Оторвавшись там от погони, Александр и Надя освободили экипаж и извинились перед барышней за налёт, сославшись на какое-то шутливое дружеское пари. До сумерек они оставались на Корейке, блуждая по её тесным петлистым улочкам, а потом через сопки пробрались в Голубиную падь, на конспиративную квартиру… Вечером пятнадцатого туда явились два знакомых минёра из Диомида. Запыхавшиеся, взволнованные, перебивая друг друга, они говорили:

— Товарищ Надя! Беда! Нас разоружают…

— Видно, почуяли… Драгунов вызвали…

— А суд над первой ротой назначили на послезавтра, на 17-е…

— Выручать надо! А то поздно будет!..

— М-да-с. Задача осложнилась… — Александр взял себя за подбородок. — Надо подумать…

— Что тут думать? — возразила Надя. — Раз власти перенесли суд, значит, нам надо перенести восстание, поднять его не 21-го, а завтра! Надо же выручать минёров!

— Выручать надо, согласен. Но поддержат ли нас, как планировалось, флот и артиллеристы? Ведь мы никого не успеем предупредить о переносе срока. К тому же, как ты знаешь, представители частей и кораблей арестованы…

Оба минёра с тревогой и надеждой следили за спором.

— Мы только зря теряем время! — с досадой сказала Надя. — То самое время, которое у нас ещё есть для того, чтобы предупредить членов организации о завтрашнем восстании… В общем, так, — решительно добавила она, окончательно беря инициативу в свои руки. — Вы, товарищи, отправляйтесь к себе в Диомид и ждите нас. В пять пополуночи будем. И учтите: поднять нужно не только вашу роту, а весь батальон. Не знаю, сколько нас будет, видимо, немного, поэтому накануне поговорите с сочувствующими, пусть приготовятся…

— Есть! — ответили минёры и ушли.

— Пойдём и мы, — Надя тяжело поднялась со стула.

— Ты устала, — ласково сказал Александр. — Отдохни. Я один схожу. — и он осторожно коснулся ладонью её волос.

— Вот ещё! Что за телячьи нежности! Пошли.

Они спустились на Светланку, и здесь их пути разошлись: Надя отправилась в военный порт, Александр пошёл в аптеку Рубинштейна, хозяин которой помогал иногда эсерам. Но не аптекарь, толстый старый астматик, интересовал Александра, а его телефон. Он сел к аппарату и начал обзванивать тех членов организации, у кого были телефоны. Несмотря на то, что аптекарь деликатно вышел, Александр говорил кодированным языком: приглашал в Гнилой Угол к тетке Ефросинье, которая живет недалеко от лесного склада, на день рождения внука, коему завтра исполнится четыре года, и просил принести с собой игрушки и привести как можно больше друзей.

Выйдя из аптеки, Александр ещё долго колесил по городу, находя и не находя нужных ему людей. То же самое делали его помощники. Вернулся он на Голубинку не чувствуя ног от усталости. Надя пришла около полуночи. Она с гордостью сообщила, что портовики не останутся в стороне от восстания, поддержат их забастовкой.

Потом они легли спать, вернее, отдыхать, так как в четыре утра им надо быть в Гнилом Углу. Александр лёг на лавке, постелив себе овчинный полушубок. Надя ушла в хозяйскую половину за ситцевую занавеску. Их было двое на квартире «Хроникера», который по заданию организации два дня назад уехал в Никольск-Уссурийский.

Постукивали ходики, попискивал ветер в печи, поскрипывали половицы, расправляя натруженные за день спины… Может, все это и мешало уснуть Александру?

Он лежал на спине, заложив руки за голову, смежив веки и тщетно призывая сон. Думал он почему-то не о завтрашнем восстании, а о той, что лежала сейчас за пологом.

Александр и Надя знакомы полгода и полгода втайне от всех и от себя любили друг друга. Они были фанатически преданы революции, любовь считали буржуазным предрассудком и поэтому глушили в себе крепнувшее чувство. Александр и Надя часто оставались под одной крышей на конспиративных квартирах, и как друзья, так и враги считали их любовниками, но они были только товарищами по борьбе и нередко спали на одной кровати, по-братски грея друг друга.

