Когда я предложил доктору Вальтеру сопровождать меня в полярную экспедицию, я никак не мог ожидать такого трагического конца. Ответственность за это должен нести только я, хотя не раз просил доктора совершенно оставить дежурства на наблюдательной станции, но он настаивал на том, что дежурства его не утомляют, а, наоборот, вносят приятное разнообразие и на его здоровье не отражаются. В утро последнего дежурства доктору стало плохо во время снятия показаний барометра. Дежуривший в этот день Шервинский, которому было ясно, что каждое движение доктора сопровождается мучительными болями, приложил все старания, чтобы уговорить доктора покинуть наблюдательную станцию и вернуться с его помощью на «Зарю». Но доктор не хотел об этом слышать, а попросил только снять показания термометра и унифиляра на открытом воздухе и занес сам в журнал данные наблюдений. Смерть наступила, по-видимому, вскоре после ухода Шервинского, так как запись наблюдений прервалась в 11 часов утра.
Четверг 9 января. И вот этот день позади. Ради доверенной мне команды я должен был позаботиться о том, чтобы поднять общее настроение. Вся команда оказывала внимание умершему доктору и все переживали искреннюю печаль. О праздничной елке не могло быть и речи. Я вынул из ящика отложенные в прошлом году подарки, кроме того, две пары домино, шашки и дорожные шахматы. Среди подарков были карамель в больших жестяных банках и другие сладости разного рода, туалетное мыло, одеколон и многое другое. У Матисена оказалось много полезных вещей, например шерстяные ночные колпаки, перчатки, куртки и тому подобное. Кроме того, он подал мне хорошую мысль — в качестве главного лотерейного выигрыша положить на стол двустволку.
Вся команда, включая Егора, Николая и Василия, одетая в свежие матросские рубашки, собралась в кубрике вокруг елки. Главный выигрыш, ружье, достался Шервинскому, чему я был очень рад.
Читая «Вильгельма Мейстера» Гёте, я нашел места, относящиеся к характеру Вальтера: ...«У него был спокойный нрав, в обращении он был прост, был хорошим товарищем, снисходительным, скромным и заботливым. Он мог простить и забыть обиду, но никогда не мог примириться с тем, что переходит границы честности, добра, порядочности...»
В первый день рождественских праздников я нес службу наблюдений. В печальном настроении я отправился на станцию через четыре дня после постигшего нас несчастья. На наблюдательной станции в течение дня у меня было много гостей. Приходил Воллосович, затем явилась депутация матросов под предводительством Железнякова, которые, согласно старинному народному русскому обычаю ходить из дома в дом и петь коляды, спели мне рождественские песни и поздравили с праздником. Затем пришла с праздничным приветом более многолюдная группа, к которой примкнули машинисты во главе с Толстовым. После них ко мне пришли Огрин и Шервинский. Последний передал мне в подарок выкованный им зимой охотничий нож с острым стальным клинком и красивой точеной рукояткой из мамонтовой кости. Наконечник и верхняя часть ножен были сделаны из металла, а боковые стороны — из шкуры оленьих ног. Я догадался, что он выковал клинок для милого доктора и теперь передал его мне на память о моем близком друге.
Подарок Огрина был другого рода: передавая свой рисунок надгробного памятника доктору, он спросил мое мнение об этом наброске; я ответил Огрину, что доктор любил все простое и стройное и выбрал бы себе для надгробного памятника только валун с краткой надписью.
Суббота 11 января в ночь на 12-e. Ночное дежурство на наблюдательной станции. Я несказанно устал! Как охотно я передал бы все свои обязанности в другие руки и отошел от этой работы. Но мой долг довести экспедицию до конца.
Понедельник 13 января. Сегодня я сообщил Матисену о своем скором отъезде.
Воллосович, много переживший в течение своей жизни, так потрясен треволнениями последних дней, что у него появились признаки неврастении, и он не в состоянии продолжать свою работу. Я вынужден разрешить ему уехать. Счастливый!
Среда 15 января. План моих действий таков: не позднее как через две недели при благоприятной погоде я отправляюсь вместе с Воллосовичем навстречу почте, но не дальше первого жилья на побережье[111]. Оттуда я вернусь на Ляховский[112] остров, обследую его западный полуостров, насколько возможно в это время года, переберусь на Столбовой и потом на Бельковский остров, а затем вернусь обратно сюда.
После того как 4 января я запер в ящик стола все дневники доктора и остальные рукописи, лежавшие на его письменном столе, я передал ключ командиру судна, а себе взял папку продовольственных записей и принялся приводить в порядок оставшиеся после него бумаги. В связи с тем что, как теперь выяснилось, у доктора было кровохарканье и не исключена возможность туберкулеза как причины смерти, я сам уложил в ящик его вещи и велел все сжечь.
Из «Вильгельма Мейстера»: ...«Быть деятельным первое назначение человека и все часы досуга, когда он отдыхает, он должен использовать для ясного познания внешнего мира, того понимания, которое ему облегчит впоследствии его деятельность...»
Воллосовичу сегодня лучше. Его больше не лихорадит, кашель стал легче. Я хотел вчера ночью дежурить у его постели, но больной попросил вместо меня прийти матроса. Сегодня я буду спать около него.
Становится заметно светлее. Во время наблюдений 16 января я смог без помощи фонаря снять в час дня показания наружного термометра. Когда небо безоблачно, настолько светло, что в 8 часов утра ясно видны заструги. Как только Воллосович почувствует себя достаточно окрепшим после болезни, могу отправиться в путь. У меня все еще нет особого желания работать, но я должен без промедлений приняться за подготовку к своему путешествию.
Понедельник 20 января. Приготовления к поездке начались. Сегодня температура —45°. Продовольственный отчет я составил вместе с Воллосовичем и написал инструкции для трех отъезжающих в путь: Матисена, Бирули и Колчака, которые передам им завтра. Сейчас же после прибытия с материка собачьей упряжки первым выступает Матисен на северо-восток. Он пройдет возможно дальше, пока его не задержит какая-нибудь полынья. Затем, повернув обратно, он объедет северное побережье острова Котельного и заснимет его до бухты Драгоценной. Гидрограф вместе с Бирулей должен выступить на Новую Сибирь тотчас после возвращения Матисена и оттуда предпринять поездку на север, чтобы изучить вопрос образования полыньи. На обратном пути он должен закончить съемку вдоль восточного берега по мелководью острова Котельного. В случае если Матисеном этот берег будет уже заснят, гидрограф должен уточнить границы Земли Бунге и, смотря по обстоятельствам, выяснить связь ее с островом Фаддеевским.
Наконец, Бируле я поручил произвести исследование Новой Сибири в течение лета до прихода «Зари». На случай если «Заря» не сможет подойти к берегу, я предупредил Бирулю, что он должен быть готов перебраться в декабре месяце по льду на материк.
Вторник 21 января. Меня и Воллосовича в работе на наблюдательной станции заменят Железняков и Толстов. Это самые грамотные матросы, у них хороший почерк, а последний из них даже пишет стихи.
День ото дня становится светлее. Сегодня, несмотря на облачное небо, ясно видны строения станции.
Почему доктор не мог дожить до появления солнца? Как угнетала доктора полярная ночь и как он тосковал по солнцу! За два дня до своей смерти он рассказывал, что точно подсчитал потребность в снаряжении и продовольствии для достижения Северного полюса с острова Беннета. «Это получается так дешево,— сказал он,— что я мог бы предпринять это путешествие на свои собственные средства».
Для меня полярная ночь закончится через несколько дней в моей поездке на материк, так как я направляюсь на юг — навстречу солнцу.
Айджергайдах, 5 марта. До сегодняшнего дня я вел записи в маленькой тетради, начиная с 28 января. Сюда, в дневник, должны быть занесены важные документы и телеграммы, полученные мною 21 февраля с первой почтой вместе с телеграммами из дому. Писем не было!.. Надеюсь получить ожидаемые с нетерпением письма через неделю со следующей почтой.