— Ты сохранил ее? не отрывая напряженного взгляда от лица друга, спросил Николай.
— Как бы не так! Дураков в СССР по штату нету. Всех перестреляли… За нами такая слежка, что хранить такие бумажки — чистое самоубийство. Я уничтожил ее тут же и правильно сделал — уже мииут через 5 меня зацапали лапки ОГПУ.
— Но запомнил ее хорошо? Сережа насмешливо фыркнул.
— Что за еврейский вопрос? В память «так себе вбил, как… ну, как „Отче наш“».
— Как «Отче наш»? с сомнением переспросила Ирма. Не думаю я, чтобы ты «Отче наш» без запинки произнес. Ты когда в последний раз в церкви был?
Сережа удивился вопросу.
— В церкви? В последний раз? Да, вероятно, на свое крещение… А следующий раз буду на своей панихиде… Мне, советскому студенту, получающему стипендию — пойти в церковь — это сплошное самоубийство. Если из Института не вышибут, то со стипендии снимут уж во всяком случае… Но ты все таки зря придралась, Ирма. Ей же Богу, я «Отче наш» еще помню… Но не прерывай меня теперь. Дай вспомнить нашу тайну…
Сережа лег на спину, закрыл глаза, нахмурил лоб, видимо, собирая все силы своей памяти, и потом медленно и отчетливо произнес, как бы читая:
«Заклинаю Богом Живым того, кто найдет это письмо, исполнить последнюю волю Императора. Ожидая своей гибели от рук жидовской власти, он доверил мне свое завещание и реликвии Царствующего Дома и поручил передать все своему законному наследнику. Бог помог мне бежать, но не довелось мне застать в живых брата Императора, Великого Князя Михаила Александровича. Он тоже уже был расстрелян. Боясь, что при мне ценности эти могут погибнуть во время гражданской войны, я схоронил их. Пусть тот, кто в случае моей смерти узнает о местонахождении клада, потом отдаст все будущей России и расскажет, как верный русский матрос спас от сатанинских рук завещание и святые вещи замученного Императора.
Клад зарыл я под Москвой на Поклонной горе под дубом, где сидел Наполеон. На южной ветке дуба есть старое воронье гнездо. Для верности я его привязал проволокой. Если оттуда вниз спустить веревку — она укажет место, где все зарыто. Сверху там лежат камни. Под ними — черная шкатулка. Только там не клад, а ловушка. Не раскрывать! В ней для отвода глаз — пустяковые письма и гранаты… А еще на поларшина под этой шкатулкой — настоящий клад. Он в банке и завернут в кормовой флаг яхты „Штандарт“.
Да благословит Господь Бог того русского человека, который честно примет из моих рук тайну эту. Пусть будет проклят тот, кто захочет предать завещание Царя — Мученика. Аминь.
Деревенько. Дядька Наследника Цесаревича.
Севастополь, 2 июня 1919 года».
Долго молчали молодые люди после того, как замолк тихий и торжественный голос Сережи, словно почувствовали, что судьба столкнула их с необычайной задачей, тяжесть которой придавила их плечи. Юноша поглядел на озабоченные лица своих друзей и невесело усмехнулся.
— Что, братва, задумались? В голове аж гудит?.. Так вот и я. Прямо ошеломлен был. Целую ночь не спал после этой записки. А чтобы я, я не спал — для этого много нужно!..
— Да, мы словно в тупике сидим.
— Вот, вот и я так думаю, подхватил Сережа. Ну, узнали мы тайну. Ладно. Не маленькая она. Прямо, можно сказать — государственная… Ну, а дальше что? На что она нам сдалась? Мы свое дело сделали: разгадку отыскали. И даже почти бескровно это вышло — прямо чудеса в решете! Колька только вот лапу себе поломал, да мы парой арестов отделались. Ну, а что дальше?
Опять замолчали друзья, напряженно думая над поставленной перед ними погибшим матросом задачей. Ведь теперь не существовало ни России, ни Императора. Что было делать с попавшей им в руки тайной?
Ирма первая нарушила молчание.
— Пока, по моему, и предпринимать то ничего нельзя. Поскольку я знаю — никого из членов Императорской Семьи в живых не осталось: ведь расстреляли даже малых детей. Теперь царит Сталин и Чека. Передавать тайну практически некому. Надо только сохранить ее до того времени, когда Россия опять восстановится.
