Тит стиснул руки:

— А ты веришь принцу Гаю?

— Не знаю. Он всегда получал удовольствие, говоря людям болезненную правду, но и не гнушался подходящей случаю лжи. Кроме того, если бы он действительно стоял за исчезновением вашего отца, в чем смысл запоздалого признания?

Тит медленно кивнул:

— А я… я хоть немного на него похож? На моего отца?

— У вас есть некоторые его черты, сир, но в основном вы похожи на ее высочество.

— Не хранила ли мама его портрета?

Вдруг Тит хотя бы так сможет его обрести? Вдруг увидит ту самую улыбку, которую так любила мама и которую он сам унаследовал?

— Если и хранила, то я ничего в ее вещах не нашел.

Разочарование кольнуло остро и глубоко — и здесь тупик. Пора уже было привыкнуть к тому, что очередное тайное желание сердца не исполнится, однако ощущение пустоты внутри только усилилось.

Тит отмахнулся от чувства потери.

— Ты сказал, его ждали к началу весеннего семестра. Он был студентом?

— Да, сир. В Королевском институте Гесперии.

Институт королевы Гесперии располагался на противоположном от Консерватории конце Университетской аллеи, и был построен сихарцами, чтобы и их дети могли получать и улучшать свое образование.

— Он изучал ботанику.

Тита вдруг осенило:

— Та виноградная лоза, под которой так любила сидеть мама? Это был его подарок?

— Да, сир.

Как часто принцесса Ариадна нежно гладила стебель или лист той виноградной лозы? А ее комнату всегда украшала гирлянда крошечных золотых цветов, свисающая с зеркала или стойки кровати.

Тит сглотнул комок в горле:

— Меня назвали в честь него?

— Да, сир. Его звали Тит Константинос. Его отец…

— Его отцом был Евгенидес Константинос, владелец «Универмага тонких наук и редкостей» на Университетской аллее. — Теперь все обрело смысл. — Что с ним сталось?

«Что сталось с моим дедушкой?»

— Тит был его единственным ребенком, и боюсь, потеря оказалась слишком велика. Евгенидес продал магазин и вернулся в Верхнее Приморье. Там и умер несколько лет спустя.

А потом миссис Хиндерстоун купила этот магазинчик и открыла кондитерскую, куда Фэрфакс любила заходить за дынанасовым мороженым, не подозревая, что сидит на том самом месте, где впервые была написана ее судьба. И где его родители встретились и полюбили друг друга.

— Спасибо тебе, Далберт, — сказал Тит. — Лучше я воздержусь от дальнейших вопросов.

Так много еще нужно сделать, прежде чем они покинут горы.

Далберт поднялся на ноги:

— Если позволите, я бы хотел вас сопровождать, сир.

Было бы так заманчиво, невероятно заманчиво согласиться.

— Я бы с радостью пожертвовал за тебя руку. Но в наши края идут война и разрушение, и ты нужен здесь. Ты знаешь, кому можно доверять. Помоги им защитить моих подданных.

Далберт склонил голову:

— Я понимаю, сир.

Тит встал и прикоснулся своим лбом к его:

— Спасибо тебе, мастер Далберт. Спасибо за всё, за все эти годы.

С блестящими от слез глазами Далберт поклонился и вышел.

Тит вытер ладонями глаза, глядя вслед тому, кто заменил ему отца.

Теперь идти больше некуда, только в Атлантиду.

Глава 13

Дворцовый проспект — самая широкая улица Деламера — пересекал все пять созданных магами полуостровов, что вместе составляли Правую Длань Тита. По ночам здесь было тихо, ведь в большинстве грандиозных зданий по обе стороны улицы располагались различные учреждения и ведомства, отвечающие за дела королевства. Дом Элберона всегда осознавал, что пару некомпетентных правителей (и даже откровенного идиота на троне) страна сможет пережить только при наличии сильного бюрократического аппарата.

Обычно в это время здесь ездил транспорт и прогуливались редкие похожие: кто-то возвращался с концерта в общественных парках, кто-то направлялся на пляж помечтать под луной. Этой же ночью проспект был совершенно пуст. Причина — вернее, десятки причин неподвижно парили над головами. Из каждой металлической птицы лился резкий, бьющий по глазам свет; эти лучи сплетались в невероятно яркий потолок, затмевающий свет звезд.

