— Тош, давай сразу, Мир надо спасать и беречь, по непонятным причинам это должны делать мы. Ты меня ненавидишь из-за детских комплексов. Я тебя…дцать лет не видела, и, если бы еще столько же, клянусь, не скучала бы. Теперь вопрос. Сможем сработаться или одному из нас придется искать работу. Поскольку меня притащили сюда почти за шкирку, потеснят тебя. Вопросы? Предложения?

Тошка плюхнулся обратно на стул, но заговорил нормальном голосом:

— Как я могу тебя охранять, если я тебя ненавижу? — он хмыкнул, — дико звучит, сам понимаю. Может, пройдет со временем?

Я пожала плечами:

— Ну, охраняешь ты не меня, Зою, а Приграничье. Насколько всё удается, пока не могу судить. Мои предшественницы выбирали Велеса своим телохранителем. Я, по вполне понятной причине, этого сделать не могу. Я тебя не ненавижу, Тошка. Я тебе не доверяю, как доносчику. Пусть мы сейчас и взрослые, даже если случилось чудо, и ты изменился, спиной я к тебе не повернусь. А охранять не доверю даже пуговицу от своего халата. Но по законам этого Мира охранять меня должен или Велес или кто-то из его отряда. Но ведь "каков поп, таков и приход", значит твоим ребятам я тоже верить не могу, — я проговаривала ситуацию вслух, искренне надеясь найти выход.

— Зря, — нехотя произнес он, — ребята у меня хорошие. Про нашу неприязнь слыхом не слыхивали. Ты права про Приграничье, мы с тобой можем и годами не видится, если что. Но тут мой дом и снова ты меня не выживешь! — он злобно посмотрел на меня.

— Ой, вот только не надо мне угрожать и убивать наповал взглядом, — вредным голосом Зойки-воображалы, протянула я, — еще выживать тебя, больно надо. Сейчас, если что, просто отравлю и все. Дел-то! — разумеется я блефовала, я вернулась что бы все сделать правильно, а споткнулась на первом же шагу. Что же мне делать? Уйти, снова призвать Гера? Нет, уже не могу. Правильно сделала, что перед походом к Велесу сняла браслет, такая буря эмоций, Гер бы почувствовал неладное. Но как же поступить?

Я настолько ушла в свои мысли, что пропустила момент, когда Тошка перестал изображать праведный гнев, а встал, обогнул мощный, заваленный бумагами стол, сел на стул напротив меня и уставился немигающим взглядом. Гипнотизировать пытается, что ли? Ну-ну.

— Ты чего? — мне стало не по себе.

— Да я вот думаю, насколько легко меняется истина в зависимости от того, кто её излагает. Да и кто слушает, то же играет роль. Не ожидала от "Макаки" разумных слов? — он усмехнулся на моё явное удивление тому, что он говорит как нормальный человек, — А ведь всё просто, Зоя. Я всегда знал, кто мои предки. И гордился этим. И про тебя знал. Но в моей семье считали, раз ты ничего не делала, не училась, значит ты отвергала и их и нашу тайну, и наши знания. Я считал тебя предательницей и презирал, как и всех обычных во дворе. Мальчишки, они чувствовали во мне что-то, я был у вас "белой вороной", вот и мстил, как мог.

Вот тут я растерялась полностью, не зная, что сказать просто смотрела на Антона. Если всё так, то, возможно, мы были не правы. Но это было в прошлом, которое неизменно. А вот что нам делать со всем этим сейчас?

— Я могу предоставить тебе телохранителей. А выберешь сама, — глухо проговорил Тошка-Велес, буравя меня взглядом. Он явно взял себя в руки, но далось ему это с большим трудом.

— Хорошо, предоставь, — я тоже постаралась думать о нынешнем моменте, а не об ошибках прошлого, — но не из своих любимчиков, а из тех, кого не принимаешь, как меня когда-то. Зная тебя, я уверена, такие есть. Думаю, для меня это и будет искомое, минус на минус всегда дают плюс.

— Почему? — не понял он.

