Выбитые рюхи, как шрапнель, ударились в стену. Посыпалась отколотая штукатурка.

— Так бы вот по тем, с того берега рубануть! — говорит кто-то.

— По ним рубанешь! — отзывается другой мальчишка. — Они всем отрядом таких шишек-банок наставят — не расчухаешься!

— Нас-то больше!

— А толку?.. Мы — как рюхи! Тронь — и рассыпались!

— Слабаки! — с усмешкой произносит Сенька и берет вторую биту. — Я бы… — Он замахнулся.

— Подожди! — кричит ему Колька Клюев.

Он тащит большой деревянный щит и ставит к стене. Подняв лепешку отвалившейся известки, Колька говорит:

— Жалко же!

— Ладно! Отойди! — торопит его Сенька и прицеливается.

На этот раз он промахнулся. Бита отскочила от пола и ударилась в щит.

— Руку сбил! — недовольно ворчит Сенька.

— Я бы!.. — передразнивает его один из мальчишек.

Откуда-то издали долетает ритмичное постукиванье медных тарелок. Ребята переглянулись и, побросав биты, ринулись к выходу.

Дождь уже прошел. Солнце выглянуло из-за тучи и заискрилось на медных тарелках, которыми Валька Губарев усердно отбивает такт. Подрагивают мясистые щеки.

От задних заводских ворот, примыкающих к реке, идет отряд. Борька Граббэ — справа от колонны, Антик Дымбаев — слева.

Оторопело смотрят на них выбежавшие из цеха мальчишки.

— Бей их! — неуверенно крикнул кто-то, и толпа ребят побежала навстречу отряду.

— Стой! Ать-два! — спокойно командует Борька.

Валька Губарев последний раз громыхнул тарелками, и отряд замер.

Мальчишки с левого берега тоже остановились.

— Мы не драться пришли, — сказал в наступившей тишине Антик Дымбаев. — И делить нам нечего. Все давно разделено.

— Это наш берег! — крикнул кто-то из толпы мальчишек.

— А чей завод? — спросил Антик и выразительно взглянул на главные ворота, над которыми висела чугунная вывеска.

Отсюда она читалась справа налево. Но мальчишкам не нужно было читать ее. Они и так знали: «Завод Дымбаева» значилось на ней.

— А кто тут работал? — вопросом на вопрос ответил Колька Клюев.

— Правильно! — согласился Антик. — Твой отец работал и брат. — Он кивнул на других мальчишек. — Твой отец тоже… И твой… И твой… Только они работали в цехах! Потому я и говорю: делить нам нечего! Оставайтесь в своих цехах, а мы займем только один этот дом. В нем мой папа работал!.. Мы приведем контору в порядок. Папа вернется — все на месте, как прежде!

На отлете особняком стоит двухэтажный небольшой домик заводоуправления.

— Вам же лучше! — продолжал Антик. — Вернется папа и прикажет дать гудок. Сенькин отец откроет ворота — пожалуйста, на работу!

Как оглушенные, стоят мальчишки, не зная, что ответить на спокойные, уверенные слова сына заводчика.

Валька Губарев победно ударил в медные тарелки и важно произнес, подражая кому-то:

— Нэп, граждане! Нэп!

Ранним утром к маленькому подслеповатому домику, обитому досками с иностранными клеймами, подошел вихрастый комсомолец Василий, старший брат Кольки Клюева. Требовательно постучал в дверь. Открыл Сенькин отец, бывший заводской сторож, инвалид с деревянной ногой. Отступив внутрь, он впустил гостя и проковылял к столу. Сел на табуретку, зевнул и спросил:

— Чего не спится?

Из-за ситцевой занавески выглянул сонный Сенька.

— Ключи от завода целы? — спросил Василий.

Сторож ухватился за рыжую бороду и не то с радостью, не то с испугом воскликнул:

— Неужто… Неужто… Дымбаев возвернулся?

Он посмотрел на стену. Там на шнурке висел массивный серебряный свисток, а под ним в рамке дарственная грамота: «За многолетнюю безупречную службу заводскому сторожу Алексею Семенову от Дымбаева».

— Директором назначили, — неохотно произнес Василий.

— Кого? — вырвалось у сторожа.

Василий взъерошил вихры на голове, сделал мученическое лицо и указательным пальцем постукал себя в грудь.

