Чекист самодовольно усмехнулся:

— А где ищут артистов? На Хитровом рынке, где ж еще. Концерт там устроил, что твой Шаляпин… Ну, ладно, хлопцы, — он озабоченно взглянул на часы. — Вы туточки рассказывайте друг дружке свои байки, а мне пора идти, — он протянул Трофиму руку.

— Спасибо вам большое, — пожал руку Трофим.

— Чего там… — отмахнулся чекист. — Просто выполнил обещанное. Может, еще кого разыскать?

У Трофима подпрыгнуло к горлу сердце: Дорьку бы, а? Но он сдержался, понимая, что нельзя отвлекать этого страшно занятого человека от дел всякими пустяками. Он сам ее разыщет.

Глава пятая

Чижик проснулся среди ночи. Ох, как вставать не хочется! А встать придется: уж больно много съел вечером свежих огурцов, добытых на соседнем огороде. За окнами непроглядная темень. В дортуаре — тоже. Похрапывают во сне товарищи по общежитию. С точностью часового механизма отсчитывает в тишине мгновения Вечности падающими в жестяной таз каплями подтекающий кран стоящего в углу комнаты питьевого бачка. Он как бы напоминает Чижику, что вставать все равно придется.

Стараясь не натыкаться на дужки кроватей, Чижик вышел из помещения, с наслаждением потянулся. Не такая уж и темнота на дворе, как показалось спросонья: в небе искрятся звезды, их света вполне хватает, чтобы разглядеть очертания колодца и фургон, стоящий у входа в подвал. Пока Чижик занимался тем, из–за чего проснулся, к фургону подошла человечья тень и что–то в него положила. Дядя Федя, наверно, мелькнуло в сонной мальчишеской голове. Интересно, что он положил в повозку? А вдруг колбасу, которую он любит больше всего на свете? Остатки сна улетучились в одни момент из головы от такого предположения. Крадучись, Чижик направился к фургону, от которого в это время отделилась та же самая тень и скрылась в подвале. Тут только заметил Чижик, что в фургон впряжены лошади. «Шамовку грузит», — догадался он и, метнувшись к фургону, затаился за его брезентовым тентом. Снова подошла к задку повозки тень с круглой корзинкой в руках, и теперь Чижик уже явственно разглядел дядю Федю. Шумно дыша, тот поставил корзинку на дно повозки и отправился в подвал за очередным грузом. В ту же секунду Чижик вскочил в фургон, привычно зашарил в темноте натренированными за годы воровской жизни пальцами: в мешке — картошка, в другом — мука, в сапетке — яйца. А где же колбаса? Вот еще какие–то вещи, накрытые рядниной. Чижик запустил под ряднину руку, нащупал что–то твердое, гладкое — похоже, приклад винтовки. Вот еще и еще такие же приклады. Рядом — железный ящик. Колбасы нет. Пора смываться, пока не застукали его на месте преступления. Чижик ухватил завернутый в тряпку кусок сала и хотел уже выскочить из повозки, как услышал впереди шорох усаживающегося на сидение человека и чмокающий звук, произведенный его губами, каким обычно трогают с места лошадей. Повозка тронулась, и Чижик, не успев обдумать свои дальнейшие действия, очутился за воротами. Первой его мыслью было выпрыгнуть из повозки, по он тут же отогнал ее прочь. Во–первых, он это успеет сделать в любое время, во–вторых, не все проверено положенное дядей Федей в повозку, а в–третьих, неизвестно куда и кому везет он принадлежащее детдому добро. Чижик выпустил из рук сало и под громыхание телеги принялся обследовать ее заваленное всяческим скарбом дно. Пока доехали до ручья, отделяющего город от Ярморочной площади, он успел нащупать под рядниной помимо мешков с картошкой и мукой, мешок с пшеном, бочонок с вином или водкой, пять огромных ковриг хлеба, свиной окорок и горшок со сливочным маслом. «Гады, нам капусту дают с чечевицей, а кому–то везут сало с маслом», — мелькнула в голове мальчишки горькая мысль. Он подвинул окорок поближе к заднему борту, чтоб в нужный момент оказался под рукой, присоседил к нему ковригу хлеба. Сам свесил ноги, приготовившись «нарезать плеть» при малейшей опасности. Но опасность не возникала, и Чижик решил проследить путь фургона до его конечной цели, на всякий случай сбросив окорок с ковригой в придорожный бурьян на повороте к Садовой улице. Подберу на обратном пути, решил он, вглядываясь в наполненную лягушачьим кваканьем темноту — неподалеку посреди улицы здесь покоилось в илистых берегах приличных размеров озеро–болотце, в котором даже водились караси. Куда же едет дядя Федя? Вот уже кончается Садовая улица, начинается Ильинское кладбище, а фургон все катит и катит. Чижик встревожился: пора, однако, «винтить», а то увезут к черту на кулички, а он — в одних трусах. Возле дуба спрыгну, окончательно решил он, и в это время повозка остановилась. Послышались человеческие приглушенные голоса. Чижик едва успел поджать ноги, как к задку фургона подошли двое мужчин.

