— Моя жена, Елена Дмитриевна… — представил Сазонов.

У мойки возилась немолодая худенькая женщина в вельветовых брючках и кофточке; увидев Денисова, женщина завернула кран, выключила воду.

— Садитесь. — Она вытерла руки, заговорила: — В ногах правды все-таки нет, говаривал мой отец, когда разрешал мне выйти из угла… — Сазонова мило коверкала «р» и «л», получалось довольно забавно. — Были жестокие времена…

«Человека, у которого детство было счастливым, узнаешь сразу…» — тем не менее подумал о ней Денисов.

Сазонов заметил:

— Я смотрю, тебя довольно часто наказывали, Малышка. Такое впечатление, что ты каждый день стояла в углу.

— Это правда. Да вы садитесь, пожалуйста.

Денисов сел против жестяных круглых банок с чаем, экзотического вида бутылок. Здесь же стояли часы, которые не шли.

— Как же, Малышка, ты будильник буцкнула! Теперь, наверное, его никакая мастерская не выправит…

Супруги разыгрывали интермедию, обоим хорошо знакомую, Денисов понимал это; мысли его были впереди, как у шахматиста, проигрывающего в уме возможные варианты:

«Смогут ли они опознать труп? Кто им погибший — родственник, знакомый? Какое отношение к случившемуся имеют другие двое гостей — молодые?…»

Но сначала требовалось на месте все уточнить.

— Ваш телефон… — он назвал номер, — установлен давно?

— Уже восемнадцать лет. — Сазонов присел с другой стороны стола. — Лишь немного подправили, когда переходили на семизначные номера.

— Меня интересует человек, у которого вчера на вокзале видели номер вашего телефона. Я хочу спросить, у вас жил кто-нибудь на этих днях?

— Сейчас тоже живут. — Сазонов показал за стену, Денисов почувствовал, как велико помещение. — Наши знакомые. Из Орска.

— Давно?

— С неделю. Мы не против, правда, Малышка? Паркет не жалко… — Паркет был и в самом деле в плачевном состоянии, требовал срочной циклевки.

Пока они говорили, Сазонова особым образом заваривала кофе — Денисову не приходилось видеть раньше: кофе был помещен в бумажную воронку, залит кипятком. Просачивавшийся сквозь бумагу напиток становился густым и ароматным.

— Не приходилось пробовать? — угощая его кофе, Сазонова сообщила доверительно: — Хозяйка я, знаете ли, все-таки никудышная, но кофе сварить смогу.

— А что случилось? — спросил Сазонов.

— Кроме них, гостил еще кто-нибудь?

— Мужчина. Он вчера уехал.

— Кто он?

При этом вопросе Денисов почувствовал замешательство Женщина поднялась.

— Елена Дмитриевна, тут тебя… — заметил Сазонов. — Кто он? Как зовут? Ты же его поселила!

— Да, я. — Женщина явно смутилась, но тут же перешла наступление. — Но ты же разговаривал с ним. Обсудил хоккейные проблемы. Мальчишке должны больше понять друг о друге. Я и спрашиваю тебя: «Кто он?»

— Мы почти не виделись. Я пришел, он уехал.

— Мог бы и побыть дома. И вообще, что за манера оставлять жену с незнакомым молодым мужчиной?! — Она обернулась к Денисову. — Как вы считаете?

— Какой он из себя? — Денисов сделал несколько быстры коротких глотков. Кофе был отличный.

— Лет сорока… — Сазонов пожал плечами.

— Худощавый, высокий… — Сазонова пришла на помощь. В костюме.

По отдельным частям портрета, набросанного супругами можно было с осторожностью идентифицировать личность погибшего.

— Как он попал к вам.

Сазонова объяснила:

— Он должен был на пару дней остановиться у Окуневых Но Иван Яковлевич с семьей на даче…

— Он был у них?

— Разговаривал с домработницей по таксофону. Она ему дала наш адрес и телефон. Так бывало не раз! Наши гости едут к ним, его — к нам!

— Перед тем как приехать, он позвонил?

— Конечно же! Я разговаривала с ним. Пригласила: «Приезжайте, пожалуйста». А что я должна была сказать, если человеку негде остановиться?

— Скоро он приехал?

Она задумалась:

— Минут через сорок.

— Сколько езды от Окуневых до вас?

— Минут двадцать на машине. Но он ехал с вокзала.

