— Густав? — Я прошла к комнате парня.

— М?

— Я не могу уснуть.. — Зачем я сюда пришла, не знаю, просто хочу быть рядом с кем-то. Переминалась с ноги на ногу.

— Иди сюда, я подвинусь. — Я потопталась на месте, неуверенно смотря на него, неуверенно посмотрела на темную кровать.

— Не бойся, я тебя не трону. — Я все-таки прошла и легла рядом. Но не потому что он меня уверил, потому что захотела. Чувство странное, уткнулась в потолок лицом.

— Мне ужасно страшно, еще столько неизвестного. За что людям все это?

— Я..не могу ответить на..

— Пообещай, что не оставишь меня! — Неожиданно повернулась к нему я. — Обещай, меня столько людей оставило, столько бросило навсегда, прошу. когда я. уйду, будь рядом, только рядом. Я не хочу уходить. Я помнила тебя с мая, я думала о тебе, не как о немце, как о человеке. Я никогда бы не подумала, что у такой страшной штуки, как война, есть положительные стороны. Я нашла тебя. Прошу, не дай мне уйти в одиночестве. — Щеки полыхали от слез. Что я говорю, зачем? Он придвинулся ближе, вытер теплой рукой потоки слез и обнял, было безопасно и спокойно.

— Я не оставлю тебя, не волнуйся. — Так я и уснула.

4 августа 1941

— Густав, просыпайся, быстрее! — Я трясла немца, все еще находясь с ним в одной постели, меня била дрожь. Из-за сна я не смогла дальше дышать.

Мне снился мой дом, я, все такая же, которой была месяц назад. Моя комната, где мы мирно спим с сестрой. Вижу это, будто наяву. Я услышала голос, голос, который считала смертью. Голос отца Густава, он подошел вплотную и прохрипел: "Я уже совсем близко, проснись". И я открыла глаза, все та же комнатка старушки, а рядом мирно спал Густав. На сердце было неспокойно, я понимала, что сон приснился не случайно. Мне даже казалось, что кто-то идет, стуча тяжелым каблуком от сапог. Нужно уходить, прямо сейчас.

— Густав! — Немец открыл глаза, с непониманием посмотрел на меня.

— Что?

— Нам нужно идти, сейчас, прошу, нужно! — Сорвалась на крик я, оглядываясь.

— Ночь же… — Он протер глаза.

— Они уже идут, прямо сейчас, твой отец и солдаты. Нам нужно уйти.

Мы стали собираться, я надела одежду, подаренную старушкой. Незамедлительно мы собрались покинуть дом, но на пороге нас ждал неприятный сюрприз. В город вошли немцы. Я надеялась спрятаться с Густавом за спинами людей, хаотично бегущих от смерти. Выстрелы, крик, опять выстрелы. Повторяется, я все это уже видела, все это прочувствовала, есть выстрел, есть жертвы. И каждый такой выстрел забирал у меня близких людей. И я боялась одного, выстрел заберет и меня.

— Нам нужно бежать туда, там лес. — Прошептала я, уводя парня подальше.

Практически за чертой городка я уже успокаивалась, но выстрел замедлил действие. Отчетливо услышала слово: "Огонь", тот же голос моей смерти. Он приказал выстрелить в родного сына. Тихий стон послышался рядом и я замерла.

— Густав! — Крикнула я, подбегая к парню и хватая его под руку. Видно, что больно, видно, что он терпит, идет, сцепив зубы. Но не сдается. Люди бежали, тем самым, помогли нам спрятаться, хоть на время. Мы добежали до оврага. Я практически потеряла все силы, но продолжала идти.

— Он не пойдет за нами. — Густав шел, опираясь на меня, весь вспотел, ему это доставляло ужасных сил и боли.

— Почему? — Он промолчал. — Почему!!! — Я крикнула, глаза наполнились слезами.

— У нас нет медикаментов, рана глубокая, мне не выжить, он знал. — Выдохнул немец.

Под ребром у него была рана, вся рубашка в крови, кровь не прекращала идти. Я закусила губу. Мы увидели вдалеке озеро, среди кустов и деревьев нас не было видно, там и остановились. Я положила Густава на землю, на листьях мягко, приносила ему воду, мочила лоб. Придерживала тугой повязкой рану, немного остановила кровь.

— Я достану лекарства. — Поднялась я, когда Густав спал, еще раз сменила ему повязку на лбу. Прохлада ему сейчас нужна. — Я достану тебе лекарства, клянусь, прошептала я. Собиралась подняться, как горячая рука меня схватила.

— Нет. не позволю. — Прошептал он.

— Я не позволю тебе умирать! Тебя здесь не найдут, не увидят, животных нет, их испугали выстрелы. Ты в безопасности, я вернусь. — Но он не отпускал, только приблизил к себе, а затем поцеловал.

