— Сережка, родненький, я дождусь тебя, писать буду каждый день. — Она давилась слезами. А у Сережи тоже сил не хватало мужественно держаться, он поставил мою сестру на землю.

— Ну ладно тебе, Наташка, все хорошо будет, даст Бог вернусь через месяц. И я буду отвечать, на каждое письмо, только ты не исправляй в нем ошибки, чтобы не стыдить меня перед другими. — даже я невольно улыбнулась.

Мы все побежали махать уезжающим солдатам. Я тоже не сдерживала слез, половина мальчиков, с которыми я провела детство уехали, покинули матерей, сестер, жен и невест. А я помню эти звонкие голоса, раздающиеся на улице, эти веселые песни, что мы пели у речки, интересные игры.

— Вы ведь вернетесь.. — Шепотом спросила я, не дожидаясь ответа. Наташа все еще плакала на плече подружки, а рядом со мной встала Аня, по ее глазам я тоже видела, что она не сдержала эмоций.

— Не вернутся. это война. — с таким безразличием произнесла девочка, что внутри все похолодело.

— Много ты знаешь! Главное верить! — Возмутилась я и бросилась мигом домой, когда длинный поезд скрылся за горизонтом. На перроне остались только близкие родственники, которые находили утешение друг у друга на плече. Наташа куда-то делась, а я поспешила к маме.

Сначала я зашла к своим псам, они очень вымахали за это время, добрые и нежные, я им запрещала подходить к другим людям, чтобы ни они, ни им не причинили боль. Каждый день меня провожали в школу и встречали эти милые создания, а сейчас мы гулять вместе ходим. Они подбежали ко мне толпой, потерлись своими влажными носами, поприветствовали, а я присела прямо у бордюра рядом.

— Мои хорошие зверята, а у нас сейчас война. я не знаю, что это, никогда не видела. Но со слов учебников это страшно, говорят, что хуже войны в мире нет слова.

Животные стояли рядом и смотрели в мои глаза, будто понимали все, что говорила, каждое слово. Я еще раз их погладила.

Над моей головой пронесся самолет, за ним еще один, звук стоял ужасный, собаки с испугом отбижали, а я прикрыла уши. Впервые увидела сразу два самолета вместе. Они пролетели очень быстро, разрезая небо и оставляя черные следы. А затем тишина, ни одного человека на улице.

Я пошла домой, уже теплее, и опять мысли не давали мне спокойно идти. Как же так? Многие после школы мечтали поступать в университеты и техникумы, завести семью и повидать столько нового. Но им помешало всего одно слово… "Война". А как будет дальше? Всех собрали, увезли, а потом?

Мама и Наташа сидели за столом и молчали, мама сжимала платок в руке, заметно, что очень нервничала. Сестра опустила голову. Я не знала, что сказать им, чтобы ободрить, думала, что они так грустят из-за отъезда Сережи и других. Я присела рядом и заглянула в их глаза, все, что я там увидела — грусть, боль.

— Что-то случилось? — Ответа не последовало.

Я уставилась в одну точку, все еще перебирая в голове варианты причины их плохого настроения. Затем, спустя минут 5 мама все-таки приподняла голову.

— Мне через неделю нужно уезжать.

— Далеко? — еле выдохнула я.

— Пришла повестка, на фронт врачом, в Киев. — Как гром среди ясного неба. Сердце застучало сильнее, как это уезжает?

Сестренка тяжело вздохнула.

— Но. у них что, своих не хватает? — Я почувствовала, что щеки начинают гореть. С мамой я дольше, чем на два дня не расставалась, и то, бежала к ней на работу, чтобы увидеться.

— Там нужны высококвалифицированные врачи, Соня. Ты с Наташей останешься на хозяйстве, я приеду, обещаю, а ты должна слушаться сестру. — Мама заплакала. А потом и Наташа. И я не могла сдерживать эмоции, как же мы тут вдвоем проживем без мамы?

— Я не понимаю, мамочка..

— Люди сотнями умирают каждый день, Сонечка.. — Она закрыла рукой лицо.

А я задумалась, зачем человеку убийство, зачем людям боль и несчастья, зачем идти на поводу у войны, чтобы в каждом вот таком доме люди прощались друг с другом. На стол скатилась слезинка, я тяжело выдохнула и поднялась со своего места.

