— Семеныч! — громко привлек он внимание. — Это, конечно, не мое дело, но могу рассказать, почему они спорят. Кстати, вас это прямо касается.

— Ну-ка, давай-давай, — одобрил Семеныч, поудобнее присаживаясь на коряге возле стола.

Ефим Брюхатов отошел за спины спорщиков, тоже внимательно прислушиваясь.

— Иосиф Виташев сегодня ночью уговаривал Афанасия Шишкина зарезать меня, чтобы я не доставал вам продукты и не вывозил отсюда на лодке. Потом предложил ему тюкнуть всех вас ночью по голове, а золотишко поделить на двоих.

Сан Саныч вынес из избы карабин и суконной тряпочкой начал начищать его.

— Чего молчишь, Иосиф? — с кривой улыбкой, как будто у него сильно разболелись зубы, спросил Семеныч и даже руку к щеке приложил, поглаживая ее.

— Чего бы ты хотел услышать, атаман? Я всем говорил, что это энкэвэдэшник, по повадке видно. Вы мне не поверили. Но он теперь это подтверждает. Зачем мне убивать его или кого-то из вас? Вот если ты мне прикажешь, так я ему, этому гаду лягавому, вырублю шнифты, ишь, мент, в цвет попал, разногласия между нами сеет.

— А за что ты Афанасия бил? — послышался хрипловатый голос Ефима. — Может, он тоже на НКВД работает? Говори, не стесняйся.

— Ты бы, Сиплый, хоть не глотничал, — огрызнулся Виташев, — у Афоньки голова так заточена, вот мы с ним чуток и погрызлись. Но это дело наше, сами решим, — Иосиф повернулся к Афанасию Шишкину и протянул ему руку для пожатия: — Держи кость, чего нам с тобой делить, если сходка против.

— Это ты хорошо придумал, — одобрил Семеныч. — Но мне все-таки интересно знать, из-за чего ты его по морде хлопал? Афанасий, теперь ты говори, — потребовал Семеныч.

— Постой, Семеныч, я ему напомню, о чем они говорили. — Семен Жарких чувствовал, что момент может быть упущен, и тогда расправа над ним обязательно свершится, и немедленно… — Он ведь предлагал тебе на калтусе меня подстеречь, предлагал?

— Я тоже слышал, — неожиданно раздался голос Сан Саныча, — говорили такое, Афанасий, уж ты не ври.

Слышать Сан Саныч ничего не мог, иначе события происходили бы по-иному, а говорил он для того, чтобы сбить Афанасия, не дать ему отмолчаться.

— Да… — механически согласился Афанасий.

— И о том, как вы соврете, что вершу будете ставить… — продолжал Семен Жарких, — говорил?

— Да! — снова повторил Афанасий.

— Ну, вот видите, я так вам и рассказывал, — торопился закрепить успех Семен Жарких, — слово в слово, я хоть был и пьян, но память у меня хорошая. А как потом он предлагал тебе, Афанасий, всех ваших корешей, включая Семеныча и Сан Саныча, топорком потюкать?

— Что скажешь, Афанасий? — равнодушно поинтересовался Сан Саныч.

— Верно, он так говорил, но ведь Семен с Сан Санычем сами слышали, что я был против! Зачем мне своих убивать? Мне и моей доли хватит. Это Еська хотел золото без вас поделить, нам, говорит, больше останется. Он и Гошку уговаривал, только тот тоже отказался, как и я.

— Что же ты, Гошенька, об этом молчал? — вонзился Семеныч темнеющими глазами в Налимова. — Может быть, такую возможность на всякий случай оставлял? Как мне тебя понимать?

— Брешет Афонька! — завопил Иосиф Виташев, почувствовав, что дело плохо. — Они, видно, с Семеном сговорились против меня.

— Тогда они и со мной договорились, Иосиф? — поинтересовался Сан Саныч. — Но такого и быть не могло. Как же ты, милок, смог додуматься — нас, своих верных друзей и благодетелей, как скотину безмозглую, топориком прибить? А я так хотел из тебя человека сделать, да, видно, не в коня корм.

