Неужто к Косте пришла удача?
Но сколько ни бился Костя над расшифровкой загадочной надписи и рисунка, понять ничего не мог.
Распрямить и выровнять кусок картона без ущерба для изображения можно было только в мастерской реставратора, а прочесть, расшифровать надпись — в криминалистической лаборатории. Костя аккуратно запаковал находку в плотный конверт и в тот же день отправил ее с подробным письмом Роману Гордеевичу Глухих. Юристу он верил, но все же не удержался и сделал в конце письма маленькую приписку: «Надеюсь на вашу помощь. Результаты жду телеграфом в Убугуне».
Каково же было разочарование Кости и Тани, когда Глухих на четвертый день сообщил по телефону, что присланная ими загадочная надпись представляет бесспорный интерес для ученых-богословов. На карточке — несколько строчек одной из забытых библейских легенд Ветхого завета.
«ЧАЛДОНСКАЯ ШУТКА»
Медленно продвигались по тайге Семен и Игорь, опасаясь потерять еле заметный след Сашка. Игорю, городскому жителю, воспитанному в интеллигентной семье, лес был знаком только по выходам в детские годы за грибами и ягодами, и то в сопровождении родичей, в районе собственной дачи, где даже при большом желании невозможно было заблудиться.
Он шел след в след за Семеном, часто останавливаясь, когда проводник вглядывался в окружающие предметы, разыскивая следы, оставленные Сашком. Вот вмятая в землю кованым каблуком Сашка трава, сдвинутый с места камешек, обломанный сучок, ободранная кора на ветке, лафтак от его рубахи, вырванная с мясом пуговица, сбитый носком ботинка свежий гриб, след ноги, провалившейся по колено в сгнившую колоду.
Страницы одному ему понятной книги перелистывал Семен, вслух читая их содержание Игорю. С чувством заметного превосходства разъяснял он, что значат все эти знаки, заменяющие в таежной рукописи буквы, слова и целые предложения.
Игорь удивлялся простоте таежной азбуки и, огорченный своим невежеством, сравнивал Семена с известными следопытами, сошедшими со страниц произведений Фенимора Купера, Арсеньева и Пришвина.
Неожиданно след оборвался на поляне. Редкая трава, вчера примятая ботинками Сашка, смоченная утренней росой и подсушенная солнцем, распрямилась. Других следов не было.
Решили сделать привал, не разжигая костра, подкрепиться сухим пайком, прихваченным в дорогу, и продолжить поиски. Сидели молча, грызли сухари и отламывали маленькие ломтики шоколада. Семен, привалившись на бок, решил отдохнуть. Сомкнув ресницы, он дремал, пригретый солнцем. «Сейчас я сыграю с ним «чалдонскую шутку», — решил Игорь, вспомнив безобидную забаву, о которой он слышал от старых геологов. Взведя курок, он поднес приклад ружья к самому уху Семена и нажал спусковой крючок. Выстрел грохнул гулко, пробудив полуденную тишину. На лице Семена не дрогнул ни один мускул, словно выстрел раздался не над самым ухом, а где-то за тридевять земель. Семен медленно открыл глаза, повел зрачками на Игоря и спросил равнодушно:
— Ружье-то чем было заряжено, дробью или картечью?
— Дробью, — ответил удивленный юноша.
— То-то я слышу — не шибко громко, — переворачиваясь на другой бок, заметил Семен.
«Ну и выдержка! — думал Игорь. — Такого не застанешь врасплох». Незаметно сон подкрался и к нему.
Проснулся он от страшного грохота и от неожиданности подскочил на полметра над землей.
— Осторожней прыгай, паря. Так под заряд можешь угодить, — услышал Игорь смешливый голос Семена. Он стоял рядом с дымящейся двустволкой в руке. Игорь понял, что «чалдонская шутка» вышла ему боком.
Спать больше не хотелось, и Игорь завел разговор:
— Завидую я тебе, Семен, и твоей выдержке. А как легко ты ориентируешься в лесу. Мне бы такие навыки, я бы вовсе из тайги не вылазил, все клады земные разведал бы.
