— Я ведь говорил, я ведь предупреждал этих чванливых генералов, что возможен бунт. А они и не почухались! Единственное, что сделали, – угнали на Сахалин крейсера… Ни одной части из крепости не вывели, казаков не вызвали!.. Теперь все на меня свалят! А что я могу сделать один… со своей полусотней кретинов!..

Он приоткрыл дверь кабинета.

— Эй, кто там? Соедините меня с полицеймейстером Черновым, живо! Завалович у аппарата, Чернова мне! Где же он? Ах вот как, уехал в кратковременный отпуск… Понятно! Нет, исправляющий должность полицеймейстера Осмоловский мне не нужен, дайте отбой!.. Значит, срочно отпуск потребовался? Ах скотина! Это я не вам, барышня… Попрошу резиденцию губернатора, да… Алло! Подполковник Завалович у аппарата. Ваше превосходительство? Нет? А кто? Советник Смирнов… А где же его превос… В отпуске? Ну да, ну да, конечно, конечно… Насчёт митинга? А как же, конечно в курсе. Обязательно примем меры, да, да…

Он швырнул трубку на рычаг, злобно прошипел:

— Меры! Сами-то приняли меры: сбежали мерзавцы, как крысы с тонущего корабля…

В раздумье походил по кабинету, потом вновь приоткрыл дверь,

— Новенького… как его?.. Петрова ко мне!

И подошёл к шкафу, где хранилась на всякий случай цивильная одежда. Вошёл Петров.

— Вызывали, господин подполковник?

— Да, голубчик, — путаясь в рукавах пальто и кряхтя, отвечал Завалович. — Дела спешно призывают меня в Хабаровск, поезд через полчаса… Ротмистр Стархутский все ещё в Никольске, Макаров болен. Я не могу официально оставить вас за себя, но мы сделаем вот что: мой отъезд сохраним в тайне, а вы будете действовать как бы от моего имени. Ведь вы сможете больше, чем полуграмотный вахмистр… Антр ну, от этого во многом будет зависеть ваша карьера. Договорились, голубчик? Ну вот и прекрасно! Да, чуть не забыл… Там, на Мальцевском базаре собралась матросня, скорее всего, ничего серьёзного, но на всякий случай примите меры… Придумайте там что-нибудь… По всем вопросам держите связь с комендантом крепости Казбеком, если он только не сбе… не уехал куда-нибудь…

Багровый и пыхтящий, в длинном гражданском пальто и в сапогах со шпорами, подполковник суетливо открывал и закрывал ящики стола, вынимал и прятал какие-то бумаги. Петров давно уже всё понял и с презрительной полуулыбкой наблюдал за шефом: «Ишь каким прытким стал, боров! Куда девалась вся сановитость!.. А ведь ловко придумал, каналья: в случае успеха поощрят его, в случае неудачи – накажут меня…»

Вместе с тем Петров чувствовал необычайное возбуждение, знакомое лишь заядлому игроку в карты, когда дрожит внутри каждая жилочка и потеют ладони; азарт, с которым на карту ставится всё и – либо выигрывают состояние, либо разоряются дотла. До сих пор ему поручали мелкие, несерьёзные дела, как-то: допрос владельца опиекурильни или проверка благонадёжности прибывающих из Японии иммигрантов. Ну, а сегодня… «Большая игра начинается, господа, большая! И эта игра моя! Иду ва-банк! Аут Цезарь, аут нихил!»

Завалович наконец собрался. В левую руку он взял небольшой саквояж, а правую протянул Петрову. Тот с готовностью пожал пухлую потную длань, следя за собой, чтобы на лице не отразилось, насколько ему это неприятно.

— Денька через два-три буду назад. Выздоровеет Макаров – пусть принимает бразды правления. А пока вы уж сами… Желаю успеха!

— Благодарю за доверие, господин подполковник! Постараюсь оправдать!

«Катись к чёртовой матери!»

Едва за Заваловичем закрылась дверь, Петров принялся действовать: нельзя было терять ни минуты.