— Человеком сделать? — поняв, что терять ему больше нечего, взорвался Иосиф Виташев. — Почему же вы золото сразу на всех не поделили? Так и тягаете его сами, даже носить другим не позволяете. Да, говорил я Гошке и Афоньке, — запальчиво продолжал обличать он, — что настоящие воры, воры в законе, так не поступают, всю добычу нужно было тотчас поделить. Оторваться от нас хотели? Гошка, Афонька, не поддавайтесь им, сегодня на меня бочку катят, завтра и до вас доберутся. — Резким ударом ноги он опрокинул стол на Семеныча и бросился в сторону, через поляну, но тут же споткнулся, запутавшись ногами в ветвистой палке, брошенной Ефимом, который настиг его, на бегу резко ударил сапогом под колено и вместе с Иосифом покатился по земле. Сан Саныч не сдвинулся с места, но передернул затвор, дослав патрон в ствол. Семеныч с руганью поднимался, брезгливо стряхивая с себя остатки еды и заботливо отставив бутылку с остатками спирта. Ефиму удалось подмять под себя Виташева, но тот изловчился и вытащил нож. Возможности для размаха не было, и он, уперев рукой черенок ножа к земле, пытался сбросить на острие Ефима.

Семен Жарких подошел к борющимся и грузно наступил на запястье руки Виташева. Тот дернулся от боли и, схватив зубами Ефима за скулу, стал по-собачьи рвать тело. В какой-то момент ему удалось сбросить противника, но опять помешал Семен Жарких, так и не отпустивший руку. Окровавленный Ефим оторвался от противника и, схватив его нож, со всей силой и яростью вонзил его в грудь Виташеву. Резко дернувшись, тот обмяк, но Ефим не мог остановиться, все колол и колол уже безжизненное тело.

Подбежал Гошка, но, поняв, что опоздал, с досады пнул своего бывшего приятеля и неожиданно не только для Семена Жарких, но и для всех остальных, кинулся на низкорослого Афанасия Шишкина.

— А, так ты с Еськой убить нас собирался, — кричал он, с остервенением нанося удары, — так лучше я тебя, гада, прибью. — Он пытался схватить Афанасия за шею, но тот вьюном крутился, не даваясь, до тех пор, пока подбежавший к нему озверелый Ефим не ударил и его ножом.

— Справедливость восторжествовала, — щелчком выбрасывая патрон из ствола карабина, негромко констатировал Сан Саныч. — Только зачем же столько эмоций, Ефим? Иди умойся, он тебя до костей искусал, а вдруг инфекцию в ранки внес? Ведь он зубов никогда не чистил.

Ефим с непониманием уставился на говорившего, а потом, уразумев, о чем речь, побрел к болотцу.

Семеныч по-прежнему сидел на бревне возле перевернутого стола и, обхватив голову двумя руками, раскачивал ее. Заговорил он спокойно, как ни в чем не бывало:

— Такое ощущение, Семен, будто она у меня сейчас треснет. Это ведь надо, как мы нажрались вчера. Видно, и спирт не из лучшего. Ты уж, Семен, постарайся достать медицинский спирт, после него я чувствую себя великолепно. Гошка, — окликнул он через минуту, — и долго эти жмурики будут здесь валяться? Тащи их отсюда куда-нибудь, твои приятели, тебе об их вечном покое и печься нужно.

— Только, милок, — забеспокоился Сан Саныч, — если уж не удосужишься их закопать, то отволоки как можно дальше, не то через пару жарких дней здесь так засмердит, что и Семеновой лодки не дождемся. А вообще, Гошка, — добавил Сан Саныч, — ты, оказывается, находчивый парень, прямо-таки шельмец, — и он рассмеялся, довольный.

— Вот ведь как живем, сержант, — пожаловался Семеныч, — своим же товарищам верить нельзя, за крупинку золота чуть жизни не лишили, а мы ведь их в компанию приняли, поделиться рады были всем, чем богаты. И тебе чуть было не досталось на орехи, я уж, признаться, поверил Иосифу, но истина, станичники, всегда восторжествует! — изрек он назидательно.

Потом они детально обговаривали задачи Семена Жарких.

— Первым делом, сержант, — инструктировал его Семеныч, — продукты. Раздобудь в деревне лошадь и отправляйся в золотоскупку. Золото сдашь, не скупись, оставь навар приемщице, добрее будет. Поясни, что на старательскую бригаду продукты набираешь.

— Так она мне и поверит!

— Тебе, Семен, с ней детей не крестить. Если даже нам не хватит тех продуктов, что возьмешь у нее, в следующий раз в другом месте отоваришься, а о ней и думать забудешь.

— И чего на них золото тратить? — прозондировал Семен. — Может быть, налетец на магазин устроить и задарма все отобрать?

— У вас, сержант, — вмешался в разговор Сан Саныч, — вероятно, не все благополучно с аналитическим мышлением. Вытрясти их магазин нетрудно, но в этом случае НКВД сразу же прознает, где мы скрываемся, в каком направлении продвигаемся, понятно? Сейчас они наши следы потеряли, вот нам и радоваться этому, легко унесем ножки. А золото для того нам богом и дано, чтобы мы его для собственного благополучия тратили.