РУКИ ПИАНИСТА

На столе подполковника государственной безопасности Шилова лежали части разборного шеста, паспорт, командировочное удостоверение, аккредитив, облигации трехпроцентного выигрышного займа и деньги, принадлежавшие нарушителю.

При помощи лупы подполковнику Шилову удалось обнаружить, что в паспорте заменена фотография. На гербовой печати буквы «А» в слове «Управление» и «Л» — «Милиция» были сдвинуты и подправлены тушью. Облигации и деньги не поддельные. Аккредитив — тоже.

На первом же допросе задержанный решил говорить правду:

— Моя настоящая фамилия Абдусаломов. Рахматулло Абдусаломов.

Шилов включил магнитофон.

Полковник Заозерный молча сидел в углу кабинета. Ему тоже кое-что еще надо было выяснить.

Нарушитель закрыл лицо руками, и потому голос его доносился будто издалека.

— Я должен был перейти границу,— сказал он, подтвердив свой агентурный номер,— и затеряться среди местного населения.

Он волновался и не договаривал слова:

— Я хочу, чтобы вы мне пове... Я все расскажу, чтобы вы поверили... Я понимаю: теперь мне трудно пове... Я не сразу решился говорить правду. Но вы узнаете мою историю, поймете, что я хотел, и пове...

Шилов придвинул к нему стакан с водой. Абдусаломов справился с волнением и, снова закрыв глаза, наверное для того, чтобы сосредоточиться, приступил к рассказу.

Родился Абдусаломов в Туркмении. Отец— узбек. Работал чайханщиком. Мать—туркменка. Умерла при родах. Кроме младшего — Рахматулло — в семье было шестеро дочерей. Что он может сказать о них? Все замужем, имеют детей. Отец снова женился, и он ушел к сестрам. Когда было шестнадцать лет, началась война. Весной сорок четвертого года призвали в армию. Двадцатого июля под Гродно гитлеровцы предприняли контрнаступление, и он попал в плен.

Войска второго Белорусского фронта, отразив контратаку, стремительно заняли Белосток. На западном берегу Свислочи, где был создан мощный оборонительный рубеж и завязались ожесточенные бои, Абдусаломова вместе с другими пленными погрузили в эшелон и отправили в Германию.

Он не будет рассказывать о всех тех ужасах, которые пришлось пережить в концлагере. Во всех концлагерях было одинаково жутко, и вряд ли он сообщит что-нибудь новое.

Но время шло, а он оставался жив. И вдруг его переводят в другой лагерь. Вот об этом он хочет рассказать, потому что иначе невозможно понять всего того, что с ним случилось.

Новый лагерь находился километрах в ста пятидесяти от Берлина.

Он не верил своим глазам: вокруг стояли только таджики и узбеки, туркмены и киргизы, да еще казахи. Все, как и он, в лохмотьях, истощенные, жалкие, поддерживающие друг друга, чтобы не упасть, и не понимающие, зачем их сюда согнали.

И вдруг на деревянный помост, который не сразу разглядели, поднялся человек с густой, черной бородой, в чалме. Его длинный черный халат вылизывал наспех сколоченные доски. Человек прижал руки к груди и пропел, закатывая глаза:

— Бисмиллоху рахмону рахим...

Он читал молитву. Он просил аллаха сжалиться над несчастными, опутанными коммунистической пропагандой людьми, которые отныне возвращаются к вере и будут служить аллаху, как записано в коране.

Потом «вернувшихся к аллаху» погнали в баню и выдали зеленые робы, и накормили горячим супом.

А потом всех их разбили поротно и повзводно и выстроили на плацу.

Снова на помост поднялся чернобородый мулла, низко поклонился долговязому оберсту^[18] в пенсне  золотой оправой и обратился к строю военнопленных:

— Слушайте, мусульмане!

Оберст стоял, широко расставив ноги, по-бычьи втянув голову в плечи.

— Наши враги — русские! — выкрикнул он срывающимся фальцетом.— А все мусульмане— друзья! Мы протягиваем вам руку помощи. Зачисляем в Туркестанский легион великой германской армии! Хайль Гитлер!

Несколько голосов недружно ответили:

— Хайль!

Оберст ударил в ладоши.