— А ты думаешь — это будет?
— Ну, конечно. Что же, история остановится на советской власти? Так всегда и будет: голод, террор, Чека, да Сталин? Ничего! Россия — страна молодая, сильная и живучая. Выкрутится и она. Вот тогда то мы Ей и передадим тайну.
— Будущему Императору? переспросил Сережа. Я хоть в политике не разбираюсь и как будто не монархист, но тоже думаю: если Россия почти тысячу лет с Царями жила — и неплохо жила — то, вероятно, опять туда же придет. Куда же ей деться?.. Это только наши комсомольцы треплются о «свирепости» царей… А как почитаешь Толстого, да Чехова, да Тургенева — эх, и жили же ребята!.. Чорта наших батьков потянуло революции устраивать!.. Уж верно — с жиру бесились… Заварили кашу, а мы — расхлебывай… Ну, да не в этом дело. Ирма права — когда будет Русский Царь — мы ему и презентуем нашу тайну. А до тех пор некому…
Опять все замолчали, словно маленькие дети, растерявшиеся перед необычайно сложной задачей, поставленной им судьбой.
— А ты что ж молчишь, Николка?
Моряк лежал на траве вниз животом и сосредоточенно жевал какой то стебелек. Лицо его было угрюмым и озабоченным.
— Я то? переспросил он не сразу.
— Ну да, ты то. Согласен с нами? Моряк долго молчал.
— Нет ребята, наконец, ответил он. Дело не так просто…
Друзья знали Николая, его медлительный характер и обстоятельность его решений. Он был, по выражению Сережи, «тяжкодум» и напорист. Вот почему Ирма и Сережа с нетерпением и беспокойством смотрели на нахмуренное лицо моряка.
Николай, казалось, не замечал нетерпения своих друзей. Его зубы сжали стебелек травы, и на щеке изредка вздрагивал мускул.
— Ну, Ника, подтолкнула его, наконец, Ирма. Так что же по твоему?
— «По моему»? переспросил Николай. По моему — увы, ребята — тут дело значительно сложней. И «ничего не делать» нам попросту никак нельзя. Если, конечно, к просьбе погибшего Императора не отнестись по саботажному. — Так что же мы можем сделать? — Ты говоришь, что в СССР теперь нет членов Императорской Династии, кому нужно было бы обо всем этом передать?
— Конечно, нет.
Николай поднял голову и пристально посмотрел на свою невесту.
Ну… а… а за границей?
Ирма и Сережа переглянулись и поняли, что действительно вопрос не так прост, и отмахнуться от него «ничегонеделаньем» было невозможно.
— За границей? переспросил студент. Чорт их знает, может, и есть. Откуда нам это знать?
— То-то: «откуда нам знать»? А я вот, брат, случайно знаю. Мне среди командиров флота много приходится крутиться, а из них многие и за границей побывали недавно. Иногда с ними и выпивать приходилось. Я хоть непьющий, а выпить могу подходяще, и вообще парень компанейский.
Так вот один такой заграничный парень в сильном подпитии рассказал мне, что недавно в Германии свадьба была: германский крон-принц женился на русской Великой Княжне…
— Так ведь же в Германии фашист Гитлер управляет! При чем тут «крон-принц»?
— Это по твоей студенческой полит-грамоте все просто выходит, а в жизни, видно, иначе. В Италии и король есть и рядом с ним диктатор Муссолини существует… А в Германии сыновья Императора Вильгельма на общих основаниях стране служат… И по старому «принцами» зовутся… Там, брат все иначе, чем у нас, в Совдепии! Но не в этом дело. Если принцы и принцессы женятся, об этом в газетах пишут, значит, наши русские Великие Князья и Княжны существуют и теперь… И если уж выполнять волю Императора, как следует — так нужно туда, за границу, обо всем и сообщить.
Друзья опять замолчали. Спортивный азарт, которым раньше была окружена тайна матроса, теперь превращался в иное чувство — суровое чувство русского долга. Спортивное состязание с ГПУ, полное захватывающего интереса и приключений, теперь отходило на задний план. Воля последнего Императора теперь не упиралась в тупик невозможности что либо сделать. Информация моряка ставила перед молодежью новые и еще более опасные задачи. Сережа озабоченно потер лоб.