Наконец я прочел в том же томе «Известий Петерманна» статью Миддендорфа о «Гольфштреме восточнее Нордкапа». Из этой статьи хотел бы привести следующие слова: «Я должен был бы отречься от всего своего прошлого, если бы, пользуясь этим случаем, не высказал надежды, что Сибирское Полярное море станет в скором времени объектом нашего внимания. Тем, для кого имеет значение материальная выгода лишь в данный момент, можно указать, что Полярное море таит в себе большие ценности. Вызывает возмущение хищническое истребление, обогащающее американских китобоев в нашем Беринговом море, и этому хищничеству в последние годы следуют также предприимчивые норвежцы у Кольского полуострова и в Карском море. Сокровища находятся именно здесь. Вместо того чтобы постоянно думать, где заимствовать вооруженного пушечными жерлами аргуса, чтобы охранять эти сокровища, следует ознакомиться с природой этих областей, а затем взяться самим за их рациональную эксплуатацию. Это необходимо сделать прежде, чем в наших собственных границах преимущество не будет захвачено иностранцами».
В заключение привожу еще одну выписку из статьи «О Русской северной полярной экспедиции» в том же томе «Известий Петерманна» (VI. 1870, стр. 226—230), а именно статью Петерманна о его переписке с Воейковым по вопросу представленного Русскому географическому обществу плана Северной полярной экспедиции. Цитирую из письма Воейкова: «Новая Земля и море на восток до северной оконечности Сибири и до Новосибирских островов является полем деятельности русской северной экспедиции. Если шведы действительно предприняли зимовку на Шпицбергене, то было бы напрасной тратой средств посылать туда русскую экспедицию. Было бы чрезвычайно интересно там перезимовать. В остальном Шпицберген довольно хорошо уже изучен благодаря шведским и другим экспедициям. Подводя итоги результатам этого года, я предложил направить два судна, одно к северному побережью Новой Земли и по возможности прямо к северной оконечности Сибири, где следовало бы перезимовать, а следующим летом отправиться дальше к Новой Сибири и Берингову проливу. Второе судно направить в Карское море на розыск свободного от льда морского пути к устьям Оби и Енисея».
В заключение Петерманн, подытоживая положение вещей, высказывается следующим образом: «Россия не будет, подобно Англии, шесть лет подряд обсуждать вопрос, исписывая полные чернильницы, чтобы в конце концов ничего не совершить!»
Иллюстрировать описание моей санной поездки по тундре может определение Тиндаля, высказанное им при виде «Моря льда»[74]: «Он производит впечатления моря, на котором бушевала со всех сторон буря и которое внезапно оцепенело в покое». Но какой контраст! Там глетчер Монбланской группы — какая величественная перспектива, какая живописная картина, напоминающая сценическую декорацию! После немногих часов спуска дорога приводит там к культурным городам. А здесь взгляд, если ему не препятствует туман, когда оказываешься как бы в сосуде с молоком, упирается в оцепеневшие валы в этой пустынной, наиболее отдаленной от цивилизованных стран области Старого Света.
Пятница 14 июня. Вчера после ужина я отправился на остров Наблюдений. Снег сильно пропитался водой, и я поэтому взял лыжи. Несколько дней назад я заметил, что мои ноги отекли. Если это симптом сердечного заболевания, то мое положение будет довольно-таки плачевным.
Неглубокий снег на острове почти совсем растаял. На оттаявшей тундре образовались лужи, и вода стекала по откосам в море. У берегов острова поверх льда стояла вода. Между торосами тонули даже горные лыжи, так что широкие клондайкские башмаки были как раз уместны.