— Глядите, яйца там не подавите, — сказал им дядя Федя, не слезая с козел.

— Ладно, — ответил один из незнакомцев, берясь за борт и занося ногу, чтобы взобраться на него. Чижик, вне себя от страха, отпрянул в глубь повозки. Упав на мешок с мукой, судорожно накрылся пахнущей дегтем рядниной.

— Прошу вас, Константин Алексеич, — предложил усевшийся в повозку своему напарнику.

— Сию минуту, — ответил хрипло названный Константином Алексеевичем, и по его шумному дыханию Чижик понял, что он уже немолод и что ему нелегко забираться в повозку.

— Сели? — спросил спереди дядя Федя.

— Ага, поезжай с богом, — ответили сзади. А Чижик затаил дыхание, уткнувшись носом в мешок и боясь как бы не чихнуть от лезущей в нос мучной пыли. Дурак, ругал он сам себя, надо было выпрыгнуть еще на Садовой улице. Что же теперь делать? И окорок собаки сожрут…

— И сколь долго мы так будем трястись? — раздался над ним голос одного из «попутчиков».

— К рассвету будем на месте, — отозвался его товарищ.

— Представляю себе, что это за войско, — в голосе первого сквозила презрительная насмешка. — Жрут, небось, пьют и ни черта не делают.

— Вы весьма мрачно настроены, Константин Алексеич, — упрекнул второй первого. Голос у него приятный для слуха, «грудной», как сказала бы воспитательница Олимпиада Васильевна. — Конечно, отряд Котова не регулярная часть, но в наших условиях…

— Отряд! — хмыкнул Константин Алексеевич. — Уж называйте лучше своим именем — банда. Занимаются грабежом да пьянством. За все время боевых, с позволения сказать, действий один сожженный шалаш в коммуне да несколько убитых из числа так называемых активистов — вот и весь боевой счет вашего отряда, Владислав Платоныч.

— Нашего, Константин Алексеич, господин командующий повстанческими силами, — поправил собеседника Владислав Платонович и в голосе его слышалась плохо скрытая насмешка. — Как говорится, на безрыбье и рак рыба.

— Мне не раки нужны, а воины. И пожалуйста, без иронии, господин представитель, или как выражаются большевики, уполномоченный треста. Молите бога, чтобы он не лопнул, как в прошлом году савинковский «Союз».

— Обиделись?

— Нет, смотрю правде в глаза.

— И что вы в них видите?

— Я же сказал — банкротство.

— Зачем же в таком случае приобретаете акции?

— По пословице: или пан, или пропал.

— С таким настроением…

— Не трогайте, ради бога, мое настроение. Я готов сейчас глотку грызть каждому, кто не состоит пайщиком нашего треста. Не бойтесь, я не отступлю от программы и буду сражаться до конца.

— Без веры в победу?

— Опять вы свое… — в словах Константина Алексеевича прозвучала досада. — Да поймите же наконец: без иностранного вмешательства мы не сможем справиться с НИМИ собственными силами.

— Свенс обещает незамедлительное вторжение, едва лишь на Кавказе образуется очаг повстанческого движения.

— Дай–то бог. Только не верю я вашему Свенсу: уж кто–кто, а англичане мастера чужими руками жар загребать.

— Ну а Гойтинскому вы верите?

— Гм…

— Я только что от него, — Владислав Платонович снизил голос до шепота. — Так вот «новая оппозиция», — возглавляемая Зиновьевым и Каменевым, — это не только разлад в штабе коммунистов, но нечто большее, дающее нам в руки огромные козыри. По сути дела «оппозиционеры» наши люди. Вы понимаете теперь, какой силой мы располагаем? Приплюсуйте сюда обиженных советской властью зажиточных крестьян, православную церковь с ее могучим воздействием на умы верующих — и тогда вам станет ясно, что победа наша не химера, а сама реальность. Кстати, вы не слышали проповеди настоятеля Успенского собора отца Феофила? Напрасно. Я вам скажу, этот человечек в рясе стоит полка, а то и дивизии отборных кавалергардов.