— Потому что я хотел быть здесь, и храмовница позволила быть твоим провожатым в этом месте.

— Провожатым? — тупо переспросила жрица, не сводя глаз с друида.

— Если на Ангорат можно попасть из любой точки Этана, то и из Ангората можно попасть в любую точку Этана. Сюда будут приходить те немногие, кто еще принадлежит этому месту из числа живых, и будут снова уходить. Десять дней они будут приносить тебе еду и воду, но потом тебе придется научиться находить их самой.

Шиада, дрожа, сглотнула.

— Не бойся. Я останусь с тобой на этот срок, Вторая среди жриц, — он встал к Шиаде совсем близко и ладонью приподнял женское лицо — прекраснейшее из тех, что когда-либо создавались Праматерью. Друид улыбнулся одними глазами и снова, сбоку от себя, повел в воздухе рукой, будто приоткрывая Завесу между мирами.

Повинуясь его ладони воздух в гроте захрустел и, содрогнув землю под ногами, до каменных сводов вверх поднялось мерцающее, полупрозрачное отражающее зеркало — точно такое, которое висело меж копий Часовых и скрывало дорогу между мирами.

Дорогу Нанданы.

Гор не задерживался нигде и по возвращению в Аттар сразу велел доложить царю о себе. Наскоро отчитался о состоянии дел в Ваамаре, о благополучии Ахиль, а потом о новой своей затее.

Алай глядел на Гора с изумленным лицом и даже, вопреки привычке, перестал прокручивать вокруг запястий массивные браслеты.

— Я не стану уточнять, — осторожно начал Стальной царь, дослушав план Тиглата, — считаешь ли ты, что уже подходящее время. Я даже не стану спрашивать, насколько мы сможем положиться на Яс, если Джайя родит девочку. Но я все же спрошу: у тебя и там есть какие-то связи?

— К сожалению, мой царь. — отозвался Гор на удивление легко. — Пара стражников, торговцев и шлюх — не то, что сгодилось бы вам для этого замысла. Но связи, — Гор предупредил готовый сорваться с уст Алая вопрос, — не всегда нужны в том объеме, который вам кажется необходимым. Отношения Храма Даг и этих кочевников несколько особенные, и даже если они не помнят меня самого, что, поверьте, многим выходцам из Храма Даг только сделало бы честь, многим известно мое имя. А этого, поверьте, достаточно.

Алай поглядел на Гора по-настоящему пронзительно, до глубины тиглатовой сущности, и, кажется впервые испугался. Гор эти моменты ловил инстинктивно, как самый многоопытный хищник из всех.

— Ну вот только давайте без этого.

— Что? — не понял царь. Гор никак не отозвался, и тогда Алай просил сам. — Я все гляжу на вас, Змей, и пытаюсь понять, что же вами движет? Почему вы служите мне?

— Я уже отвечал вам на этот вопрос, — Змей напрягся.

— И тем не менее, разве ничего не изменилось с тех пор?

— И уже говорил, что далеко не поклонник откровенных разговоров.

— Змей…

— Мой царь, — одернул Тиглат. — Я не люблю тех, кто сомневается и тех, кто дрожит. Я выбрал государя, способного признать собственные несовершенства и склонного прислушиваться к тем, кто понимает в некоторых делах больше, чем он, чтобы сыграть в игру, до которой бы не дотянулся никогда в одиночку или имея другого сюзерена.

Стальной царь кивнул, ощущая, как неприятно задел человека, послужившего ему лучше большинства его подданных вместе взятых.

— Я прошу вас, ваше величество, не поднимать этих тем. Если однажды я захочу вас предать, поверьте, вы узнаете столь же неожиданно, как и о том, что я захотел к вам примкнуть. И никакие заблаговременные разговоры здесь не помогут.

— Не думал, что тебя можно оскорбить, — Алай был удивлен. — Ты всегда казался мне бесстрастнее даже меня самого, несмотря на куда большую пылкость натуры.

Уточнять, что пребывает в раздражении еще от разбирательств с Ахиль и что измотан бесконечными размышлениями от встречи со жрицей религии, которую в Орсе почитают самой клятой ересью, Гор не стал. Но отчетливо понимал, что чем скорее он вернется в русло бесконечной ответственной работы, тем проще будет жить и ему, и окружающим.

