«Осторожность — прежде всего!» — предупредил Василий Васильевич. Впрочем, он мог и не предупреждать: «Буйвол» сам прекрасно понимал это.

...«Волга» стального цвета продолжала следовать за такси. С досадой, все больше перераставшей в страх, «Буйвол» краешком глаза поглядывал на нее.

«Победа» нырнула под светофор и сразу цвета сменились. «Буйвол» затаил дыхание. Если «Волга» ринется на красный свет, значит сомнения быть не может: его выследили и нужно что-то срочно предпринимать.

Но неизвестный шофер спокойно затормозил.

Возле вокзала «Буйвол» остановил такси и пересел в троллейбус.

И все-таки он рожден под счастливой звездой. Подумать только: чуть было не клюнул на приманку!.. Но это значит, человек, с которым велел встретиться Василий Васильевич, провалился. Василию Васильевичу нужно немедленно дать знать об этом. Пусть тоже «меняет климат». «Буйволу» не хотелось, чтобы Василий Васильевич засыпался. Это не сулило ему ничего доброго.

Том вернулся в «Бахор» и подсел к «Зубу». В это время старший лейтенант Ибрагимов поднялся и направился к выходу.

Дружки тоже расплатились. «Зуб» пошел в туалет, а Том вышел на улицу и медленно зашагал к скверу. Возле исторического музея он остановился, пригладил волосы и лениво свернул к автобусной остановке.

Голубой «ЗИЛ» с ярким номерным знаком «22-36» отправлялся по пятому маршруту от сквера к поселку Шумилова.

Том вскочил в него на ходу и почувствовал, как пневматическая дверь стукнула по пятке.

Через несколько остановок он сошел возле Узбума.

«Зуб» сполоснул руки и тоже вышел на улицу.

Звездное небо с трудом просматривалось сквозь густые кроны деревьев.

«Зуб» втянул голову в плечи, точно ожидал удара, и засеменил по тротуару, на котором плясали тени.

Он торопился вдоль свежевыкрашенного, бесконечно длинного, забора, протянувшегося от «Бахора» до исторического музея. Казалось, кто-то сейчас выскочит из-за ограды и схватит его за руку. Возле многоэтажных домов идти было спокойней.

«Зуб» прибавил шаг, опасливо озираясь. Он также, почти на ходу, вскочил в автобус. Только автобус был не голубой, а красный, и шел он не по пятому маршруту, а по седьмому. Тем не менее, этот автобус тоже довез «Зуба» до Узбума.

Здесь «Зуб» встретился с Томом. А вскоре к ним присоединился «Буйвол».

В ту же ночь они покинули Ташкент.

ПОД ЧУЖОЙ ФАМИЛИЕЙ

Елена хотела оставить свою девичью фамилию, но Горский притворился обиженным. Тогда она засмеялась и сказала:

— Ладно, пусть будет ни по-моему, ни по-твоему, — ив брачном свидетельстве к своей фамилии прибавила фамилию мужа.

Этот знаменательный день в своей жизни они отпраздновали скромно. Гостей не звали. Правда, пришел Василий Васильевич и поздравил молодых, но он скоро ушел, сославшись на недомогание. Вид у него в самом деле был болезненный.

Когда вышли из ЗАГСа, Елена отправила сестре телеграмму. Около одиннадцати часов вечера пришел ответ:

«Сердечно поздравляем желаем большого счастья пьем ваше здоровье

Обнимаем

Пулатовы».

Горский заметил весело:

— А на границе тоже, оказывается, пьют.

— Так ведь и на границе живут люди,—глубокомысленно ответила Елена.

На следующий день Горский был особенно внимателен к ней, и вдруг загрустил.

— Что с тобой? — спросила она ласково.

Он ответил не сразу.

— Дней через пять я должен уехать... Как же нам быть? Взять тебя с собой? Но ведь я на полгода уйду в море. Что ты будешь делать одна в пустой квартире?

Он вопросительно посмотрел на нее:

— И на кого здесь оставить дом?

— Что же делать? — спросила она растерянно.

Он обнял ее и долго не отвечал. Елена ждала.

— Давай поедем вместе,— сказал наконец Горский.— Посмотришь север. Край наш интересный и очень красивый... Знаешь, у него какая-то особенная красота: суровая, холодная.

