бетона стен и перекрытий; глухой звук лопнувших стекол и отзвуки всего, что стремительно умирало, рассыпаясь прахом без следа.

– Что происходит? – Еще слышалось в этом шелесте.

И тихое «мама», которое даже на языке аймара означало то же самое – и самое дорогое…

Мир стремительно возвращался в состояние, когда не было ни стали, ни пластика, ни стекла, а в этих краях шумел только великий лес. У которого всегда был и будет один хозяин.

Но в миг, когда напряженный силуэт медведя вздрогнул и выдохнул перед нами, а листья опали на пустую и ровную землю с остатками вмурованного в землю фундамента, на котором более не существовало двухсотлетней усадьбы, нашелся тот, кто с этим оказался не согласен.

Нескладно высокий и чуть перекошенный в плечах, словно разучившийся держать себя прямо – еще пять лет назад он был атлетом и красавцем. Парой месяцев назад – безобразным толстяком, а ныне неведомо кем до момента, пока отец не придумает ему новое имя и новую судьбу. Бывший наследник клана Черниговских стоял на остатках бетона, окруженный хаосом серых и бледно-серых теней. Спортивные одежды на нем были целы, а металлический браслет часов не подвержен старению. Сила Крови Шуйских тронула разве что обувь, сожрав резину подошв до довольно жалкого состояния – но и это не помешало защитнику тайной тюрьмы сделать шаг вперед и, словно размахнувшись правой рукой, метнуть нечто мерзко-черное, перевитое пульсирующими нитями огня, в нашу сторону.

– Ой! – Успела сказать аттестованный боевой «мастер» голосом Инки.

А силуэт медведя перед нами в это же время несколько раз сверхбыстро «моргнул» в реальности – словно телевизионной картинкой на неисправном телескопе, то проявляясь, то исчезая из пространства, пока на очередном «протаивании» внезапно не оказался за полсотни шагов впереди, играючи разрезав лапой с засиявшими зеленым когтями черный кокон и тут же исчез, скрываясь от последовавшей ударной волны и жара.

Мгновением позже он оказался прямо вокруг Черниговского, уже успевшего окутаться серой вуалью щита – но Артем просто подцепил лапой бетон под его ногами и снес вместе опорой в сторону, от охраняемого места и возможности убить то, что не получилось защитить.

Но секундой позже полетел уже сам – от удара собственной тени, самовольно поднявшейся с земли… Земля отозвалась гулом от удара тяжелой туши, а пляска теней попыталась схватить медведя за лапы и проткнуть глаза – но мерцание перекинуло Шуйского в сторону и уберегло от очередной черной кляксы, пущенной вдогонку. Новая волна жара дыхнуло в лицо, поднимая запахи сжигаемых листьев, затлевших на земле.

И тут же на пространстве бывшей усадьбы перед нами кое-что кардинально изменилось. Больше не было медведя – только бесконечное мерцание во всех краях площадки, столь быстрое, что тени под ними не успевали соткаться в нечто целостное. Отчего казалось, что удары, достававшиеся защите соперника, будто существовали сами по себе – какое-то невообразимое количество оплеух, откидывающих невольно отступавшего под их натиском противника все дальше и дальше в угол площадки.

В ответ шло дымное марево, пахнувшее серой и болью, застрявшее в защите моих перстней. Ударили серые колонны с небес, выбивая из земли глухие удары и пропахивая землю под собой на несколько метров. И тут же – черно-алые линии, расплывающиеся по воздуху от Черниговского, слово вода от брошенного камня, и где-то среди них – глухой и низкий стон боли, выданный медвежьей глоткой… Испуганный вскрик Инки… Запах паленой шерсти…

Злой рык, исполненный раздражения, сотрясший воздух – и тело врага просто сносит в сторону соседнего владения, переворачивая в воздухе. Золотисто-коричневая клякса над противников, и вектор падения меняется на строго вертикальный, а на земле его уже ожидает крайне злое ядовито-зеленое мерцание когтей зверя, уже готового добить жертву.

За удар сердца до падения площадку заполняет мглистая тьма – словно рассветным туманом теплым утром, но откуда бы взяться болотным запахам? Ветер резко сметает мглу в сторону, обнажая покореженную, еще дымящуюся землю, тяжело дышащего медведя в темных подпалинах и пустоту.

Медведь потянул воздух носом, устало фыркнул и неспешно потопал в нашу сторону. Враг бежал.

– Не гладить. – Строго произнес я.

– П-почему? – Растерялась Инка.

– Руку откусит. Только родственникам.

И демонстративно потрепал чуть влажную шкуру недовольно фыркнувшего медведя, прошедшего мимо нас.

– А он куда? – Поинтересовалась Го Дейю, пряча ладони поглубже в рукава пальто.