— Понятно, — легко согласился Семен, — тогда жалеть его не буду.

— В разумных, конечно, пределах, — предостерег Сан Саныч, — без купеческих жестов, торгашей-то в твоем роду, Семен, надеюсь, не было?!

— Через два дня ждем от тебя весточку. Товар оставишь в условленном месте, — велел атаман, — мы его сами сюда дотащим.

— Двух дней мало, Семеныч, — покачал головой Жарких, — сегодня уже не уехать. Тронусь завтра, день туда, день обратно, да пока отоварюсь? Минимум три, и то при хорошем стечении обстоятельств, а вдруг продавец заболел или переучет какой-нибудь придумали?

На том и порешили. Затем Семеныч из двух одинаковых стаканов, привязанных бечевкой к ровно оструганному пруту, соорудил примитивные весы.

— Вот эта штука, сержант, весит ровно сто граммов, — снимая с поясного ремня бляху, пояснил он. — Тысячи раз проверено.

— Можно взглянуть? — попросил Семен. — Никогда такой не видел, ты гляди, с орлом, с царской короной! Где вы только такую раздобыли?

— Двадцать лет со мной, — полюбовался серебряной пластинкой Семеныч, — она теперь для меня как талисман. Ну, полно время терять, пора тебе на расходы золотишко взвешивать. Станичники, — обратился он к приятелям, — если не передумали, то на харчи и лодку вручаем сержанту полкилограмма. Идет? — Никто не возразил, и он, осторожно придерживая небольшой мешочек из плотной ткани, развязал замысловатый узел и стал отсыпать в стакан мелкие, пластинчатые и круглые крупинки золота тусклого желтого цвета.

— Ровно пять мер, — остановил Семеныча внимательно следивший за взвешиванием Сан Саныч.

Семен Жарких стоял перед бандитами в выпущенной из-под ремня старенькой гимнастерке, придерживая ее за края, а в подоле его гимнастерки желтела небольшая кучка металла.

— Что я с ним теперь делать буду? растерянно спросил он. — У меня тары нет.

— Ефим, хватит за морду держаться, — хохотнул Семеныч, — ишь как он тебя кусанул, даже следы зубов видны, будешь ты теперь не Сиплым, а Меченым. Да ладно, не обижайся! Сходи-ка лучше в зимовьюшку, поищи у Иосифа в сидоре кисет, у него знатный кисет, с вышивкой, и где он только его слямзил?

Золото высыпали в кисет, сюда же Семеныч отмерил еще десять порций — целый килограмм золота.

— Это тебе, сержант, плата за работу. Когда навсегда с тобой будем прощаться, еще столько же получишь. Щедро? То-то же! Помни, для своих мы не скупимся? Но отработать плату заставим, тут уж как хочешь.

Еще через полчаса вернулся Гошка из лесу, где он схоронил трупы своих друзей, и они с Семеном отправились к Чертову Улову.

— Гошка, — позвал Семен, — все спросить тебя хочу, да вроде бы неловко…

— Теперь все ловко, — равнодушно буркнул тот, — спрашивай о чем хочешь.

— Ты зачем Афанасия Шишкина прикончил? Он ведь Иосифа поддержать отказался и вообще вроде бы был парнем безобидным.

— Чудак ты, Семен. Афанасий проболтался, что я с Иосифом говорил, а коли так, и меня конец ждал. Выбора у меня не было: или мне нужно было Афоньку кокнуть, или самому на тот свет отправляться. В таких случаях каждому своя шкура ближе. А тут я оправдался, Семеныч увидел, что я ради них товарища не пожалел, и меня простил. Но больше всего этому смертоубийству был рад Сан Саныч.

— Это почему?

— Он, друг мой, куда опаснее Семеныча. Тот пошумит, поорет и успокоится, лишь бы крамолы не было да никто бы его не обманул. А Сан Саныч все жаловался, что на долю ему выпадет меньше, чем он предполагал. Теперь всем золотишка побольше достанется. Я сегодня им предложу золото поделить. Они сами жаловались: приходится по тридцать с лишним килограммов металла тащить, да приплюсуй оружие, продукты. Когда у каждого ноша своя, она в тягость не будет, верно?

— Мне бы такое золотишко, так я бы с ним бегом на край света убежал, — подзадорил Семен.