Рассыпалась барабанная дробь.

Отделение эсэсовцев вынесло полковое знамя. На голубом полотнище с белой полосой, в белом кругу возле древка горел золотой полумесяц.

Потом какие-то младшие офицерские чины обошли строй «вернувшихся к аллаху» и вручили каждому нарукавные эмблемы с изображением минарета.

— Гот мит унс^[19]!— кричал оберст и тыкал пальцем в бляху своего ремня.

Потом «обращенных к вере» заставили принять присягу и целовать знамя. А тех, кто отказывался, расстреливали.

Одна мысль тогда руководила им: выжить, найти способ вернуться к своим. И он стал легионером...

Абдусаломов замолчал.

Подполковник Шилов обменялся взглядом с Заозерным.

Конечно, они знали о Туркестанском легионе. Формирование его началось вскоре после разгрома немцев под Москвой. В то время гитлеровцы спешно основали марионеточную организацию, которая впоследствии стала называться «Туркестанским национальным комитетом». Прикрываясь целью борьбы за создание «единого туркестанского государства», этот комитет руководил подготовкой и засылкой шпионов и диверсантов в советский тыл. Насколько большое значение придавалось комитету и его легиону свидетельствует тот факт, что руководство ими осуществляли непосредственно остминистерство, занимающееся делами оккупированных территорий, имперская разведка «Абвер» и главное управление СС.

К этому времени, видимо, и относился рассказ задержанного агента.

Абдусаломов снова заговорил.

Им не сразу вручили оружие. С утра и до ночи зубрили коран и молились... А не так повернулся — плети. Не так посмотрел — в карцер. Не то сказал — расстрел перед строем. За попытку к бегству — пуля на месте... И снова зубрили коран, и молились, со страхом поглядывая на эсэсовские дубинки, не пропускавшие никого.

Шли дни и недели в беспрерывном молении и муштре. И вот однажды в лагерь приехал человек в черном костюме и черном галстуке, в ослепительно белой манишке и скрипящих штиблетах. Он был среднего роста, с густыми черными волосами. Точеное лицо его, бледное, как у европейца, тем не менее принадлежало сыну Востока. Надломились в улыбке бескровные, тонкие губы.

Человек в черном костюме был крупной фигурой. Его охраняли эсэсовцы, и сам оберст относился к нему почтительно.

— Вали Каюм-хан! — объявил он и выкинул вперед руку.— Хайль Гитлер!

— Хайль! — ответил человек с бледным лицом и обратился к застывшим в строю легионерам:

— Братья, мы с вами одной крови и одной веры. Аллах да поможет нам!..

Это был тот, кого немцы готовили в президенты своей Туркестанской республики.

Вали Каюм-хан — матерый враг советского народа. Сын ташкентского торговца, в 1922 году он был направлен на учебу в Германию, но затем отказался вернуться на родину и стал агентом немецкой разведки. С приходом Гитлера к власти занимался антисоветской работой среди эмигрантов. Был назначен руководителем «Туркестанского национального комитета». После разгрома фашистов бежал в английскую зону оккупации и по заданию английской разведки приступил к возрождению своей организации на территории Западной Германии.

Знал ли Абдусаломов, кого заслушался в тот роковой для него день?!.

...Позже, с группой легионеров-фанатиков он оказался во Франции. Здесь снова попал в плен, на этот раз к американцам, и очутился в Марокко, где со временем превратился из военнопленного в «перемещенное лицо».

Подполковник Шилов хорошо знал, что значит «перемещенное лицо»: человек без родины, без прав и защиты. Заозерный тоже знал это и сдвинул брови.

— Я искал работу и молился аллаху,— продолжал Абдусаломов.— Но аллах был далеко, как родина, куда я уже не мечтал вернуться. А я страшно грустил по родине. Честное слово!.. И молил аллаха дать мне силы всё вынести. И голодал, и плакал. А потом слез не стало. И меня будто не стало... И вдруг встретил такого же, как я, нашего пленного. Он — ашхабадец. И его история похожа на мою. Он тоже ходил без работы. Мы стали ходить вместе. И мечтали о родине, и готовы были умереть, но прежде увидеть ее!.. И ведь так не год, не два. Гораздо больше!.. Перемещенные лица!..