Лагерь армии расположился плотными рядами на землях гуданского графства, опустошая пашни и склады при гуданском монастыре. Агравейн не сдерживал людей и позволял им делать, что вздумается. Гнев Молодого короля совпадал со всеобщим желаниям разбоя и разгулом ярости в рядах.

Когда к воинству Тандарионов присоединился Сайдр, Гленн дал ясно понять, что намерен покинуть армию и двинуться не куда-нибудь, а вглубь страны.

— Страны, которая обещала баснословные деньги за твою голову, — напомнил Агравейн.

Гленн был упрям.

— Я полагаю, что Тирант в дни такой сумятицы больше других при деле с его-то силищей. Но я все-таки попробую вытащить его. К тому же, я едва ли годен в серьезные бойцы на передовой.

Агравейн посоветовал друиду не скромничать.

— Я видел тебя в деле, Гленн.

Друид дослушивать не стал.

— Ты рожден для великих совершений, Железная Грива, а для меня размах серьезных битв недоступен. Но, — друид обвел остальных серьезными глазами, — я мог бы взять на себя несколько партизанских вылазок и любой сложности диверсию.

Удгар вскинул брови.

— Человек двадцать было бы отличным подспорьем, — добавил Гленн. — Для начала.

— Но этого слишком мало, — заметил Сайдр.

— Для диверсии больше и не надо, — опытным тоном заявил Агравейн, задумчиво потирая подбородок. — В случае успеха, Гленн сможет набрать еще людей среди иландарцев.

— Думаю, если дать староверам Нироха понять, что им ничего не грозит, и мы идем только по головы убийц принцессы Виллины, это поможет привлечь людей, — рассудил Удгар.

— Хорошо, — Гленн деловито кивнул, сложив на груди руки. — Сделаю, что смогу.

— Тогда и я тоже, — обмолвился Старый король. Агравейн взглянул с интересом. — Даже притом, что сейчас успех на нашей стороне, чем более устрашающими мы будем, тем скорее Нирох капитулирует, а, значит, тем больше староверов удастся спасти.

— Что ты задумал? — спросил сын напрямую.

— Иландар еще со времен свержения династии Хроггов имел сложные отношения с племенами из Ургатской степи. А у нас как раз завалялось несколько альянсов с ними.

— Думаешь, они отзовутся? — спросил Агравейн, нахмурившись.

— В них больше чести, чем в Нирохе Страбоне, убивающем детей. К тому же речь идет не о том, чтобы биться за мою дочь, хотя этого повода уже достаточно, чтобы поднять на поверхность все дружественные соглашения. Политика Иландара это угроза всем религиям, кроме христианства, дерзновение отнять у людей богов и веру, которую они унаследовали от предков.

Агравейн с полным недоумением вытаращился на отца: это-то как раз доказать сложнее.

— Ты хочешь использовать смерть Нора…

Сайдр его демонстративно перебил:

— Вестника Богов и Верховного друида Таланара знали и уважали многие в Этане. То, что теперь верховный друид — я, доказывает опасность Иландара для иноверцев.

— Думаешь, причина убедительна?

— Убита половина правящей семьи Тандарион и Вестник Богов, а ты спрашиваешь, убедительная ли это причина, — Удгар взмахнул руками. — Я не могу состязаться с собственным сыном в военных вопросах, это так. Но вот дипломатию, Агравейн, оставь мне.

Железногривый усмехнулся:

— С радостью. Да, отец, — Агравейн привлек внимание Старого короля, сделав необъяснимый жест рукой, — я написал Тале.

Удгар кивнул:

— Хорошо, твоя сестра сможет позаботиться об Инне до нашего возвращения.

В ночь того дня Агравейн зашел в шатер Гленна.

— Если уж ты едешь на север, — начал король сразу, — есть еще одно дело.

— Мой король? — отозвался Гленн.

— У Архона есть дружественные договоры не только с саддарами в степи, но и со скахирами на севере. Ты сын Таланара и храмовницы, Гленн, — добавил Агравейн и вдруг затих, будто впервые осознав, сколь велика его просьба.

— Сделаю, что смогу, — повторил дневные слова жрец и положил широкую ладонь на плечо необъятного и непреклонного, как утесы, на которых гнездятся кондоры Ангората, Молодого короля. Тот поглядел на друида золотисто-янтарными глазами, и Гленн вздрогнул, вдруг ощутив, сколь велика могучая архонская ненависть.

