— Я!

— Выйти из строя.

— Есть!

— Андропов!

— Я!

— Сычев…

Он назвал семь фамилий.

Распустив взвод, Федосеев стал ставить группе боевую задачу:

— Пойдем за Терек на трое–четверо суток. Всем приготовить маскировочные халаты и еще раз проверить оружие. Взять с собой побольше патронов и гранат, а сейчас — на отдых до шести часов вечера. Разойдись!

До чего же вкусный обед приготовил сегодня ротный повар. На первое суп с бараниной, на второе каша рисовая со сливочным маслом, на третье компот из свежих фруктов и пирожки с повидлом.

— У меня от сладкого зубы болят, — сказал Поздняков, подкладывая Андропову свой пирожок. — А у тебя не болят?

— Не… — мотнул головой Андропов, в один закус разделываясь с подношением товарища.

— А мясные пирожки все же лучше…

Андропов насторожился, словно лошадь, на которую возница замахнулся кнутом: ударит или не ударит?

— Погорячей чтобы и побольше, — продолжал Поздняков, искоса поглядывая на жующего приятеля.

У того при последних словах вытянулось и без того длинное лицо.

— Слушай, Иван, — сказал он просительно, — ведь ты, морда, проел мне все печенки этими пирожками. Дай хоть раз в жизни пожрать без твоей галды.

Но где там! Вокруг Позднякова уже собралась пообедавшая братва и, скручивая цигарки, с нетерпением ждет от него очередной истории о подвигах «дяди Степы».

— Ели ли вы пирожки с мясом, как Коля Андропов? — начал свою импровизацию Поздняков гоголевским приемом. — Нет, вы не ели пирожков с мясом так, как едал их до войны Коля Андропов.

— Да ведь неинтересно, — сморщился герой поздняковских рассказов.

— Зато вкусно, — подмигнул ему рассказчик, и глаза его вдохновенно заблестели. — Так вот, значит… идем мы с Колей по нашим Шахтам. Видим, стоит на углу лотошница. Молодая, красивая, кругленькая, как пирожок. Коля говорит: «Хочу с ней познакомиться». «Валяй» — соглашаюсь я. Вот он подходит к лотошнице и предлагает: «Хочешь, я у тебя пирожков поем?» Это он так в любви объяснился. Девушка засмеялась и говорит: «Ешь на здоровье». «А сколько ты с меня возьмешь, чтобы я ими наелся?» Продавщица и задумываться не стала. «Плати десятку и ешь сколько влезет», — разрешила она. И Коля стал есть. Ест и на нее смотрит, смотрит на нее и ест. Вначале продавщица улыбалась, потом перестала улыбаться. А когда Коля стал есть на тринадцатый рубль, она нахмурилась и отняла корзину. «Прорва какая–то…» — пробормотала она в сердцах — и дай бог ноги. Коля потом всю дорогу ворчал, что, дескать, не успел войти во вкус и что никогда больше не будет ухаживать за лотошницами, раз они не понимают настоящего обращения. Он даже выколол у себя на груди корзину с пирожками, пронзенную стрелой презренья. Покажи, Коля, ребятам.

— Отстань, шешер тебя забери…

— Стесняется, — резюмировал Поздняков, окидывая толпу хохочущих товарищей горящим от вдохновения взглядом. — Ростом с телеграфный столб, а скромен, как карликовая березка. Ему бы при такой комплекции в генералах ходить, а он у меня до сих пор в рядовых. Вот бы надеть на него генеральскую форму, какой бы военачальник получился: высокий, стройный, плечи — сажень, голос — иерихонская труба, взгляд, как у Суворова.

Андропов невольно приосанился, польщенный словами первого номера. Но Поздняков уже набрасывал кистью своего неистощимого воображения другую картину:

— А представьте себе моего друга в шинели фрица: длинный, худой, конопатый, уши торчат, под носом — слякоть. Фу! Какой гадкий вид…

Андропов осуждающе взглянул на насмешника–друга, хотел что–то сказать, но лишь махнул рукой и, не допив компот, неуклюже зашагал в расположение взвода.

До чего же нудно тянется время до вечера. Все давно уже переделано, проверено, смазано, а солнце висит и висит над Терским хребтом, словно воздушный шарик, привязанный за нитку. Даже Поздняков под конец приумолк, устав от собственных острот. Но вот неподалеку в кустах зафыркал грузовичок, и тотчас раздалась команда: «Выходи строиться!»