Примерно через полчаса к зданию жандармерии на Фонтанной начали подкатывать один за другим извозчики. Дежурка наполнялась прибывающими агентами. Неофициальный и. д. начальника тасовал колоду. Он сидел у окна, скрестив руки на груди, и смотрел на входящих. Ярко-красные губы нервически подёргивались в брезгливой усмешке. Со скверными, однако, картами приходится вступать в игру – серые вертлявые людишки с испитыми физиономиями, с опустошёнными глазами… Шестёрки, шестёрки… Ни единого козыря на руках! Но зато есть два в рукаве – «Михаил Архангел» и «Георгий Победоносец»[3]… С этими можно рискнуть!

Петров решительно встал со стула.

— Господа! Время дорого, ждать больше нельзя. План вкратце таков…

За два дня до митинга военный губернатор, полицмейстер и комендант крепости получили – каждый по своим каналам – донесения о том, что в воскресенье, 30-го, возможны беспорядки. Флуг и Чернов вовремя сориентировались и, оставив за себя помощников, укатили – один в Харбин, другой на свою загородную виллу. Казбек же, посчитав, что особых причин для тревоги нет, остался. Тем более, что генерал был не только гурманом, но и балетоманом и вообще «почётным гражданином кулис», а во Владивостоке был в разгаре театральный сезон.

Из рекламных объявлений владивостокских театров.

«Театр «Фарс» (дирекция М. П. Ливского) дает сегодня «Норму» (опера). Завтра – «Маскарад».

«Театр Петипа (1-я Морская, д. Боровикса) дает «Преступление и наказание».

«В собрании приказчиков завтра Ситцевый бал!»

«Прощальный концерт камерной музыки струнного квартета Лауб с участием капельмейстера Ондричека в Общественном собрании (угол Китайской и Светланской)».

«В театре «Золотой Рог» проездом из Американских Штатов – только одна гастроль! – всемирно известной балерины, несравненной м-ль Красавиной!»

На листке доноса Казбек небрежно черкнул: «Не подтвердилось».

В перерывах между банкетами, которые местные воротилы-меценаты устраивали в честь столичной примы, начальник штаба крепости Май-Маевский более трезво, чем комендант – в буквальном смысле, – оценивая обстановку, убеждал Казбека:

— Георгий Николаевич, в крепости неспокойно, надо бы что-то предпринять… Вон в прошлое воскресенье нижние чины устроили погром публичных домов, что возле базара…

Казбек захохотал, запрокинув горбоносое лицо.

— Нy и правильно сделали солдаты, значит, плохо их обслужили! Знаю я этих… — он покосился в сторону ремингтонистки, сидевшей за своим столиком с каменным лицом, — Этих жриц Афродиты…

Потом, перестав смеяться, сказал:

— Ладно. Направьте на дежурство при 3-й полицейской части, в район коей, если не ошибаюсь, входят казармы и базар, пару стрелковых полурот, этого будет вполне достаточно.

— Слушаюсь. И ещё я хотел, Георгий Николаевич…

— Хватит о делах, дорогой! Нет, скажи, какие ножки у этой Красавиной, а? Помнишь, у Пушкина: «Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры…» Как там дальше?..

В воскресенье Казбек проснулся, разбуженный деликатной, но настойчивой рукой. С трудом разлепив глаза, генерал увидел висящий у самого его носа аксельбант, крученный из золотых ниток. Склонившийся над постелью адъютант тихонько говорил:

— Простите, ваше превосходительство, но там к вам пришли… Матросская депутация…

— Что? Кто? Какая ещё депутация?

— Представители митинга, который собрался на Мальцевском базаре. Приглашают вас…

— Что за чертовщина? Они что, с ума посходили? Гнать в шею!

Комендант спустил на пол ноги в лиловых фильдекосовых кальсонах и сел на постели, всклокоченный, костлявый, страшный; лицо его было лимонного цвета, мешки под глазами набрякли, большой нос уныло нависал над тонкими синими губами. Соответствующее амбре исходило от генерала.

— Но, ваше превосходительство, матросы настроены весьма решительно… Боюсь, как бы не было осложнений…

— Ну скажи им, что меня нет! Что я уехал! Что я умер! Что угодно! Ступай! Постой… Подай сначала коньяк. Там, в поставце должен быть…

Когда адъютант вернулся, комендант уже возродился к жизни и деятельности. Глаза стали осмысленными и заблестели, нос уже не висел уныло, а торчал хищно и воинственно. Облачённый в широкий китайский халат, Казбек сидел за письменным столом и материл кого-то по телефону. Положив трубку, он посмотрел на адъютанта.