I

Во время раскопок Угарита были обнаружены остатки частных и общественных зданий (храмы, царские дворцы и т. п.), памятники материальной культуры, а также многочисленные письменные тексты. Угарит находился в сфере месопотамского культурного влияния; поэтому основная масса деловых документов и писем, дошедших до нас, составлена на глиняных табличках месопотамской клинописью на аккадском языке. Знание этого языка было распространено, по всей видимости, преимущественно среди писцов, но и у них оно было далеко не всегда удовлетворительным. Для прочих, в том числе и для царя, документы переводили на местный угаритский язык. В процессе обучения писцы изучали словари (нам известны фрагменты многоязычных словарей) и переписывали популярные памятники шумерской и аккадской словесности, использовавшиеся как учебные пособия. Тексты на хурритском, хеттском и других языках крайне немногочисленны. На своем родном языке угаритяне писали на глиняных табличках (явное месопотамское влияние!) своеобразным клинописным алфавитным письмом. Среди письменных памятников этой группы имеются деловые документы и письма, но основную их массу составляют записи ритуалов для богослужебных целей (аналогичные записи имеются и на хурритском языке с угаритскими вкраплениями; они явно относятся к тем же обрядам), а также поэтические повествования; все эти памятники в большей или меньшей степени повреждены.

Рассмотрим данные материалы несколько более внимательно. Записи ритуалов дошли до нас из угаритских храмов. Что же касается поэтических повествований, то некоторая часть фрагментов была переписана в писцовых школах во время обучения писцов. Другие — наиболее пространные, составляющие основу дошедшего до нас корпуса угаритской словесности,— происходят из храма Силача Балу; они были записаны в XIV в. до н. э. писцом Илимильку со слов верховного жреца Аттинпарлану по приказанию местного царя Никмадду, который оплатил всю работу. Смысл действий, предпринятых царем и верховным жрецом, очевиден. Записи предназначались для ритуального исполнения в храме, и поэтому необходимо было иметь точный (с точки зрения носителей традиции), надежно фиксированный и авторитетный текст. Разумеется, ничего авторитетнее текста, исходящего от верховного жреца, не было и быть не могло.

Все эти материалы показывают, что храмовое жречество было носителем священной традиции, которая передавалась из поколения в поколение, и что в храмах существовали записи этой традиции. Иерусалимский храм Яхве, разумеется, не был исключением. Вообще параллель между тем, что происходило в Угарите в XIV в. до н. э. и в Иерусалиме в последней четверти VII в. до н. э., бросается в глаза.

Среди повествовательных текстов, происходящих из Угарита, выделяются мифы, концентрирующиеся, главным образом, вокруг Силача Балу. Это мифы о любви Силача Балу и его сестры — богини-воительницы Анату, о борьбе Силача Балу с богом смерти Муту (Балу гибнет от руки Муту, но воскресает и торжествует над ним), о строительстве дома для Силача Балу, о борьбе Силача Балу с богом моря и водной стихии Йамму и о его победе. Кроме этого, до нас дошли миф о священном браке верховного бога Илу с богинями-девами и о рождении благостных богов Шахару и Шалимму, о браке лунного бога Йариху с богиней луны Никкаль и некоторые иные фрагменты. Другую группу составляют предания о древних властителях и героях. Это прежде всего повествование о Карату, о его сватовстве, о том, как богиня Асирату покарала его за неисполнение клятвы страшной болезнью, как сын пытался отнять у него власть, но Карату выздоровел и, по-видимому, одолел его (текст обрывается на полуслове). Еще одно предание рассказывает о праведном правителе Данниилу и его сыне Акхите: Акхит вступает в борьбу с Анату, отказываясь отдать ей свой чудесный лук, хотя Анату предлагает ему свою любовь и бессмертие; Анату убивает Акхита; Данниилу оплакивает Акхита; сестра Акхита отправляется вершить кровную месть. По-видимому, повествование заканчивалось всеобщим примирением и воскрешением Акхита.