— Он сказал?

— Да. С вашего вокзала. Я еще спросила: «Бог мой, куда же ездят с него!» Он ответил: «На Донбасс. В Тамбов».

Денисов больше не сомневался, что они говорят об одном и том же лице.

— Кто такие Окуневы?

— Наши друзья. — Сазонова в некоторых случаях могла ограничивать себя. Ответила немногословно. — Сам Иван Яковлевич преподавал, доцент. После войны вместе с нашим заведовал в 3-м медицинском.

— Потом он переехал в Рязань, я имею в виду институт, — вставил Сазонов.

— Окуневы действительно на даче?

— Скорее всего. Обычно до начала зимы там сидят. Только они да сторожа. Во всяком случае в Москве, их нет, я звонила.

— Телефона на даче нет?

— Был. Потом отказались: нет покоя!

Денисов вернулся к погибшему:

— Но имя-отчество этого человека? Откуда он?

— Вы меня простите. — Все время, пока Денисов находился в квартире, она не выходила из своей роли девочки-подростка, которая отводилась ей в обкатанном десятилетиями семейном спектакле. — Когда он называл отчество, я поймала себя на том, что забыла имя. В результате не услышала отчества. Переспрашивать было неудобно. Очень милый застенчивый человек. Я не могла заставить его со мной пообедать, с большими усилиями удалось влить в него чашку чая. И то — без сахара.

— У меня просьба. — Денисов поблагодарил за кофе. — Внизу нас ждет машина. Я попрошу ненадолго поехать со мной на вокзал.

— Обязательно? — Сазонов опечалился. — И непременно обоим? У Елены Дмитриевны с ногами…

— Ничего, ничего, — перебила та. — Немного проветриться не мешает. Тебе тоже. Засиделись. Собирайся. Надо же выручить человека! Скажите, он кому-то дал наш телефон, и за это его задержали?

— Пассажирке из Нижнего Тагила, ей негде ночевать.

— И это все, что он натворил?

— Да.

В коридоре Денисов снова зацепился взглядом за пачки подготовленной к сдаче макулатуры.

— Внукам собираем. — Сазонова заметила его интерес. — Полная квартира книг, антиквариат. «Нет, бабушка, ты ничего не понимаешь, нужны макулатурные». Домработница ни одной бумажки не выбрасывает, вяжет в узлы. Ох, эта внуки! Мне почему-то не дают их взять к себе; боятся, что я их испорчу.

— Домработница видела гостя?

— Она пришла, когда он уходил. А Олег и Дима как раз обедали.

— Кто они?

— Два милых молодых человека. Из Орска. Мама одного из них когда-то работала с Николаем Алексеевичем. Инженеры транспорта…

— Они тоже видели его?

— Да.

— Я прошу их разбудить. Им придется тоже проехать в отдел.

Осмотр заканчивался. Бахметьев и криминалист о чем-то разговаривали, сидя на корточках рядом с погибшим.

Мелкий моросящий дождь несколько раз принимался идти и все не шел, словно не решался.

Перрон так и остался серым, сумрачным. Пахло гарью. За забором элеватора, на стройке жгли мусор. Запах был чем-то близок предчувствию дождя, грязно-серому небу.

На соседней платформе было много людей — шла посадка на Астрахань и прибыл скорый Липецк — Москва.

Судебный медик — рыжебородый, в джинсах, с крепким молодым жирком на животе — курил у вагона, превращенного в камеру хранения. Над головой держал раскрытый зонт-автомат.

Узнав Денисова, медик помахал рукой. Бахметьев обернулся:

— Сазоновы здесь?

— Да.

— Как их самочувствие?

— Профессорша, по-моему, всплакнула. Сейчас они придут вместе с Королевским.

— Новое есть? — Бахметьев поднялся. Ему было тяжело разговаривать сидя, снизу вверх.

— Все, как я докладывал. Приехал по рекомендации друга Сазонова — Окунева.

— Надо с ним срочно связаться.

— Кравцов уже поехал.

— Окунев тоже медик?

— Невропатолог.

— А что их домработница?

— Тоже на даче.

— Дача, кажется, по белорусскому ходу?

— В Звенигороде.

— А как те двое, которые ночевали у Сазоновых?

— С ними Худяков. Дознаватель.

Денисов воспользовался минутой, подошел к судебному медику: