ПОСЕЩЕНИЕ МАТЕРИКА
Это было 28 января, за шесть дней до ожидаемого с таким нетерпением первого появления солнца после длинной полярной ночи. Барометр стоял высоко, небо было почти безоблачно при тихой погоде. В 8 часов утра, за час до нашего отъезда, температура воздуха равнялась —35,5°. В 10 часов утра наш маленький отряд тронулся в путь. Прощаясь, Матисен сказал, что мы теперь настолько привыкли к санным поездкам на собаках, что провожаем отъезжающих с таким же чувством, как это происходит в Петербурге на Николаевском вокзале. На борту все были здоровы вплоть до гидрографа, страдавшего перед тем периоститом[113] верхней челюсти с повышенной температурой. Его болезнь была, по всей вероятности, следствием привычки выходить из паровой бани неодетым на мороз и валяться в снегу. Я строго приказал команде воздержаться от этой излюбленной ими привычки до возвращения на родину, так как климатические условия острова Котельного могут при этом послужить причиной смерти.
Воллосович сел на сани к Николаю Куртаху, я к Чикачеву. В каждые сани было запряжено по 14 собак. Сибирские сани с ледяными полозьями были довольно легкие, груз не превышал 320 кг. После того как мы проехали несколько километров, нас нагнала собака с «Зари». Мы не могли отогнать ее назад, и она охотно далась запрячь себя в нарту. Собаки везли плохо; мы подолгу шли пешком. В 2 часа 35 минут пополудни остановились у устья реки Чукотской, хотя сделали за 4 1/2 часа не более 25 км. Начало уже темнеть. Около 3 км севернее реки Чукотской прошли хорошо знакомый мне западный мыс, против которого в мае 1893 г. мы пережидали шторм в течение трех дней. В этом месте нам встретились тогда первые чайки, как предвестники раннего наступления лета.
Каково будет грядущее лето, раннее или позднее?
Здесь на берегу, где лежало много плавника, как и у всех устьевых участков рек и на барах, наши якуты разбили палатку. В маленькой жестяной печурке вскоре запылал огонь и затрещали дрова. К сожалению, труба оказалась слишком короткой — пламя выбивалось из трубы. Так как палатка могла загореться, то мы в дальнейшем не пользовались печуркой, за исключением тех случаев, когда ночевали на льду. На берегу немало камня, который может служить материалом для хорошего очага. Наши якуты большие мастера складывать такие очаги и умеют быстро разводить огонь.
Насколько легче была эта поездка благодаря присутствию столь ловких работников, как Николай и Василий, а также благодаря хорошим собакам и хорошей «дороге»! Обилие древесного топлива, вместо бережливого пользования керосиновой кухней, также облегчало условия путешествия. Это был большой контраст с прошлогодней поездкой, когда всю подсобную работу мы должны были выполнять сами. Я наслаждался теперь возможностью быть хорошо обслуженным. Сразу после того как палатка была устроена, мы вползали в нее, закуривали папиросы и беседовали, пока закипал чай и готовился ужин.
На другой день, 29 января, сделали около 37 км. Собаки везли плохо. У некоторых мысов нам пришлось пробираться по торосам. За мысом Шилейко, у устья маленькой речушки разбили второй лагерь. При виде этой своеобразной скалы у меня ожили воспоминания о прежнем путешествии. В то время мы брели, обливаясь потом, по грязному талому снегу при свете полуночного солнца. По дороге застрелили тогда нескольких сидевших на скалах чистиков. Позже Шилейко застрелил медведя, мясо которого вывело нас из затруднения. Теперь я видел перед собой этот своеобразный мыс в сумерках убывающей полярной ночи. Он был покрыт глубокой снежной пеленой. Не было видно следов какого-либо живого существа. Температура в 9 часов вечера была —42,8°, поэтому неудивительно, что медведи не покидали своих берлог, где проводили зимнюю спячку.
Большая роскошь, проснувшись ранним утром после освежающего сна, остаться лежать в теплом спальном мешке, пока рабочие разведут огонь, вскипятят чай и поставят чашку чаю у спального мешка. Тогда только я подымаюсь, прихлебываю горячий чай, закуриваю папиросу и запиваю ее второй и третьей чашкой. К тому времени яркое пламя потрескивающих дров настолько согревает палатку, что выползти из спального мешка и даже переодеть ночное белье на дневное отнюдь не является геройством. Часы показывают уже 7 часов утра. Выпрямившись, попадаю в едкий дым, который собирается вверху палатки. Выйдя наружу, перевожу дух на тихом прозрачном воздухе.