С рассветом другого дня, обговорив шаги, которые следует предпринять Гленну, чтобы облегчить продвижение архонцев вглубь страны, набросав план поездок короля Удгара, выбрав отряд и назначив охрану, Сайдр, Агравейн, Гленн и Удгар наскоро простились.

Агравейн лишь на мгновение задержал поводья отцовского коня, шепнув: "Пообещай тем из вождей, кто будет неуступчив, западные земли Иландара". Удгар подивился, но не ответил ни согласием, ни отказом.

Оставшись вдвоем, Агравейн и Сайдр переглянулись. Помолчав, друид вздохнул и озвучил то, о чем неистово колотилось сердце Молодого короля:

— Когда я заберу Шиаду, герцогство Лигара можно будет стереть с лица земли.

— Это промысел Праматери, — твердо и убежденно шепнул воин. — Мы обещаны друг другу с того дня, как Праматерь впервые родила Бога и породила все миры.

С таким напором Сайдр спорить не стал, даже если и видел на Дорогах Нанданы нечто совсем иное. Сейчас он мог бы сказать, что Шиада вернулась на Ангорат, но предпочел не лезть в дела этих двух: один был королем, вторая наследовала храмовнице — и без него обойдутся.

— Мой король, — еще один давний друг, Вальдр, подошел к мужчинам со спины. — Пришли вести от разведчиков. Надо как можно скорее обговорить дальнейшие действия и раздать указания. Затягивать с экспансией нельзя.

Агравейн усмехнулся. Когда в последний раз они собирались вчетвером: он, Лот, Вальдр и Астальд, дорогой друг и брат, именно эти слова Железная Грива сказал остальным, заявив, что смерть его сестры не останется без отмщения.

Затягивать с экспансией нельзя.

Сарват примерялся с ролью вестника так и эдак, и едва ли мог даже сообразить, как именно ему, царю, следует реагировать на происходящее. Алай отстранил старшего сына от наследования, изгнав оскопленным в монастырь на востоке страны, и объявил наследником маленького Амана. В обход Таммуза, прикидывал Сарват. К добру или к худу? Следовало ли поддержать возможные притязания зятя на трон Орса и сделать его царем вражеской державы? Ну, должен же быть хоть какой-то толк от их брака с Майей.

Сарват не находил места. Сейчас бы ему всерьез пригодился хороший совет. Но где его взять? Сафира — всемудрый дипломат, но ее интересы в области жречества все равно дают о себе знать, а, значит, считать ее мнение беспристрастным, глупо. Данат с того дня, как застал Майю в пикантной ситуации вовсе в штыки воспринимает любые разговоры о ней или Таммузе. Разумеется, внешне он старается поддерживать безразличный деловой тон, но случившееся настолько стало для старого генерала личным оскорблением от правящей семьи, что единственный глаз командующего регулярно заходится тиком. Давние приятели, с которыми Сарват возрос сызмала и воевал, кузены и кузины — все они были слишком далеки, никому в жизни не примерить его опасения и его ношу. Им не объяснить, не рассказать…

В эти дни Сарват Колченогий впервые всем сердцем пожалел об отсутствии душевного друга — и впервые всерьез подумал о женитьбе.

Треклятые орсовцы, пленные царевич и царевны, развалили его драгоценную семью: рядом больше нет младшего брата и по-настоящему любимой сестры — ни на кого нельзя положиться, никому больше нельзя довериться. Брак Майи и вовсе стал для Сарвата предательством, и теперь Колченогий царь твердо вознамерился создать другую семью и бросил все силы на поиск невесты из самых достославных родов Адани.

А о проблеме Таммуза как-то на время даже позабыл.

Зато сам Таммуз не забывал о предательстве отца ни на миг. Если прежде его вела одна лишь неукротимая жажда мести за Таниру и Джайю, которых отец продал врагам, за них всех — Далхоров, брошенных Стальным царем в откуп еретикам, то теперь негодование царевича достигло поистине устрашающего предела. Услышав новость от Сарвата, Таммуз не сказал ни слова, но, оказавшись в уединении покоя, дал такой неуправляемый выход ярости, что покраснел от белков глаз до внутренностей собственного позвонка.