Завтра, уже сегодня им в бой. И скорее всего, они погибнут. «И никогда она не узнает, что я её люблю!» — думал он. Александр ворочался на лавке, она скрипела. Наконец не выдержал, поднялся, осторожно ступая босыми ногами, подошёл к занавеске. Постоял, желая услышать её дыхание. А с той стороны, не дыша, стояла она. Александр хотел уже вернуться на свое место, как вдруг услышал шёпот: «Милый! Иди ко мне!»

Рывком сдвинул он в сторону занавеску, и… сухой жаркий поцелуй в губы встретил его. Гибкое девичье тело с маленькой крепкой грудью прижалось к нему. Он подхватил её на руки, мимолетно удивившись невесомости своей ноши. «Мой миленький! Мой маленький!» — прямо в ухо шептала она, совсем не похожая на того яростного оратора, неукротимого спорщика, какого видели горожане на митингах и собраниях. Это была сама нежность…

В Гнилом Углу их ждали люди и лодки. Лодок было три, людей – около двадцати – все, кого удалось предупредить вчера вечером. Александр не видел в темноте их лиц, но по силуэтам и голосам узнавал друзей и единомышленников: студента Воложанина, артиллериста Пенька, боевиков-профессионалов Владимира и Костю… Многих верных товарищей не хватало сейчас, но ничего, они присоединятся к ним завтра или сегодня к вечеру, когда восстание перекинется на флот и порт.

Было темно, холодно и тихо. Слышались лишь короткие реплики, звяканье оружия и всхлипыванье воды под днищами шлюпок.

Александр ждал, что Надя сядет с ним в одну лодку; он всё ещё был под ошеломляющим впечатлением их короткого, как высверк молнии, сближения. Но она пошла на первой шлюпке, и уже с моря донесся её приглушённый голос:

— Не задерживайтесь, товарищи! Время…

Три лодки шли на вёслах по бухте Золотой Рог, держась ближе к лесистому берегу Чуркина. Чёрная вода казалась маслянистой, чёрной, лишь в местах гребков появлялись белые пятна.

Было около пяти утра, когда, обогнув полуостров, маленькая флотилия втянулась в бухту Диомид. С берега давали отмашку фонарем. Лодки пошли быстрее. Люди молчали, слышалось только тяжёлое дыхание гребцов.

Александр, сидевший рядом с Воложаниным, чувствовал плечом, как тот дрожит. «Трусит, что ли?» — неприязненно подумал он, и студент, словно услышав его мысли, повернул к нему смутно белеющее в темноте лицо и прошептал непослушными губами:

— Холодно…

Александр расстегнул свой тёплый бушлат и одной полой прикрыл вздрагивающие плечи студента. Григорий уткнулся ему в плечо и неожиданно всхлипнул.

— Ну что это вы, — проворчал Александр. — Не распускайте нервы!

— Не думайте, я не боюсь! Я – хотите? — первым пойду! Я жизнь отдам, мне она теперь ни к чему, я…

— Прекратите истерику! Возьмите себя в руки! — сердито зашептал Александр. — Если и отдавать жизнь, то, по крайней мере, с толком… — он хотел ещё что-то оказать, но замолчал, потому что вдруг ясно понял, что этот парень сегодня погибнет, и почувствовал одновременно жалость и досаду. Плотнее прижал к себе и сказал по-отечески ласково: — Когда начнётся, держитесь рядом, на рожон не лезьте…

Лодка с шипеньем вонзилась в прибрежную гальку. Надя уже была на берегу. Она разговаривала со встретившим десант минёром Кириллом Кудрявцевым, членом военной организации.

— Почему вы один? Где же остальные?

— В казармах, товарищ Надя. А выйти, да ещё кучей, нет никакой возможности: «шкуры» следят. Сегодня даже из офицеров кой-кто домой ночевать не пошёл, остался в казарме. Но вы не беспокойтесь: братва начеку, патроны под матрасами, а винтовки рядом, в пирамидах… Только первая рота разоружена…

— В каких ротах дежурит начальство? — спросил подошедший Александр.

— В первой и четвертой.

— Офицеров и унтеров надо ликвидировать в первую очередь. Поднимать будем весь батальон, поэтому разделимся на группы и ворвёмся во все роты одновременно. Сигнал – свист. Я пойду в четвёртую роту, со мной студент, Пенёк и вы двое… Ты, товарищ Надя, со мной? — спросил он полуутвердительно, вглядываясь в силуэт женщины, чернеющий на фоне звездного неба.