— А ты мне будешь писать, если уйдешь в море? — спросила она, прижимаясь к нему.

Он усмехнулся:

— Писать-то я буду, но вот читать тебе мои письма придется только через полгода — все сразу! — когда вернусь домой.

Елена испугалась:

— И полгода я о тебе ничего не буду знать?

— Почему же,— возразил он.— Раз в неделю обещаю посылать радиограммы.

Она задумалась:

— А там очень холодно?

— Очень,— ответил он.— Зимой вьюжно, холодно и темно... Ты такой зимы еще никогда не видела.

Елена представила себя одну в темном чужом городе. За окном метет вьюга, шумит ветер.

Зябко поежилась.

— А, может быть, я все-таки останусь здесь? — спросила она неуверенно.— Что скажет Людмила, если я брошу дом?

— Дом, конечно, бросать не стоит. Но я думал попросить Василия Васильевича присмотреть за ним,— гладя ее руку, отозвался Горский.

— Он уже старенький,— сказала Елена, вздыхая.— Трудно ему будет и за своим домом следить, и за нашим.

— Возможно, ты права,— согласился Горский.— Что же, тогда оставайся. А я, конечно, при первой же возможности прилечу сюда.

Она потянулась к нему, и он поцеловал ее в губы.

Ровно через неделю после замужества Елена проводила Горского.

Как всегда решение пришло неожиданно. Капитан Харламов продолжал наблюдать за дамским мастером. Только Василий Васильевич поздравил Елену и Горского после их возвращения из ЗАГСа. Капитану Харламову доставили копию брачного свидетельства. Елена оставила девичью фамилию, но прибавила к ней фамилию мужа.

Девичья фамилия... Фамилия мужа...

А у Марии Кузьминичны Спириной чья фамилия: своя или мужа?

В конце концов Харламову удалось узнать, что девичья фамилия Марии Кузьминичны — Трошина.

«И как это я сразу не догадался?»—упрекал он себя.

«М. Т.»—буквы на кольце убитой в январе 1946 года женщины, конечно, означают: Мария Трошина.

Теперь капитан Харламов не сомневался, что ее смерть — дело рук Василия Васильевича, хотя еще и не мог это доказать.

Поздно вечером его вызвал начальник. Из Минска сообщили, что младший сержант запаса Гойфман Исаак Давыдович не опознал в представленных фотографиях своего бывшего однополчанина Ушаковского. Когда ему указали на фотографию Василия Васильевича, он даже возмутился: Ушаковский ничего общего с этим человеком не имеет — он коренастый, узколицый.

Удалось выяснить также, что в последние дни войны Ушаковский был сильно контужен и отправлен в полевой госпиталь. Гойфман навестил его. Врачи предупредили, что ефрейтор Ушаковский будет демобилизован «подчистую».

Разговаривая тогда же с Ушаковским, Исаак Давыдович узнал, что его сослуживец предполагает вернуться на родину, в Несвежаль. Друзья обменялись адресами и обещали писать друг другу. Гойфман отправил письмо в Несвежаль, но Василий Васильевич не ответил, а письмо вернулось с припиской: «адресат не значится». Больше Гойфман о нем ничего не слышал.

Стало несомненно, что дамский мастер Василий Васильевич живет под чужой фамилией. Уж не его ли имел в виду предатель Родины Сикура, заявивший на следствии, что кого-то еще забросила в эти края иностранная разведка?..

Было решено пока Василия Васильевича не трогать, но усилить наблюдение.

Однако на следующий день Василий Васильевич из дому не вышел и на работу не явился. Голодный бульдог метался на цепи, никого не впуская в дом. Все это показалось странным: уж не случилось ли чего с дамским мастером?

Медлить было нельзя. На бульдога накинули мешок и, поднявшись на крыльцо, убедились, что дверь заперта изнутри.

Все окна в доме, защищенные решетками, также были заперты.

Дверь взломали.

Василия Васильевича дома не оказалось.

Когда стали производить обыск и передвигали мебель, под старым массивным буфетом обнаружили крышку люка. Вероятно, снизу ее держали крюки, потому что крышка не поддавалась. Принесли ломы. Заскрипели просмоленные доски.

Люк вел в подвал и заканчивался подземным ходом.

Необходимо было срочно установить, где Василий Васильевич?