Спустя несколько минут разведчики погрузились в старенький ЗИС‑5, и он бойко запылил к передовой линии.

На развилке дорог у крохотного кладбища, там, где узкоколейка круто сворачивает в сторону села Кизлярского, огибая обрывистую терскую пойму, машину остановили бойцы из 4‑го батальона: дальше ехать нельзя — участок дороги пристрелян вражеской артиллерией. Нельзя так нельзя: разведчики спешились и в наступающих сумерках стали спускаться гуськом по дождевой промоине в долину. Из нее так и пахло речной сыростью. Вскоре они вошли в лес. В нем уже было довольно темно.

— Товарищи, — сказал командир роты, сделав знак остановиться на полянке, окруженной барбарисовыми кустами, — можно присесть и перекурить. Сейчас мы выйдем к Тереку. Переправляться будем на резиновых лодках, попарно, страхуя друг друга. Соблюдать полнейшую тишину. Наша главная задача: оседлать дорогу Прохладный — Моздок и захватить «языка». Звездин, Чориков, Сычев пойдут в головном дозоре. В правом дозоре пойдут Чалых и Камбаров, в левом—Мазаев и Жиров. Другие составят ядро. Связь зрительная. Сигналы условные.

Разведчики поднялись, крадучись направились к реке, о близости которой свидетельствовали лягушки. «Сырро! Сырро!» — предупреждали они.

Уже брезжил рассвет, когда разведчики вышли к намеченному участку дороги, соединяющей Моздок с Прохладным. В неглубокой балочке расположились на дневку. Выставили дозорных, наскоро позавтракали и улеглись спать на выгоревший от солнца чабрец. Маскировочные халаты надежно скрывали их от враждебного глаза.

Вечером, после заката солнца, минеры, сопровождаемые двумя разведчиками, поползли к дороге. Поздняков лег за пулемет, готовый в случае чего прикрыть товарищей. Остальные разведчики так же приготовили оружие к бою. Но все обошлось благополучно. Заложив мины, подрывники вернулись в балку и вместе со всеми стали ждать появления неприятельского транспорта.

Первым показался бронетранспортер с отделением автоматчиков на борту. Один из них лихо наяривал на губной гармонике популярную в немецкой армии песенку «Лили Марлен». За бронетранспортером, на некотором отдалении двигался кортеж легковых машин. Гул моторов все ближе, ближе. Сейчас броневик наскочит на мину и… Но он пропылил мимо, словно на дороге лежали не мины, а абрикосовые косточки. Следом так же невредимо прошли машины: одна, вторая, третья… Что за дьявольщина? Неужели минеры второпях забыли вложить в тол детонаторы? И в это мгновенье на дороге грохнуло. Третья машина вздыбилась в облаке огня и дыма. От нее во все стороны полетели куски обшивки и какие–то листы бумаги. Молодцы минеры! Угадали в самую середку. Машина марки «хорх», комфортабельная, в таких только крупное начальство ездит. Идущие следом «оппель–капитаны» остановились, из машин выскочили офицеры и, размахивая руками, с криками бросились к пострадавшему «хорху». Передние машины тоже затормозили и, развернувшись, направились по обочине к месту происшествия.

— Гершафтен! [4] — кричал офицер в черной эсэсовской форме, вытаскивая в оторванную взрывом дверцу пострадавшей машины безжизненное тело какого–то военного и призывая, по всей видимости, на помощь.

Лейтенант Федосеев тронул за плечо Позднякова:

— Давай, Ваня…

Длинная пулеметная очередь заглушила крики немцев. К ней присоединились отрывистые очереди автоматов разведчиков. Над двумя «оппелями» заплясали языки пламени. Из них вываливались обезумевшие от страха офицеры и на бегу вскакивали в уцелевшие машины.

— Вперед! — крикнул Федосеев и побежал к дороге, по которой, дико воя моторами, машины уходили на предельной скорости. Нужно захватить какого–нибудь раненого офицера.

Но впереди послышался мотоциклетный треск, и из клуба пыли выскочила целая колонна вооруженных пулеметами «цюндапов». С этими шутки плохи. Федосеев дал команду отходить к кукурузному полю. И вовремя: сбоку заурчали две танкетки, стремясь отрезать бегущих разведчиков от спасительных зарослей. В сгущающейся темноте замелькали красноватые строчки трассирующих пуль.