Жажда деятельности всерьез обуяла мужчину, и сейчас Алай впервые видел Змея, как на иголках.

Что ж, раз так, стоило уважить столь преданного сторонника.

— Когда ты готов отправиться?

— Сегодня, если с моей дочерью все хорошо.

— Отлично. Я назначил новых управляющих замком, можешь отдать им любые распоряжения относительно Намарны.

Змей коротко кивнул и размашисто зашагал к выходу.

— Змей, — окликнул Стальной царь подданного. Тот замер, но не обернулся. — Я полагаюсь на тебя. Не забывай о высоте ставки.

Гор демонстративно усмехнулся и, также не удостоив царя взглядом, покинул его кабинет.

Убийство наследного принца и исчезновение Инны сотрясло весь Иландар. Как ни пытались Страбоны скрыть правду, она просочилась за стены королевского замка, и вскоре со скоростью пожара объяла всю страну.

В гибели детей Тройда и Виллины староверы нашли непреложный завет Праматери отомстить тем, кто пытается навязать им свою волю, кто лишен перед Небесами и Землей всего святого, покушаясь на жизнь ребенка, кто поклоняется распятому Богу единственно из желания распинать других. Повторный и скоропостижный брак Тройда с Лоре Ладомар лишь подливал масла в огонь. Король Нирох, Нирох-Предатель, собственноручно и целенаправленно разорвал союз с Архоном, повергнув страну в пучину хаоса. Если бы он только смог предотвратить убийство принцессы, если бы смог уследить за напастями в собственном доме…

Христиане, напротив, восприняли убийство Норана и предположительную погибель Инны, как благоволящий знак Небес. Наконец-то, правящая семья целиком обратилась к истинной вере. Наконец, королеве Гвендиор удалось убедить мужа принять свет Христа и отказать от приюта идолопоклоннику Гленну, бастарду Тиранту, и подобным жестом — убийством внуков — освободить место в престолонаследии для законных христианских потомков.

Во всех углах Иландара среди христиан пели хвалу благочестивой королеве Гвен.

Во всех углах Иландара проклинали безумного Короля-Предателя.

Обоюдная ненависть староверов и христиан достигла невиданного размаха. По всем углам королевства с особым остервенением убивали, насиловали, мучали. Многие приверженцы старой веры, имевшие родственников среди друидов и жриц, безрезультатно просили убежища на Ангорате. И все же горе близких мало кого оставляло равнодушными: некоторые старшие и младшие жрицы и жрецы тайком пробирались за пределы острова и ввязывались в иландарские распри, скрывая убежища староверов от озлобленных христианских фермеров и вооруженных вездесущих солдат короля и королевы.

Ободренные помощью жрецов, староверы воспряли духом и предприняли массовую, охватившую всю страну, партизанскую контратаку. Схватки ожесточались. Ад, которого так страшились христиане, неожиданно настал на земле. И из самых глухих уголков страны, не защищенный никем и ничем христианский люд, сокрушительным потоком хлынул в Кольдерт.

В воротах крепости стало не протолкнуться. В случае любой осады город с таким перенаселением не продержался бы и недели. Грызля и склоки за место во дворе, на конюшне, в хлевах, свинарнях — где угодно — шли повсюду. Стражники больше не пытались никого успокаивать, особо буйных тут же выставляли за ворота, которые все равно со временем пришлось наглухо запереть. Но и тогда начальники замковой стражи всерьез опасались, что королевский замок Кольдерта, как муравьи — яблоко, возьмут штурмом не язычники, а беженцы.

От разбоя прятались все.

Милосердие Христово требовало размещать страждущих и подавать нуждающимся, и дабы не идти вразрез с учением, королева Гвен, победоносный символ христианского движения, распорядилась размещать бездомных в монастырях по всей стране. Монастырские стены в очень скором времени начали ломиться тоже, а потом, на юге, рухнули вовсе, когда близ укреплений гуданского монастыря раздался первый залп архонской артиллерии.