Я всегда считал себя баловнем Фортуны и привык полагаться на ее мнение, уверенный, что нужно лишь внимательно прислушиваться к ее советам, да следовать им, и капризная дама не оставит своей благосклонностью. Но в этот раз, кажется, и она застыла в раздумье на перепутье, сомневаясь в выборе. Кем бы ни было это хрупкое на вид создание, носящее красивое редкое имя, в ней заключено что-то особенное, необычное.

Впервые на своей памяти я испытал настоящую обессиливающую нерешительность. Как поступить, чтобы не спугнуть? Что сказать? С чего начать? Пока я размышлял, вернулась вампирша. Момент упущен. С каких это пор я стал таким тугодумом?

Взявшись за руки, девушки неторопливо двинулись по аллее. Они давно скрылись из поля зрения, а я все стоял, прислонившись к теплой коре, приходя в себя и пытаясь осознать произошедшее. Темнота сгущалась, посетителей в Люксембургском саду оставалось все меньше. Сторожа напоминали, что ворота скоро закроются. И что я застыл? Поражаясь самому себе, решил направиться домой, чтобы тщательно все обдумать.

Сегодняшние события выбили из накатанной колеи. Чувство очень неприятное, вызывающее раздражение. Даже если бы на остаток ночи были серьезные планы или деловые встречи, я бы, наверное, все отменил. Машину вел автоматически, словно во сне, всю дорогу прокручивая в голове свои ощущения, а перед внутренним взором видел бледный лик незнакомки из парка.

В лаборатории в подвале дома я достал проявленные фотопластинки. Одну, как всегда делал, уничтожил сразу, а со второй вначале напечатал снимок. Еще влажный лист фотобумаги положил перед собой и стал внимательно вглядываться. Проявившееся изображение не вызывало такого отклика, как существо во плоти, но нельзя не признать, что девушка мила и очаровательна. «Кто же ты такая, Энджэль?»

Мари сказала — обычный человек, не вампир. Соврала? Похоже, нет, раз она не только охотилась одна, но и упомянула, что подруге подобное неприятно. Но и свою сущность от нее не скрывала, что случается очень редко, даже среди друзей. Может, юная особа — ведьма, а то, что я ощущал — какая-то магия? Отсюда и ее чувствительность к моей сущности. Нет, не сходится. Они распознают нас лишь при непосредственном соприкосновении. К тому же, мадам Летайа — сильнейшая парижская ворожея — как-то не вызывала у меня ни малейших интуитивных всплесков, кроме взаимного желания держаться подальше. Да и в других представителях их сообщества я не замечал ничего особенного.

Тайна странной прелестницы буквально сводила с ума, лишая привычного покоя и уверенности. Исходя из обрывков беседы, я понял, что у вампирши в планах на следующий день оформление квартиры в Латинском квартале, после чего она собиралась в дорогу, оставляя подругу в Париже. Прекрасно, мне это на руку. Не думаю, что позволил бы девушке уехать, не пролив свет на ее загадочную персону. Судя по прогнозу в вечерней газете, пятого июня день предстоит дождливым и пасмурным, что импонировало и мне, а также, надеюсь, поспособствует отъезду Мари, которая теперь представлялась препятствием на пути к задуманному.

Пока время позволяло, я предпочел поспать, чтобы не мучиться от неизвестности. Когда проснулся после полудня, отец сказал, что звонил Пьетри, сообщить, что на мое имя посыльный доставил банковский чек, подписанный мисс Санторо.

С облегчением убедившись, что все идет без сбоев и сюрпризов, и даже предсказание синоптиков, на удивление, оказалось точным, я отправился к нотариусам округа Пантеон, благо, все они мне известны по роду деятельности. Вскоре я стал обладателем заветного адреса квартиры, приобретенной сегодня Энджэль Лореттиан. Я докопаюсь до сути, чем бы ни обернулись грядущие события. Предстояло подготовиться к вечеру встречи, и очень скоро зудящее патологическое любопытство будет наконец удовлетворено.

Уже следующим вечером мы прощались на вокзале у отправляющегося в Гавр поезда. Погода соответствовала подавленному состоянию. С утра моросил мелкий, не по-летнему холодный дождь, тяжелые мрачные тучи повисли над недавно искрящимся весельем городом.