Термометр показывает 42,3° мороза, ветер восточный силой 1 м, лишь десятая часть неба покрыта облаками. Два часа спустя, тепло одетые и сытые, мы снова в пути. Чувствуем себя в поездке «тойонами», так как она совершается по-барски. Собаки весело бегут сегодня по ровной дороге, и мы почти весь день сидим на санях.
В полдень, проехав 21 км, подъезжаем к моей старой поварне у Урассалаха. Две трети ее, сооруженные из горизонтально положенных бревен, стоят в целости, но «балагана», т. е. пристройки, сделанной из вертикально поставленных жердей, больше нет. Чтобы напрасно не обнадеживать какого-либо путника, который в будущем, возможно, здесь проедет, я должен сказать, что поварня производит впечатление жилья только снаружи, но совершенно непригодна для ночлега, так как внутри забита снегом и нуждается в большом ремонте. По соседству с ней возвышается устроенный Воллосовичем склад. В этот день мы сделали около 48 км и незадолго до наступления темноты в 2 часа 40 минут дня прибыли в Егоров стан. Наш третий лагерь у речки Егорова стана находится в том месте, где в 1886 г. я оставил построенный мною бот. Я прошел тогда на веслах от Урассалаха досюда частью по открытому морю, частью лавируя меж плавучих льдов. Остатки этого славного судна — киль и штевень — торчали на берегу из-под снега, а шпангоуты и планки послужили топливом позднейшим посетителям острова.
На другой день, 31 января, в 5 часа 30 минут дня, мы добрались в сумерках до хижины Михайлова стана на южной оконечности острова. С 9 часов 15 минут утра сделали по ровной дороге 48 км. В конце пути, сидя на нарте в теплой шубе— совике, я мучительно боролся с охватившей меня сонливостью.
Михайлов стан представляет сооруженный несколько лет назад довольно благоустроенный бревенчатый дом. В нем жили с июля месяца по ноябрь Бруснев и Ционглинский и вели наблюдения на организованной ими стационарной метеорологической станции.
Не доезжая 10 км до стана, Василий заметил своим зорким глазом между байджарахами оленя с олененком. Это было для нас приятным открытием. Следовательно, не все олени ушли на зимний период на юг, и можно надеяться, что после появления солнца наши охотники с «Зари» пополнят запасы свежего мяса.
Мы вовремя очутились под крышей, так как в 9 часов вечера при —35,3° началась пурга с восточно-северо-восточным ветром силой 10 м/сек. Мороз резко ощущался при таком ветре; я едва не отморозил себе пальцы, пока держал против ветра анемометр. На другой день, когда ветер повернул на северо-северо-восток, температура поднялась до —23,5°, а 2 февраля, хотя ветер и дул снова с востоко-северо-востока, термометр показывал — 17,8°. Затем ветер повернул, постепенно ослабевая, через юг, запад и север на восток. С новым падением температуры ветер усилился до 12 м/сек, 5 февраля было —26,3° при северо-восточном ветре силой 12 м/сек и 6 февраля —29,8° при северо-северо-восточном 4 м/сек. Лишь с наступлением затишья, во время нашего привала на льду между островами Котельным и Малым Ляховским, температура снова опустилась ниже —30°. Связаны ли эти повышения температуры при северо-восточном ветре с наличием полыньи?
В скором времени мы устроились с удобством в этой хижине[114]. Пламя, пылавшее в открытом камельке якутского типа, согревало нас в течение всего дня. Ночью выспались в теплых спальных мешках. Недостатка в продовольствии не ощущалось, так что мы без забот пережидали здесь снежную пургу, мороз и темень, чтобы в благоприятный момент отправиться по льду на материк. Для Воллосовича, которого нельзя было еще признать здоровым, а только выздоравливающим и который нуждался поэтому в покое, эти несколько дней шторма оказались вполне кстати. Под кровом хижины мы наслаждались отдыхом до 6 февраля. Я послал Василия за 20 км к Елисеевской поварне, которая находится по ту сторону Медвежьего мыса на восточном берегу острова. Несколько часов спустя он привез пять оленьих голов из остававшихся там с прошлого года запасов. Теперь у нас оказалось лакомое блюдо из жареных оленьих мозгов, отлично приготовленных Николаем, которого Воллосович обучил прошлым летом поварскому искусству.