Бронированные колесницы.

Прямо над Цитаделью их не было, но ближайшая колесница зависла меньше чем в полутора верстах. А на семь верст вокруг крепости раскинулась внескачковая зона.

Тит прошептал молитву и запрыгнул на ковер. Стремительно вылетев из тени рощи голубых лип, он пересек Дворцовый проспект и ускорился на Цитадельном бульваре. Стоявшая там стража вместо того, чтобы остановить пролетавшего над ними Тита, дружно его приветствовала: на нижней стороне ковра-самолета сияли феникс и виверна, оберегающие щит с семью коронами — личный штандарт принца.

Ворота Цитадели оказались открытыми. Тит со свистом пролетел сквозь них и замедлился, лишь когда путь преградили стены дворца. Резко затормозив, он спрыгнул на центральный балкон.

То, что он собирался предпринять, не принесет им ни стратегического, ни тактического преимущества. По сути, это совершенно неуместный подвиг, ради которого придется пожертвовать последней оставшейся во владении дома Элберона копией Горнила. Но некоторых потерь не избежать. Тит — сюзерен этих земель, и накануне войны должен обратиться к своим подданным.

Он шагнул на подиум рядом с балюстрадой, положил обе ладони на ее гладкую мраморную поверхность и произнес вслух пароль и подпись. Раздался звон колокольчика, легкое эхо, которое, казалось бы, не может разнестись далеко. Но на самом деле его услышали в каждом доме, в каждом классе, на всех рабочих местах Державы, как услышат впоследствии и голос принца.

Лучи бронированных колесниц мгновенно переместились на Цитадель.

Тит глубоко вдохнул.

— Маги нашего великого города и нашего величайшего королевства, я обращаюсь к вам в темный час. Месяцами до вас доходили разные слухи о повсеместных волнениях. Но сейчас Атлантида объявила нам войну, войну тем, кто больше не готов мириться с притеснениями. Защищайте себя и своих любимых, храните тех, кто не способен защититься самостоятельно. А еще лучше, сражайтесь за них. Я не могу оберечь каждого из вас, но буду сражаться за нашу страну до последнего вздоха… — Который Тит испустит далеко отсюда и больше никогда не увидит эти края. — И никогда не забывайте — Фортуна любит смелых!

Бронированные колесницы устремились к нему.

Почудилось, или он действительно услышал слабый, но постепенно набирающий силу дружный ответ: «И смелые сами выбирают свою судьбу»?

Вслушиваться времени не осталось. Тит положил Горнило на подиум.

— Я наследник дома Элберона, и я в смертельной опасности.

Едва последний звук сорвался с губ, ладонь Тита обхватила другая рука.

Он вырвался, вскинул палочку. Сердце грохотало в груди. Но вовсе не солдат Атлантиды с криком повалился в высокую траву, а девушка. Она вытаращила глаза, закрылась руками и жалобно взмолилась:

— Пожалуйста, не тронь меня, Тит!

Арамия, дочь леди Калисты.

За ней вдалеке маячил замок Спящей красавицы, подсвеченный изнутри факелами. Дракон, что охранял вход, рычал слишком громко для столь незначительного беспокойства, как их появление на лугу.

Тотчас Тит напрягся, осматривая небо над головой.

— Я хотела предупредить, чтобы ты уходил, — сказала Арамия, поднимаясь на ноги. — Дядя Алект уже донес Атлантиде, что ты явился в Цит…

Тит дернул ее за собой:

— Praesidium maximum!

Самый крепкий щит, какой он только смог выставить, с трудом укрыл их от обрушившегося сверху дождя из мечей и булав. Тит выругался. Если никто не внес изменения в историю, то оружие такого качества могла наколдовать только Чаровница Небесной башни, которая сейчас должна быть занята осадой Оплота Рисгара.

Однако на фоне холмов к западу от луга как раз и вырисовывался крупный силуэт Небесной башни, по форме напоминавшей луковицу, торчащую из огромного конусовидного куска скалы.