— Соблюдай осторожность, Эль. Я знаю, ты можешь за себя постоять, но мне будет спокойнее, если пообещаешь, что не наделаешь глупостей, — не переставала повторять Мэри, обнимая меня в последний раз, так как дали второй свисток, и локомотив, пуская клубы дыма, готовился тронуться в путь. — Но и не погребай себя под учебниками, не забывай развлекаться. Здесь столько интересного, почаще отдыхай, помни, что за пределами комнаты бурлит кипящая радостью и удовольствиями жизнь.

— Я подожду тебя, — сквозь слезы улыбалась я подруге. — Развлечемся, когда вернешься. Береги себя.

Мне пришлось выпустить ее руку, ведь контролер призывал отправляющихся поторопиться. Вскочив на подножку вагона, девушка долго махала на прощание. Несмотря на то, что у меня тряслись губы, я улыбнулась в ответ.

Издав звучный гудок, поезд исчез в дождевой дымке, оставив меня на перроне. И хотя вокруг было множество таких же провожающих, кажется, никогда прежде я не ощущала столь гнетущего одиночества.

Медленно, не обращая внимания на колючие капли дождя, впивающиеся в шею, понуро опустив голову, я побрела ко входу станции метро. И почему я раньше не замечала, как много здесь оставшихся после войны калек, пытающихся торговать сигаретами и всякой мелочью, и старушек, просящих милостыню у стен вокзала, сидящих прямо на мокром бордюре? Казавшаяся ранее мелодичной и приятной французская речь сейчас враждебно и чуждо резала слух. Метрополитен выглядел безликим и скучным, а полутемные вестибюли и платформы, выложенные белым кафелем, создавали жутковатые отталкивающие ассоциации. Придется привыкать, праздник кончился, наступили суровые будни.

Выбравшись на поверхность на станции Сен-Мишель, я опять умудрилась заблудиться. Этой дорогой ходить еще не доводилось, что усугубило уныние. В результате, домой я попала затемно, промокшая и замерзшая, бесконечно несчастная, подавленная неожиданным поворотом событий. На душе было также пусто, как в квартире, то и дело наворачивались слезы, а к горлу подкатывал ком.

Ополоснувшись и переодевшись, зная, что завтра будет мучить совесть за потерянное время, а строгий профессор останется крайне недовольным итогами самоподготовки, я, отчетливо понимая безнадежность попытки, устроилась с учебником на диване. Как и ожидалось, французский язык не собирался сегодня облегчать мое состояние. Слова путались, перевод не запоминался, ударения не выговаривались так как надо, а произношение коробило даже мой американский слух.

Отчаявшись хоть как-то отвлечься от тягостных дум, я почти собралась безудержно разрыдаться, когда мои планы нарушил резкий звонок в дверь. Я вздрогнула, екнувшее сердце на миг решило, что это вернулась Мэри. Глупо, конечно, но я без раздумий бросилась открывать. На пороге стоял мужчина в плаще и с тростью. Длинная черная челка, спадающая на глаза, блестела от капель дождя. Я замерла, ошарашенно глядя на незнакомца.

— Добрый вечер, мадемуазель, — галантно поклонился он, приложив руку к груди. — Прошу великодушно простить за столь поздний и нежданный визит, что, разумеется, говорит о моих отвратительных манерах. Но, преисполненный раскаяния за дерзость, все же спрошу — не соблаговолите ли пригласить промокшего странника в дом?

Завороженная, пригвожденная к месту его бесконечным как космос взглядом, совершенно лишенная способности соображать, я смотрела на ночного гостя, распахнув глаза. И лишь тронувшая его губы легкая лукавая улыбка вернула меня в реальность.

— Извините, месье, — поспешила я исправить оплошность. — Прошу, проходите.

Удивленно изогнутая бровь, аккуратный неторопливый шаг, и мужчина оказался в прихожей.

— Благодарю, милая Энджэль, — мягко произнес он, отчего-то нахмурившись. — Но неужели подруга не предупреждала тебя остерегаться приглашать в квартиру незваных незнакомцев?

Свернув с улицы Эколь на узкую старинную Шампольон, я с трудом нашел место, чтобы припарковаться, не создавая помехи движению. Старый город, черепичные крыши противоположных домов почти соприкасаются. Стоило оставить автомобиль на бульваре, развернуться тут нереально, а еще и проезд, возможно, кто-нибудь перекроет.