Изменить стиль страницы

— И все?

— И все. А ты чего думал? Да, а фрегаты те — мы из газеток узнали, уже когда вернулись, — сразу же под пресс: так что зазря мы, выходит, старались. Ну да черт с ними, с фрегатами, а вот то, что Америки не повидали, маленько жалко. Я охотник до разных разностей — поглядеть что или послушать. А тут все, казалось, шло к тому, ан нет, гляди ты, в последний момент и поломалось. Жалко, конечно. А тут еще про меня байки всякие — так оно и вдвойне обидно. Ведь совсем же рядышком был. А что болтает народ — пускай себе. Я поначалу накидывался на всех, даже случай был — подрался. А потом понял — бесполезно.

Как Митьку делали

Ты зачем пришла к реке босая… —

читал в деревенском клубе — бывшей когда-то церкви — поэт Александр Санин:

Мне на плечи руки положила…

Стихи эти читались им не раз, шли как-то сами по себе, и во время чтения он вглядывался в публику, которая собралась тут, в бывшей церкви, на вечер встречи с ними — молодыми литераторами. Он оглядывал всех присутствующих в зале, сидевших под парусами низких сводов, в надежде, как всегда, найти молодое женское лицо…

А глаза, глаза твои откуда?
Может, ночь тебе их подарила?..

Ряд за рядом, ряд за рядом, вот уже последний и…вот она. Все, что он читал дальше, как будто читал только для нее. Стало сразу интересно, появилось что-то вроде вдохновения — он работал с воодушевлением, испытывая, как говорится, живую связь с аудиторией. Он ощущал это и тогда, когда сел на свое место в президиуме, хотя первое время даже боялся взглянуть туда, в тот угол, где под репродукцией с картины известного голландского художника Питера Рубенса «Союз Земли и Воды» сидела Она.

Когда волнение от выступления оставило его, снова посмотрел туда — она по-прежнему, как будто он все еще продолжал читать свои стихи, не отрываясь, смотрела на него.

«Странно, — думал он, — до сих пор такие красивые девушки не обращали на меня внимания… Смотрит еще или нет? Смотрит… Странно!..».

Санин избегал встреч с девушками, потому что «работал» над собой во имя поэзии, отдавал ей всего себя без остатка и считал, что только так и должно быть у настоящих писателей. «Смотрит еще или нет?.. Вот это да, все еще смотрит… Что же делать? Может, сделать исключение — познакомиться?»

Но тут же пришли в голову слова его бывалого друга: «С женщиной легко познакомиться, гораздо труднее расстаться с ней…»

«Нет, не надо все-таки знакомиться…» Он смело поглядел в ее сторону, и тут же решение его разрушилось: таких женщин он еще не встречал и, как подсказывало ему его разволновавшееся сердце, такую возможность упустить было просто нельзя.

«Разрешите на этом поблагодарить всех присутствующих…» — донеслось до его слуха, и в зале стало шумно, люди встали со своих мест и пошли к выходу, оглядываясь на сцену, на живых писателей.

Он не побежал за ней следом, а когда потерял ее из виду, расстроился как о какой-то слишком ощутимой потере, и ему стало не по себе за свою оплошность.

Он вышел на улицу, было темно. Где-то над головой шумели невидимые деревья. Небо было усыпано крупными помигивающими звездами. Лишь кое-где в хатах светились притушенные керосиновые лампы. На другом краю деревни забрехали собаки. Только из распахнутых дверей церкви-клуба, где только что проходило выступление, врезался в темноту яркий клин света, и впархивали в него из клейкой темноты светляки да переполошенные летучие мыши.

Санину показался воздух здесь необычайно свежим и чистым, и он стал глядеть на звезды, вдыхать ароматы этой удивительной ночи. Вдруг он почувствовал, как кто-то взял его за руку. Санин вздрогнул:

— Кто это? — испуганно спросил он.

— Это я, — услышал Санин и сразу же понял, что это Она.

— А-а-а, — протянул он, еще не отделавшись от накатившего враз волнения.

— Да, вот решила проводить вас, а то заплутаетесь в наших краях…

— Нет, почему же. Вот все сейчас выйдут, и пойдем на ночлег в хату. Так что…

— Так что, не провожать, что ли?

