— Кто вышиб?

— Да халдей!.. «Воспитывал», сукин сын…

— А вы бы пошли в другой детдом. Вот та девушка, что с нами пришла, она инструктором в детдоме работает. Она, ей Богу, не дерется…

Ванька недоверчиво покосился.

— А кто ее знает? Нам многие красивые слова говорили, а как до дело доходило — то не приведи Бог… Мальцов обмануть — дело нехитрое. Нет, мы уж лучше пока сами по себе…

Сережа знал, как насторожены и обозлены на весь мир такие уличные мальчуганы, никогда не видевшие ласки, тепла и дружеского отношения. Почву для доверия нужно было завоевывать постепенно. Поэтому он дружелюбно пожал руки мальчикам и, беспечно насвистывая, пошел догонять своих друзей.

Компания стала подниматься на Малахов курган. Кто то обернулся и заметил, что двое беспризорников со своей желтой собачкой медленно и нерешительно идут за ними.

— Прямо дружба началась. А вы, ребята, говорите, что футбол, мол, мелочь. А чем я покорил сердца щенят этих, как не футболом?.. Так сказать — обще-политическая платформа. Пригласим их в нашу компанию?

13. Малахов курган

Каменистая тропинка, некогда, видимо, содержавшаяся в большом порядке, привела наших друзей на вершину холма. Там, окруженный небольшими деревцами и кустами, высился памятник адмиралу Корнилову. На громадном гранитном пьедестале, полулежа, смертельно раненый, адмирал приподнялся, очевидно, из последних сил и протянул руку по направлению к городу.

«Отстаивайте Севастополь!» — было выгравировано на граните. Это были последние предсмертные слова адмирала.

Рука памятника указывала на город, расположенный по обеим сторонам Южной бухты. Панорама города была необычайно красива, но Сережу интересовала не эта картина.

Водя биноклем Боба по горизонту, он незаметно перевел фокус и стал искать протянутую над ним на синем фоне темневшего неба руку адмирала. В круглые рамки на фоне далеких розовевших в закате облачков вплыла, наконец, темной массой бронза.

Юноша внимательно вел прицел бинокля по этой руке, изучая каждый изгиб металла, каждую складку. И внезапно вздрогнул: между пальцами протянутой руки он заметил тонкую коротенькую линию, словно упавшую сверху веточку. Кончик этой тоненькой веточки чуть отходил в сторону от ладони… Неужели это была проволочка, что то привязывавшая к руке адмирала?

Сердце юноши забилось сильнее, и бинокль вздрогнул в его руках.

— Что ты, Серж?.. Аэроплан увидел в небе, или что?

Сережа пришел в себя.

— Нет… Показалось, что там вверху орел парит…

Он опустил бинокль вниз, лихорадочно соображая, как ему добраться до таинственной «веточки».

Может быть, действительно что либо привязывавшей к руке адмирала… Но это «привязанное» можно было увидеть только забравшись самому на памятник…

Сейчас этого сделать было нельзя. — солнце слишком ярко освещало курган, и памятник был виден отовсюду. Надо было, очевидно, ждать наступления сумерек. Сережа нетерпеливо вздохнул и поглядел кругом.

А поглядеть было на что.

От подножия покрытого зелеными кустами кургана вниз к Южной бухте сбегали живописные кучки маленьких белых домиков. Самой бухты не было видно, только кое где из за крыш торчали мачты кораблей. За невидимой полосой воды поднималась центральная часть города, увенчанная золотым куполом собора. Правее легла широкая Северная бухта, словно синяя лента, брошенная среди серо-коричневых скал. Прямо перед глазами, вдали, у выхода в открытое море желтела каменная стена некогда грозной Константиновской батареи. А там, еще дальше, широко расстилалась сливавшаяся с небом гладь Черного моря, сверкавшая теперь в лучах заходящего солнца, как расплавленный металл.

Зачарованные дивной картиной, все молчали. Мягкий южный ветерок чуть шумел в листьях деревьев и кустов кургана. Шум города был едва слышен, и только изредка откуда то с рейда приглушенно доносились мягкие мелодичные звуки морских склянок.