— Ты не плачься, Семен, кто знает, как события будут складываться, делай на меня ставку, тогда своего не упустишь. Мы с тобой, приятель, это сила. В своих краях, среди своих людей. У нас под каждым кустом дом, верно? А Семеныч с дружками люди пришлые. Они нам еще не раз поклонятся, о чем-то попросят. Может, кого-нибудь из них чекисты пристрелят, соображаешь? Еще на один, а то и на два пая прибавится, глядишь, и к твоим рукам прилипнет больше, чем сегодня.

Наметив для связи подходящее дуплистое дерево, они расстались.

Деда Василия дома не было.

— Ждал он тебя, ждал, Сема, да и ушел один, — пояснила Анфиса, — велел передать, что доделает печь сам, там вроде немного осталось. Где ты пропадал, сынок? Я старику всю плешь переела за то, что он тебя одного отпустил, мало ли что в дебрях случиться может.

— Что со мной случится, тетка Анфиса? Зашел далеко, а в темноте возвращаться побоялся. Разжег костер, скоротал ночку и сегодня немного поплутал.

Дед Василий расспрашивать Семена не стал, будто расстался с ним полчаса назад. Возился он с оштукатуренной печью, меняя футеровку топливника и начала жарового канала. Он уже выбрал из футеровки пришедшие в негодность кирпичи, расчистил место для укладки новых и закладывал образовавшиеся пустоты и впадины. Семен присмотрелся к работе. Дед Василий приосанился, готовясь к похвале. Но Жарких дождался, когда хозяйка вышла из комнаты, и тихо сказал старику:

— Брак, дед Василий! Напрасно ты поторопился начать без меня.

— Да ты что-то не то балакаешь, — заволновался старик, — какой брак, все делал так, як ты рассказывал.

Вновь вошла хозяйка. Сгорая от желания узнать о своей ошибке и в то же время боясь, что Семен опозорит его при женщине, дед раскашлялся.

— Ты, сусидко, не вовремя убираешь. Видишь, мастера калякают, так займись своими делами, нужна будешь, позовем.

— Конечно, Василий, потом и уберу, — заворковала та. — И верно, чего это я вам мешаю. Может быть, вам кваску, ребята?

— Потом, потом, — нетерпеливо дожидался старик, пока она выйдет.

Едва дверь хлопнула за женщиной, Семен показал на кирпичи:

— Гляди, дед Василий, у тебя перевязка новой кладки со старой сделана без учета однородности кирпича. Вот огнеупорный кирпич, а рядышком простой, и где ты его только откопал? А вот гляди еще, и тут…

— Велика беда, — протянул старик, — я боялся, шо и вправду чего испортил, а ты кирпичами недоволен.

— Хороший ты, дед, человек, но учиться тебе еще нашему ремеслу и учиться, — резко оборвал Семен Жарких, — у огнеупорного и простого кирпича коэффициент теплового расширения разный, понял? Ну, как бы тебе попроще объяснить… Обыкновенный кирпич при нагревании больше расширяется, а огнеупорный чуть-чуть, значит, запляшут у тебя кирпичи от жару — один так, другой этак. Стена потрескается и поведет всю кладку. Мне не страшно, я к тому времени в Якутске буду, а каково тебе будет выслушивать ругань? На все село опозоришься. А мне икаться будет. Давай, пока она ничего не поняла, разбирай кладку. Скажи, к примеру, получше кирпичи нашел.

— Де ж я их возьму?

— Как где, у себя в сараюшке. Твои атласовские сюда подойдут.

— Я на всю деревню кирпичей не напасу, — недовольно проворчал старик.

— Тогда признавайся ей, что напортачил, а кирпичей для переделки не имеешь, — посмеиваясь, посоветовал Семен.

Такого позора гордый старик стерпеть бы не смог, поэтому пришлось ему идти домой за своими кирпичами.

Выправили брак быстро. После обеда осталось только закрепить расшатавшуюся топочную дверку, но Семен делать это отказался.

— Вы, хозяйка, поглядите, рамка у дверцы лопнула. Видно, лили ее из некачественного чугуна, вот она и не выдержала. Грош ей теперь цена. Мне, конечно, закрепить ее недолго, но она снова вылетит, намаетесь вы с ней.

— Что же делать, сынок? Ты бы помог! Наверное, и у тебя где-то мать есть, в помощи нуждается.

— Ладно, хозяйка, убедила. Иди договаривайся с кем-нибудь о лошади. Поеду я в Нонкин поселок, там и тебе дверцу раздобуду, и остальным деревенским кое-что подберу, мой запас уже весь вышел.