— А по мне, так в городе труднее, как это ты сказал, иринтироваться. Сам я в больших городах не бывал, а вот дед мой как-то в Москву ездил на слет охотников, в тридцатом, что ли, году. Лопатину[1] справила ему бабка: чембары[2] новые, фуражку, — еще с японской осталась, — чирки колесной мазью смазала. Вот из-за этой мази вся сурьезность и получилась. Зашел дед у вокзала в трамвай, чтобы ехать по адресу, а от чирков дух чижолый пошел. Ему кондукторша и говорит: «В вашей обувке, дедусь, только пешком ходить или извощика нанимать», — а сама звоночек за веревочку подергала, остановила трамвай, дескать, слезай — приехали. Дед думает, с извощиком связываться резону нет, в тайге в жизни не плутал, а тут и подавно. Пойду-ка я по железякам, куда ушел трамвай, глядь, и доберусь к месту. Идет дед бодро, с рельсов глаз не спускает, куда они сворачивают, туда и он. А ходил в ту пору трамвай по кольцу. К вечеру дед дал полного кругаля, верст тридцать за день отмахал, хорошо еще на малое кольцо попал. Глядь, снова знакомый вокзал. Подошел дед к окошку, справил билет и той же ночью домой укатил. Чудно ему показалось в большом городе опосля тайги. Там кажинный кустик как родной, ни одна тропка не подведет, не выдаст.
— Значит, полного кругаля дал? — переспрашивал Игорь, давясь от смеха. — Что же он не спросил никого, куда ему ехать?
— Привычка такая чалдонская. Разве в тайге кого спросишь? Все надо самому выходить да высмотреть, вот он и ходил. Однако, паря, хватит байки слушать. Вот ты мне скажи, где дальше искать Сашка?
Игорь недоуменно пожал плечами:
— Уж если ты не знаешь, так я подавно.
Семен вернулся к тому месту, откуда след Сашка терялся.
— Выскочил он на поляну здесь. На открытом месте человек будет перебегать поляну, где лес всего ближе.
— Но здесь поляна почти круглая!
— Значит, Сашко и не сворачивал никуда, а перемахнул лужайку напрямик. А ну-ка беги! — крикнул Семен, подталкивая Игоря в спину.
Игорь пытался вообразить, что за ним гонится страшный зверь, и за две минуты добежал до опушки леса.
— Стой! — крикнул ему издали Семен, а сам, прикрыв локтем глаза, чтобы только не видеть Игоря, тоже перебежал поляну. Остановился он в трех метрах правее Игоря.
— Вот здесь и будем искать продолжение следа, — уверенно проговорил он, вглядываясь в просветы между деревьями.
— А чего искать-то, — неожиданно для Семена возразил Игорь. — Вот он, Сашкин ботинок, торчит из муравейника.
ПАРТИЗАНСКАЯ ВЕСТОЧКА
«С чертежом ничего не вышло. Но остались старики — дремовская родня», — подбадривал себя Костя после неудачи.
В его блокноте появился короткий список людей, с которыми нужно было побеседовать в первую очередь. Среди них значились: сродная бабушка Ольги и Тани, внучка пасечника Кухтаря Евдокия Дремова; Савва Елизарьевич Каинов — председатель колхоза, внучатый племянник старосты Каинова; Анна Григорьевна Дремова, жена сына Дмитрия Дмитриевича, убитого в тридцать пятом кулаками. Остальные родственники и односельчане были молоды и к реальности существования «клада» относились с не меньшим скептицизмом, чем Ольга.
Бабушка Анна Григорьевна уехала в Хармыган. Пока остался один председатель колхоза.
Вечером Костя с Таней сидели в колхозной конторе, ожидая возвращения из районного центра Саввы Елизарьевича Каинова.
— Как же так получается, — недоумевал Костя, — отпрыск старосты-мироеда и вдруг первое лицо в колхозе?
— Что ж тут странного? — вмешался в разговор Кости с Таней парторг колхоза Михаил Иванович Губанов, заглянувший в контору на огонек. — В старой Сибири в каждом селе было не больше двух-трех фамилий. Стало быть, все родня промеж собой. А вот по доходам, по зажиточности далеко не родня. Та же племянница Кирьяна Савеловича Каинова Галя кусок хлеба в будни не каждый день имела. А что касается Саввы Елизарьевича, так он чист перед народом: в годы коллективизации сам родичей раскулачивал, в войну Отечественную кровь свою пролил и ордена боевые заслужил.