— Я должен предупредить руководителя, а то волноваться будет. Места незнакомые… Я мигом…

— А может, не надо? Неловко как-то. А потом, места-то у нас как раз тихие, безобидные. Сроду ничего такого не было. Так что пошли — не беспокойтесь, да и придем, может, раньше, чем все.

— Ну, пошли, — сказал, оглядываясь на пучок выбивавшегося из церкви света, Санин, — что ж с вами сделаешь…

Шли они молча. Санин не видел ее лица, да и вообще порой ему казалось, что идет он один — так было темно. Слышались только шаги, да иногда она подсказывала ему:

— Ой, ой, тут надо вам свернуть, осторожно, посреди дороги будет врыт железный столб. И зачем, спрашивается, зарыли? — Она засмеялась. — Это у нас так к новой дороге приучают — вот построили за садом новую дорогу, а чтоб по старой не ездили, давай столбы вкапывать. А они все равно тут ездят, аж на самый край иной раз взлезают. — И она прыснула каким-то куцым смешком. — Правда, смешно, а?

Санин улыбнулся в темноте:

— Конечно, конечно.

И они снова замолчали, и только слышались их шаги.

— Хорошо у вас тут, — прервал тягостное молчание Санин, — сильно мне понравилось. Когда ехали, я из машины видел и монастырь на горе, и речку, и церковь вашу на самом бугре — сильно, знаете, хорошо!..

— Хорошо-то оно хорошо, — завздыхала она рядом, — да только все это было хорошим и в другие времена, ну, завтра рассветет, может, чего и другое разглядите, кроме этих самых берез да речек…

— О чем это вы?

— Да так, ни о чем… — пресекла было она разговор, а потом, испугавшись, что он может и вовсе оборваться, продолжила: — А вообще-то, если по правде, то чего ж у нас хорошего, как вы говорите, когда в деревне-то одни старики пооставались, да вот я вместе с ними.

— Ну а что, — пошутил Санин, — для такой молодой и красивой, как вы, это просто необходимо — безопаснее как-то…

— Чего? — спросила она громко и как-то неожиданно для Санина, уже привыкшего к ней в этой ночной непроглядной тишине. — Да вы что ж это, издеваетесь, что ли? Я ведь не пошутила, я тут одна… Совсем одна… и вот они. Мы ж все, как один, тут были сегодня, да еще со Стропиц, да с Кольчичеева приходили…

— Простите, если что не так, — спохватился Санин, — я человек сугубо городской, поэтому далек от ваших, как говорится, сельских проблем…

— А это напрасно, — перебила она его, — напрасно… Вы такой умный, а мне кажется, что только такие, как вы, и могут понять нас. Только такие, как вы… Я давно вычитала, что поэты сильнее императоров.

— Если бы вы это все говорили днем, я бы смутился, — пококетничал Санин.

— Нет. — Он услышал, как она остановилась на дороге. — Я нисколечко не шучу. Дело гораздо серьезнее, чем вы думаете. Вот возьмем, например, такую вещь: в этом году все лето ремонтировали школу, чего только не понавезли туда — и шиферу достали, и парты новенькие экспериментальные раздобыли… Так старались, так старались… А первого сентября — вы просто не поверите — никто в школу не пришел. Вот тебе и раз. А школа не на одну только нашу деревню — а на все четыре. Вот как мы живем. А вы говорите — безопасно. Какая тут, к черту, безопасность — опасности захочешь, поживешь тут. Еще какой опасности!..

— Да, — согласился с ней Санин, вникая постепенно в суть их странного разговора.

— А вы любите детей? — неожиданно спросила она его. — И тут же, не дожидаясь ответа, начала с нежностью: — А я вот всю жизнь мечтала о мальчике. О Митьке… Осторожно, осторожно — тут сейчас лужа будет, обходите ее справа, прижмитесь к плетню и обходите, держитесь прямо за него… Это б я так в честь отца своего назвала. — Она горько вздохнула. — Мы вот теперь одни с мамой живем… — И сразу оживилась. — Как бы я его любила, Митьку-то своего, мальчоночку-то. Да только несбыточная это мечта, несбыточная…