— Вчера… Меня…

— Тебя? — переспросил сторож и вдруг затрясся от хохота, застучал по полу деревянной ногой.

Новый директор долго смотрел в разинутый хохочущий рот сторожа и, обозлившись, рубанул кулаком по столу.

— Гони ключи!.. Без тебя тошно!

Сенька спрятался за занавеску.

Сторож перестал хохотать, подошел к комоду, вынул из ящика связку ключей и с шутовским поклоном подал их Василию.

— Держи, директор… пустых стен!

— А пустые-то они по чьей вине? Не по твоей ли? — сердито спросил Василий. — Бывало, до революции мимо тебя болт ржавый с завода не вынесешь! Унюхаешь — и в получку штраф! А теперь все оборудование проворонил!

Сторож пошевелил кустистыми бровями и с гордостью взглянул на серебряный свисток.

— Службу нес исправно! И ты меня этим, Василь, не попрекай! Сторож есть сторож! И не проворонил я ни гвоздочка!.. Чей завод?.. Дымбаева! Так вот, по его хозяйскому указу все оборудование на баржу погрузили. И не ворон я считал, а ящики! Сорок семь их было… Баржа вечером по самые борта в воду ушла, а утром отчалила…

Василий отмахнулся от него.

— Слышал не раз!.. И не виню я тебя! Просто обидно!

— Слышал, да не все! — сторож понизил голос. — Когда утром отчаливали, борта — во стояли! — он поднял руку к потолку. — Смекаешь?.. Может, оборудованье-то рядом лежит! На дне ржавеет!

Василий встал, пошел к двери.

— И это слышал…

— Директору, конечно, виднее! — усмехнулся сторож и крикнул вдогонку: — На работу-то примешь, директор?

— Посмотрим, — ответил Василий. — Пока караулить нечего!

В бывшей заводской конторе окна распахнуты настежь. Оттуда валит пыль. Слышны веселые голоса, скрип передвигаемой мебели. В конторе идет уборка.

У входа, расставив ноги, важно стоит часовой. Это — Лисенок. Большая шляпа по-прежнему насунута на самые глаза. Даже бровей не видно.

На другой стороне заводского проулка Колька Клюев и другие мальчишки. Приоткрыв от изумления рты, они смотрят на контору, на окна, из которых то и дело вылетают всякие обломки, комки бумаги, банки.

Подбежал Сенька. Волосы всклокочены, глаза горят. Посмотрел на контору, небрежно сказал:

— Пускай они возятся!.. Я вам такое скажу — ахнете! С таинственным видом он пошел к цеху и поманил за собой мальчишек.

Из окна конторы высунулся Антик Дымбаев. Тихо позвал:

— Лисенок!

Часовой подбежал к окну.

— Разведай, что они придумали! — приказал Антик.

К главным заводским воротам подходит Василий с группой рабочих. Остановились. Василий звякнул ключами, посмотрел на вывеску «Завод Дымбаева» и сказал:

— Вот с нее и начнем!

— Начало не хитрое! — улыбнувшись в пышные усы, колко произнес пожилой рабочий.

— Хитрому вы научите. Для того вас и позвал, седобородых!.. А ну, кто помоложе, сбейте ее, чтоб глаза не мозолила!

— Многие возвратились, — осторожно заметил другой рабочий. — Нэп разрешает держать мелкие заводишки.

— Этот не вернется! — возразил Василий. — Вчера мне в губкоме комсомола сказали… Он в восемнадцатом в Среднюю Азию подался и сейчас еще басмачей водит, вражина!

— А семья? — спросил кто-то из молодых.

— А что семья?.. Семья здесь… Жена и сын за него не ответчики! Они, может, и не знают ничего.

Скрежет и громкие удары по металлу заставили мальчишек выбежать из конторы. Отсюда хорошо видны и главные ворота и вывеска над ними.

Подставив стремянки, рабочие бьют кувалдами по кронштейнам.

Антик сгоряча бросился к воротам, но, пробежав несколько шагов, остановился. Смотрит, как сбивают вывеску. Лицо бледное, у глаз две скупые недетские слезинки. При каждом ударе слезинки по одной ползут вниз.

Протяжно проскрипев, срывается и падает дымбаевская вывеска.

Антик медленно снимает шляпу. Боль и злоба на его лице.

Борька Граббэ взмахнул рукой — и все сдернули шляпы.

Антик медленно побрел к конторе.