Вечер на редкость великолепен. Тепло и безветренно. Яркое солнце, ясный прозрачный воздух. Множество пуночек оживляет остров; их подвижность и пение напоминает нашего жаворонка. Щебетание походит на начальные звуки пения жаворонка, а поднимаясь в воздух они также вздрагивают крылышками, но вскоре снова опускаются и обрывают свое пение. Хотя бурые пятна тундры с ее скудной растительностью слабо напоминают природу нашей родины, но тем не менее веселые движения пуночек вызывают радостное волнение и пробуждают в памяти светлые родные картины. В остальном тундра еще мало населена: я видел парочку чаек с темными крыльями, несколько камнешарок, слышал вдали исландского песочника, моего старого друга по острову Котельному. Видел еще парочку сивок (Charadrius morinellus), которые до сих пор не известны как перелетные птицы, и поэтому я застрелил одну из них. Когда вернулся «домой», я увидел верные признаки возвращения доктора — около нарты лежал олень, и с него сдирали шкуру. Доктор и гидрограф остались довольны своей поездкой. Невзирая на тяжелую дорогу, когда приходилось проваливаться в мокрый снег до пояса, они сделали 70 км. Собаки, управляемые Стрижевым, тащили легкую нарту настолько хорошо, что приходилось попеременно на нее садиться, чтобы замедлить бег собак и чтобы два других охотника могли поспевать за упряжкой. В первый день они дошли до залива у западной оконечности острова Таймыр. Этот залив следует рассматривать как гавань Актиния, но с уверенностью этого нельзя утверждать, так как гурия[75], построенного экспедицией на «Веге», найти не удалось, В следующий день они проехали вдоль южного берега острова Таймыра вплоть до сужения Таймырского пролива. Оказалось, что на карте Бове ошибочно указаны у западного берега острова Таймыра два маленьких островка (острова Говгарда), в действительности не существующие, и показан курс, который ведет прямо через сушу, т. е. через остров Боневи (!). Очертания южного побережья на карте вполне совпадают с действительностью. Там имеется также маленький островок близ узкой части пролива, перед четвертой бухтой Входного мыса. Здесь, на южном берегу острова Таймыр, доктор застрелил трех крупных оленей и видел на острове еще стадо из семи оленей. Склад был в полном порядке: ни сухари, ни рыба не были испорчены и не тронуты зверем.
Погода стояла благоприятная, но незадолго до разбивки палатки, когда доктор возвращался через пролив после охоты на оленей, разразился сильный ливень, и путники промокли до нитки. К утру их развешанная одежда высохла на ветру. Из животного мира видели много нерп, лежавших у своих лунок, а из перелетных птиц — первых казарок и морянок, множество чаек и куликов. Вчера в полдень путники свернули палатку и погрузили консервы со склада на сани, оставив 50 кг рыбы, в расчете, что за застреленными оленями придется нарту посылать еще раз. Около убитых оленей была целая стая чаек; после них из внутренностей ничего не осталось. Мягкие, хрящеватые рога были тоже съедены до основания, а самый лакомый для нас кусок — язык — совсем исчез.
Вчера вечером с привезенного оленя была снята шкура, под которой оказались личинки оленьего овода (Oestrus tarandi). Эти личинки свидетельствовали о том, что животное пришло с юга! Встреченные доктором стада состояли из старых оленей, между тем как зимой близ «Зари» наши охотники подстреливали годовалых и двухлетних оленей, а также самок с телятами. Отсюда доктор заключает, что здесь зимуют только молодые олени, а старые, очевидно, перекочевывают зимой на юг. К его мнению я полностью присоединяюсь.
Подвергнув меня сегодня утром тщательному медицинскому осмотру, доктор нашел, что тоны сердца и границы соответствуют у меня норме, а сильные отеки на ногах до колен являются следствием сердечной слабости, вызванной перенапряжением во время последнего тяжелого перехода. Он предписал мне несколько дней покоя и считает, что я смогу спокойно предпринять предусмотренную планом поездку, если отеки исчезнут без осложнений. Но как только отеки снова появятся в пути, я должен буду безусловно повернуть обратно, также при появлении трудно заживающих повреждений кожи и язвах. Сам доктор, невзирая на только что перенесенный суставной ревматизм, не щадит себя и ходил к заливу Актиния и к Таймырскому проливу.