Это, так странно, так горячо и непонятно. Губы прикоснулись к моим, накрыли. Я сразу же отстранилась, засмущалась и покраснела. Неведомые мне чувства…поцелуй.

— Мне пора. ты держись, понятно? Жди меня! — Поспешила я.

— Соня, будь осторожна, я. люблю тебя. — Я остановилась, хорошо, что он не видит моего лица сейчас. Я отвернулась, попыталась выровнять дыхание. Побежала вперед, но мысленно произнесла: "И я люблю тебя". Я пошла в другую сторону леса. Не знала, куда выйду, на кого. Мне просто нужны были лекарства. Хоть что-то, банальный бинт. Губы горели до сих пор. Я горела изнутри, казалось бы, из-за одного человека я могу свернуть горы, я могу пожертвовать своей жизнью. я могу убить человека.

Сначала шла не спеша, затем бежала, сломя голову, вспоминая его лицо, практически потухшие глаза, думая о том, чтобы только он выжил. И его слова, надеюсь, не последние. Я приблизилась к небольшому сарайчику, где стояла армейская машина. Не понимаю, что управляло мной, когда я вошла в здание. Внутри мерцал слабый свет от лампочки, жутко воняло перегаром и дешевыми сигаретами. За столом сидели трое немцев, ну как сидели, они были чертовски пьяны, спали. Я подошла еще ближе, услышала кашель. Позади стоял мужчина, лет 40, с усами, он был трезв, но огоньки в его глазах говорили об опасности.

— Чего тебе? — Он посмотрел на мою косынку на голове. — Я решила говорить.

— Мой друг умирает, ему нужна аптечка, срочно! — Я уже кричала.

— А ты мне что? У меня есть обезболевающие, есть таблетки, бинты. — Он ушел, затем вернулся с коробкой, на которой красовался красный крест. Я дрожала от ожидания страшного. я переминалась с ноги на ногу. Я ждала.

— А что вы за это хотите? — Он еще коварнее улыбнулся, поправил усы. Оглядел меня еще раз.

— Тебя. — Я нервно сглотнула.

— Вы обещаете, что отдадите мне медикаменты? — С надегой спросила я. Губы дрожали, слова и мысли переплетались, я готова была в обморок упасть.

— Я клянусь своей честью, что дам тебе аптечку и отпущу. — Я все еще стояла у стола со спящими немцами. Ноги стали ватными, я не слышала себя из-за нервов, из-за сердечных стуков.

— Что я должна делать? — Прошептала я. Он улыбался, ему это нравилось. А мое сердечное биение отдавало по всему телу.

— Разденься, полностью. — Приказал строго мужчина.

Я послушалась, смотря в одну точку, не моргая, сняла с себя одежду дрожащими руками. Стояла перед ним абсолютно нагая, прикрываясь бледными ладонями. Он отошел и посмотрел на меня. — Превосходно, сколько тебе лет?

— Четырнадцать — Прошипела я. А саму душили слезы.

— Такая юная, самый сок, подойди.

Я сделала шаг, будто шла по раскаленным углям, каждый шаг приносил мне невыносимую боль, я стиснула сильно зубы, закрыла глаза. Подошла, почувствовала аромат сигар перемешанный с резким одеколоном. Он прошел шершавыми руками по коже моих рук, сразу мурашки появились. дрожь. неприятно до тошноты. Затем он взял меня за плечи и слегка повернул голову, подул на мою шею.

— Превосходно. прекрасна.. — Он поцеловал шею.

Слезы проступили. Он покрывал мое тело поцелуями, щекоча усами еще не зажившие синяки. Подходил рвотный рефлекс. Мужчина взял меня за руку и отвел в угол, где стояли деревянные коробки. Снял куртку, просил на поверхность и приказал.

— Ложись на спину, разведи колени.

Слезы обжигали щеки, я, рыдая, легла на твердые коробки, повернула голову и закусила губу. Мужчина снял рубаху, его тело не было безобразным, он был статный, подтянутый, но для меня он был мерзким. Он навалился на меня всем телом, опять аромат сигар и одеколона щекотал нос. Все еще тошнило. Послышался звук растегивающейся ширинки. Я пропала, я хотела кричать или застрелиться, но не могла. Густав, все мысли только о нем. Мужчина зажал мне рукой рот, острая боль пронзила меня внизу, будто кто-то вонзил мне нож. Я крикнула и начала отпираться, он схватил мои руки и подобрал их вверх. Телом наваливался еще больше, чтобы я не смогла шевелиться, он двигался все сильнее, а боль только увеличивалась. Я просила и умоляла о помощи, кричала. Но мои крики мало кого интересовали. Я лишь жалобно пищала, и молилась, чтобы это прошло.