— Добрый день.

— Привет, командир, — судмедэксперт усвоил манеры и сленг оперативных уполномоченных и даже слегка ими бравировал. — Нашли людей, у которых он ночевал? Поздравляю.

Денисов вздохнул.

— Главное, установить личность, дальше — связи… Кто его видел последним? Где? С кем? Возможности, представляемые типовыми версиями раскрытия преступлений, выглядели безграничными. А дальне как по маслу. Корысть? Месть? Ревность?

— Пожалуй, — Денисов согласился, этикет был соблюден. — Что с ним все-таки?

Эксперт погладил бороду:

— Два отверстия…

Денисов подумал про кровь на пиджаке погибшего, представил бурую лужицу внизу, под трупом, на асфальте.

— Пока трудно сказать, какое входное, какое выходное. Труп переворачивали. Трупное окоченение только в мышцах лица. Температура подтверждает время наступления смерти… — Каждый час температура тела падает на один градус. — Не думаю, чтобы его откуда-то транспортировали к вам. Смерть наступила здесь, на платформе.

— Что еще?

— Остальное больше для следователя. Королевскому, в протокол… — Он разворошил свою рыжую, лопатой, бороду. — «Тело средней упитанности, без шрамов, чистое…» Тебе не интересно.

— Татуировки?

— Я бы сказал.

— А что не для протокола? Неофициально?

— Приватно? — Большую часть времени эксперт как бы находился в состоянии игры — старался не замечать суровых сторон своей профессии. — Выстрел в грудь или в спину. С близкого расстояния. Смерть наступила от разрыва внутренних органов. После вскрытия расскажу подробности. Звони. А лучше приезжай. — Медик тоже устал: прежде чем приехать, всю ночь мотался по происшествиям в разных частях города.

— Протокол осмотра подписан?

— «Окончен труд…»

Денисов вместе с ним спустился с платформы. Из невыключенной рации под курткой доносились голоса. Дежурный переговаривался с оперативными работниками — те все еще находились на платформе, в залах. Смена железнодорожников с ночной уходила на двое суток — со всеми надо было успеть переговорить; заканчивался опрос пассажиров, ночевавших на вокзале…

Садясь в машину, эксперт процитировал:

— «Когда оборвутся все нити… — Это было из студенческой песни. — И я лягу на мраморный стол, вы, пожалуйста, не уроните мое сердце на каменный пол…»

— Это он… — Сазонов неловко качнулся от носилок, на которые перенесли труп. — Был у нас. Прошлой ночью.

Перед тем так же безоговорочно погибшего опознала Сазонова.

— Как люди пускают? Не боятся! — Ревизор из понятых отвернулся: профессор и его жена — в брезентовых куртках с капюшонами — явно не внушали ему доверия.

— Когда он к вам пришел? — спросил Бахметьев.

— Днем. — Сазонова поправила капюшон. — Часа в четыре. Я как раз выходила к мусоропроводу, а он появился из лифта. «Елена Дмитриевна? Я вам звонил… Окуневы на даче». Не помню, как он все объяснил. Я пригласила войти. Он продолжал извиняться, чувствовал себя неловко. Я поняла, что у него дела в Москве, надо где-то устроиться на сутки. Гостиницу он не забронировал…

Слушали ее внимательно. И не только потому, что от памяти Сазоновой зависело направление поиска — речь ее отличалась от короткого усеченного разговора оперативников.

— …Я сказала: «Господи! Всегда рады. Столько свободного места». Ему понравилась маленькая, у входа, там раньше жила Катя, сестра. Миленькая комнатеночка с балконом…

— Вещи у него были? — Бахметьев достал чистый платок, на секунду приложил к покалеченному глазу.

— Только портфель. Очень потертый, по-моему, свиной кожи. У Николая Алексеевича одно время был такой.

— Тяжелый, как по-вашему?

— Портфель? Я не могу вам сказать. Я не трогала его.

— Вечер того дня гость ваш провел дома?

— Ушел и вернулся оч-чень поздно.

— Когда именно?

— Я считаю, часа в три ночи.

— Кто открывал?

— Мы дали ему ключ. Это удобно, согласитесь.

— Да. Но вы все равно проснулись?

— Мы почти не спим. Где-то немножечко под утро.

— Он вернулся один?

— Я полагаю.

— Свет зажигал?