Сережу била лихорадка нетерпения. Неужели ему в самом деле посчастливилось напасть на тайну? А ведь очень возможно… Матрос был расстрелян около Мелитополя, то есть, недалеко от Крыма. Может быть, отправляясь через фронт, он действительно спрятал здесь свой клад?.. Ведь веточка, даже если бы ее ветер и забросил на руку, долго там не продержалась бы… Это, конечно, не веточка, а проволочка! Но ведь не зря же она там привязана на руке этого бронзового гиганта?

Скорей бы сумерки!.. Но солнце светило еще ярко, и изобретательный мозг Сережи стал искать поводов задержаться на кургане до наступления ночи, не вызвав подозрений своих новых друзей.

— Тамара, обратился он к девушке. Вы так много знаете про Севастополь. Может быть, вы расскажете мне о всей этой войне? Я ведь только и знаю, что «западные империалисты разбили здесь Николая Палкина». Мы ведь, советские студенты, народ, собственно, безграмотный.

— А и в самом деле, Тамка, поддержал брат. Ты ведь у нас Златоуст. Тебя всегда интересно послушать. Двинь ка!

Девушка ответила не сразу. Она обвела глазами окружающее, и, видимо, какое то чувство заговорило в ней виде этих памятников славного прошлого. Ее мягкое спокойное лицо оживилось, и она кивнула головой.

— Ладно, товарищи. Только условие: помолчать минуту, а после не прерывать.

В этот момент Митька, все время старавшийся быть рядом с Сережей, дернул его за рукав гимнастерки.

— Дяденька?.. Дядя Сережа? А про что энто она тут рассказывать то будет?

— А тут, братишечка, с полсотни лет тому назад большая война была. Вот на этом самом месте. Русские против англичан дрались.

— Вот оно что? протянул беспризорник. А за что они дрались?

— За Россию…

Голос Сережи дрогнул, когда он произносил эти запрещенные в СССР слова. Что то было в этом звуке и гордое и широкое и радостное. Словно это слово, как какое то всеобъемлющее покрывало, размахнулось и покрыло и тысячу лет славной истории и одну шестую часть суши и 150 народов великой страны.

Юноша медленно повернул голову и взглянул на фигуру умиравшего адмирала. И повторил еще тише:

— Да… Они дрались за Россию…

14. Неумирающее прошлое

В наступившем молчании все расселись — кто на траву, кто на ступени памятника. Мальчики устроились прямо на песке дорожки. Сережа незаметно опустил руку в карман и, отвернувшись от Тамары, свернул папиросу.

Девушка задумчиво смотрела вдаль на сверкающую полосу моря и только через минуту тряхнула головой, словно возвращаясь к действительности. Лицо ее все больше оживлялось, и большие темные глаза медленно обвели величественную панораму исторического города.

— Боже мой, тихо сказала она. Сколько раз уже приходилось мне рассказывать историю Севастопольской Обороны, а все таки всегда сердце опять и опять волнуется!.. Есть, собственно, три слова в русском языке, которые заставляют наше русское сердце биться сильнее. Это — Москва, Бородино и Севастополь… Есть и другие, связанные с победами — как Полтава, Измаил или Плевна… Но они почему то не так волнуют душу… А Бородино и Севастополь — это хотя и поражения, но такие поражения, которые стоят иных побед…

Вот там, ребята, продолжала девушка все более оживляясь и указывая рукой вправо. Там, видите, на Северной стороне остроконечная часовня. Это кладбище русских солдат, погибших во время обороны Севастополя. Их там — больше ста тысяч в братских могилах… Это ведь «наши» могилы! Эти сто тысяч солдат — они не только русские люди, но — какие то кирпичики, какие то капли цемента Русского Здания, русской истории. И когда я думаю про них — мне всегда кажется, что между мной и ими есть какие то незримые, нервущиеся нити. Что они — часть России, как часть России и мы, теперешняя русская молодежь… Вот почему, когда я рассказываю о Севастополе, я переживаю эту оборону так, словно я сама в ней участвовала. А сердце и болит за пролитую русскую кровь и гордится героизмом наших дедов… Простите, Сережа, за такое введение. Но мне хотелось бы, чтобы вы чувствовали себя теперь не посторонним любопытствующим туристом, а внуком тех людей, которые здесь, на этом самом месте, 80 лет тому назад просто и гордо выполнили свой долг перед Родиной.