Как видим, структура текстов, записывавшихся в угаритском храме Силача Балу (мифы, псевдоисторические повествования, ритуальные предписания), в общем близка к структуре текстов, составивших содержание Пятикнижия.

Угаритская стела из белого известняка с изображением бога-громовержца, подателя дождя и воителя Силача Балу, поражающего землю молнией-копьем (первая половина II тысячелетия до н. э.)

Угаритский пантеон обнаруживает очевидную близость к языческому иудейско-израильскому; в сущности, речь идет здесь о двух местных вариантах набора богов, который был в принципе более или менее одинаковым для всего сиро-палестинского региона. В Угарите почитался верховный бог Илу (=ветхозаветному Элу, Элоаху или Элохиму) — творец вселенной, родитель и верховный владыка богов. Упоминается в одном из угаритских текстов (KTU 1. 1, IV, 14) и бог Йаву, судя по тексту, одна из ипостасей морского бога Йамму. Есть веские основания думать, что угаритское Йаву тождественно ветхозаветному Яхве. Если бы это было так, то можно было бы считать, что Яхве был одним из богов сиро-палестинского региона, достигшим в иудейско-израильском обществе положения верховного бога. Однако центральное место в угаритской мифологии занимает Хадду, или, иначе, Силач Балу,— образ, во многих отношениях параллельный ветхозаветному Яхве: и тот, и этот боги — громовержцы, податели дождя, воители. Илу и Силач Балу часто предстают в облике быка, но и Яхве представлялся своим почитателям тельцом, хотя Ветхий завет резко осуждает поклонение тельцу. Один из наиболее часто встречающихся постоянных эпитетов Силача Балу — «Скачущий на облаке», однако так же характеризуется и Яхве (Пс. 68[67]:5; 104[103]:3).

Мифы, в которых Силач Балу играет центральную роль, обнаруживают поразительную сюжетную близость с языческой мифологией Яхве. Это прежде всего миф о борьбе Силача Балу с богом смерти Муту. Здесь Балу — умирающий и воскресающий бог, вместе с которым умирает и воскресает природа. Другой миф — о постройке дома для Балу, что делает возможным осуществление его функций подателя дождя и громовержца, а также осуществление его царской власти над богами и над всею вселенной. Еще один миф — о победе Силача Балу над Йамму — богом моря и водной стихии, причем Балу олицетворяет вселенский миропорядок, тогда как Йамму — темные, разрушительные силы мироздания. Существовали и мифы о борьбе Силача Балу со Змеем.

Вообще тексты, происходящие из Угарита, показывают на каждом шагу общность угаритских и ветхозаветных представлений, в сущности, даже в тех случаях, когда Ветхий завет их отвергает. Приведем лишь некоторые примеры.

Ветхозаветный историк (2 Сам. [2 Цар.] 6:14), рассказывая, как переносили в скинию Ковчег завета, говорит: «А Давид плясал изо всей силы пред лицом Яхве; и Давид был одет в льняной эфод (т. е. в ритуальную одежду.— И. Ш.)». Дальше Историк добавляет (стихи 20—23): «И возвратился Давид, чтобы благословить свой дом, и вышла Мелхола (Михаль) дочь Саула навстречу Давиду и сказала: что, почтился сегодня царь Израиля, который обнажился сегодня перед глазами рабынь своих рабов, как обнажается кто-нибудь из пустых людей[111]. И сказал Давид Мелхоле: пред Яхве, который предпочел меня твоему отцу и всему его дому, чтобы поставить меня вождем над народом Яхве, над Израилем,— и я буду веселиться пред Яхве! И я унижусь еще больше этого, и я буду падшим в своих глазах, но с рабынями, о которых ты говоришь, с ними пусть я прославлюсь. А у Мелхолы дочери Саула, не было у нее дитяти до дня ее смерти». В угаритских ритуалах неоднократно предусматривается пляска царя (KTU, 1.106; 1.112; 1.119). Но это значит, что и пляска Давида перед Ковчегом была не просто его благочестивым поступком, но и важной составной частью ритуальной церемонии; поэтому и речи Мелхолы — кощунство.