— Да.

— Газ? Что-нибудь готовил?

— Нет. Мы с Николаем Алексеевичем оставили на столе в комнате термос с чаем. Но он не пил. По-моему, лег сразу спать.

— А утром?

— Силой влили в него чашку чая. Но все как-то быстро, суетно. По-моему, он стеснялся. Я не люблю таких. Надо посидеть, потолковать.

— Вчера он был у вас до самого вечера?

— Да. Но дважды выходил.

— Надолго?

— Первый раз часа на два, потом еще на час. Перед уходом принес несколько грейпфрутов. Очевидно, слышал, как я заказывала их Зое Федоровне, домработнице. Я еще заметила ему: «Вы внимательный. Было бы хорошо закрепить вас за нами навечно…»

— По-вашему, он с кем-то встречался в Москве?

— Думаю, да. По крайней мере звонил по телефону, разговаривал.

— С кем?

— Этого я не знаю.

— О чем он еще говорил с вами?

— Ни о чем… У нас большая библиотека. Я знаю, что он читал. Вот и все.

Заморосил дождь. Пришла очередная электричка — к метро двинулся очередной поток пассажиров, точно пригнанный по очертаниям платформы. Люди шли мимо вокзала; только ничтожная их часть обживала залы: приезжие, пассажиры поездов дальнего следования.

«Погибший был один из них, — подумал Денисов, наблюдая идущих. — Уезжал с нашего вокзала? Провожал? Встречал?!»

— Молодые люди, что живут у вас? Они не были знакомы с ним раньше? — следователь Королевский кивнул на носилки.

— Ни мне, ни Николаю Алексеевичу они об этом не говорили. Не думаю.

Денисов спросил:

— Комната, в которой он жил, убиралась?

— Вчера вечером… — У нее получилось «вче-а вече-м». -Как раз приходила Зоя Федоровна. Она приходящая, заглядывает то после работы, то перед работой. Но крайне редко!

— Где она сегодня?

— Поехала за ребенком. Ему в школу, в первый класс. Забыла, как называется городок. Скоро должна быть… Может, уже завтра к вечеру.

— Мы его только раз видели, этого человека — вчера днем… — Хотя парней, ночевавших у Сазоновых, было двое, отвечал один — Сухонин, чернявый, без шеи, с низкими бачками. Его друг больше молчал, поглядывал по сторонам. — Не могу сказать твердо: он это или нет…

— Не пришлось посидеть вместе? — спросил Бахметьев. — Может, за столом?

— Нет. Елена Дмитриевна звала его пить чай, он отказался.

— Знакомились?

— Только поздоровались. Вернее, кивнули друг другу. Потом он снова ушел к себе в комнату.

— И все время там находился?

— Я, во всяком случае, в кухне его не видел.

Приятель Сухонина — приземистый, широколицый — оторвал взгляд от перрона, поспешил присоединиться:

— Я тоже.

Оба были уже допрошены, но живые их образы и голоса, интонация, порядок слов давали для мысли розыскникам: больше, чем по-школьному полные, включавшие в себя наполовину вопросы следователя, ответы из протоколов.

— Из Орска давно? — поинтересовался Бахметьев.

— Неделю назад. — В конце каждой фразы, даже если по смыслу требовалось отточие, Сухонин ставил точку.

— В отпуске?

— Заканчиваем. Скоро на работу.

— Ваши родители знакомы с Сазоновыми?

— Мать.

— Она тоже в Орске? А работает?

— На пенсии. Была главным невропатологом.

— Вчера вечером вы где были?

— На ВДНХ, потом в парке Горького.

— Вдвоем?

— С девушками.

Бахметьев ничего не значащим взглядом нашел дознавателя, тот такими же безучастными ко всему глазами передал:

«Показания проверяются. Есть адреса, за девушками уехали…»

Снова пошел дождь. Рядом с пунктом технического осмотра вагонов, у края платформы, появилась крытая грузовая машина, известная в милицейском обиходе как «перевозчик трупов». В нем ждали привычный груз вместе с копией протокола осмотра.

«Увезут, по-видимому, в Лефортовский морг как неопознанного», — подумал Денисов.

— Но хотя бы словом перебросились? — поинтересовался еще Бахметьев. — Может, он сказал что-нибудь? Или вы? Что-нибудь бросилось в глаза?