— Наташа.. — Но сестра тихонько всхлыпнула. А потом резко вытерла слезы и прогремела:

— Будешь слушаться меня, понятно? — Я покорно кивнула.

13 июля 1941

Я уже привыкла к ночным крикам местных жителей, к комендантскому часу, который с закатом солнца запрещал выходить на улицу. Хоть теперь для этого не было надобности, не было больше тех смельчаков, которые выступали заводилами всяким ночным выходкам.

Единственное, к чему до сих пор не могу привыкнуть, к нашему почтальону, которого прокляли раз сто в каждом доме. Каждую неделю обязательно среди десятка благодарных пиcем затеряются 2 треугольных, я так ни разу и не осмеливалась заглянуть, что там внутри.

Такое письмо как-то пришло нашей соседке Алевтине. Ее старшего сына не стало, ему прострелили голову ночью, когда все уже спали. А парню был только 21 год, тетя Алевтина даже вязать ему начала теплый свитер на зиму. Ее глаз я не забуду никогда, а руки, дрожащие от прочтения каждой буковки в письме. "Он храбро сражался". Откуда им знать, как сражался каждый, а сражался ли? Его убили бессовестно и нагло, когда даже сражение не шло. И соболезнования не помогут бедной матери, которая пережила своего старшего сына. У нее воюет еще один — Никита, ему почти 19, а Алевтина боится взять в руки спицы.

Я помогала жителям города чем могла, впрочем, как и многие молодые девушки в нашем городке, кому в магазин нужно сбегать, кому помощь в саду. Три девочки вместе могут справиться с расколкой дров или спилом дерева. Как раз время сбора фруктов и овощей, люди запасаются, только теперь не на зиму, а на черный день.

— Павел Егорович, а от мамы или Сережи нет письма? Если оно треугольное, пожалуйста, не говорите, просто скажите, что нету. — Я подошла к почтальону. Он порылся в сумке и вытащил аккуратный конвертик. Облегченно вздохнула.

— На вот, сестренку порадуй, а от мамы вашей действительно ничего нет. — Я поблагодарила его и побежала.

Это тоже хорошая новость, просто замечательная для Наташи, которая вот уже который день ходит, опустив голову. Ее глаза вспухли от слез. С мамой мы очень тяжело прощались, особенно сестра. Она была буквально привязана к маме, которая не позволила себе проронить ни слезинки за время отъезда.

Пока я шла домой, над головой пролетело сразу несколько самолетов. И это стало обыденностью, ежедневно один или два проносятся с гулом. Но в этот раз один из самолетов горел. Я что-то крикнула людям, шедшим в ту сторону, но было поздно, рядом с главным фонтаном на центральной улице упал огромный самолет с таким грохотом и взрывом, что меня и всех рядом стоящих откинуло. Я заткнула уши, а сердце колотилось, как безумное.

Привстала и гляделась: много огня, крики и слезы. Я бежала туда, в надежде, что кто-то выжил, все внутри сжималось, я останавливалась от ужаса, который сковывал. Марию Семеновну, преподавателя по литературе, придавило деталью, нога была вся в крови, истерзана. Я звала на помощь, но люди в хаосе бежали кто куда и никому не было дела до умирающей женщины. Подошел мужчина и помог мне приподнять железяку, ногу освободили. До сих пор горел участок дороги и где-то в самолете слышались небольшие взрывы.

Я не смогла больше находится там и побежала домой, когда удостоверилась, что все в безопасности и к месту происшествия мчится мед. персонал.

Дома двери полностью открыты. Сестру нашла на летней кухне.

— Наташка! — Я подошла к сестре, она обернулась вся в слезах и дала мне пощечину. От неожиданности я пошатнулась, дотронувшись к горящей щеке я спросила:

— За что..

— Я тебе говорила? Не ходи так далеко! Нельзя, опасно это! — ее трясло от страха и рыданий.

Она все еще плакала, затем обняла меня и поцеловала в макушку. Я только сейчас осознала увиденное, этот шум мотора, я была так близко, и, казалось, чувствовала на себе огонь и боль. Я увидела человеческое горе и столько крови. А эти глаза, полные благодарности за спасение у преподавательницы.