— Математика, — я вредно пожала плечами.

— Зоя, — сдержанно проговорил Антон, но сжатая в кулак рука его выдавала.

— Потому что человек симпатизирует тому, кто на него похож, — нехотя объяснила я очевидное для меня, — это в его природе, тут ты глава, значит, ребята будут стараться тебя копировать. А твоей копии я не буду доверять так же, как и тебе.

— Какая ты умная… — протянул он. А потом неожиданно подался вперед и тихо спросил — Что там теперь? Сильно поменялось?

Странно, но я поняла его сразу.

— Сильно, Антон. Из наших вообще никого не осталось, может кто из младших, но так, наездами, к старикам. Детскую площадку целиком поменяли, на современную. Она яркая, красивая, наверное, но уже не наша, понимаешь?

Тошка кивнул.

— А большие тополя, помнишь? Их спилили. Может, с того все и началось, — расстроено проговорила я.

— С того, — он снова кивнул, — у меня кто-то из прапрабабок служил в святилище Макоши. Раньше в роду одни девочки рождались. Когда я родился, мама надеялась уберечь, когда первое дерево спилили она настояла, что бы мы переехали, считай, сбежали. Но я в Суворовское поступил, там и нашли, — он помолчал, то ли удивляясь неожиданной своей откровенности, то ли пытаясь представить то, о чем я ему рассказала, — Ладно, проехали. Самого худшего, значит предоставить?

— Не худшего, а того, кого ненавидишь, как меня. Практически, без причины. Ты же иначе не можешь, ведь так? Кто-то не может не любить, а ты наоборот, всё врагов ищешь! — мстительно проговорила я.

— Есть такое, — он кивнул, — жаль, что так все нескладно получилось, Зоя. Тогда я злился на тебя, обвинял во всех бедах. А по справедливости ты-то мне ничего плохого не сделала. Ну, кличку дурацкую придумала, да и то потому, что пыталась как-то Витьку или Ваську подбодрить, надо же и не помню имя, — он как-то растеряно взглянул на меня, — Помню только, что вражда тогда и началась, — задумчиво проговорил Антон, по прихоти Судьбы ставший Велесом.

— Вовку, Антон, — тихо поправила я, — твоего злейшего врага, на тот момент, звали Вовкой. Может дело не в тебе или мне? А во взрослых, что тогда управляли детскими умами, да и жизнями тоже? Я до последнего не знала, что я — Макошь. Никому из моих близких и в голову такое прийти не могло. Не у тех родилась, что ли? А твои, оказывается, знали, но молчали. Возможно, поведи они себя по-другому, и у нас с тобой жизни по-другому сложились бы. Кто знает. Но живем то мы здесь и сейчас. Так что давай выбираться из воспоминаний. Будем считать, что разобрались и пойдем дальше.

— Может и так, — кивнул он, — но они, а потом и я, считали, что Богам виднее, и не надо в их дела вмешиваться.

— Значит, ты знал, что Веда не Макошь? — наугад спросила я.

— Разумеется, знал, — нехотя кивнул он, — я же Велес по праву рождения, я же тебе говорил. Я всегда чувствую своих. Ты, вот точно из наших.

— А как же Бер? Ты же отдал его Веде. И Сигурд чуть не потерял себя. Ты всё это время знал? Но как же ты мог не вмешаться? — я была возмущена до предела.

— Ты всё такая же, правду ищешь, — беззлобно хмыкнул Тошка, — говорю же тебе, не принято в моей семье в дела Богов вмешиваться. Им виднее, почему так, а не иначе. Ладно, — уже другим тоном добавил он, — пойдем тебе охрану выбирать.

Антон поднялся и подождав меня, вывел в другие двери. Оказавшись на улице, я искоса посмотрела на него, он и в детстве был симпатичным, таким и остался. Приятное лицо, крепкая фигура воина. А вот не лежит душа, абсолютно. Может я бы и попыталась забыть детскую неприязнь, но то, что он не вмешался, то, что пустил на самотёк жизни Бера и Ветра… И не надо на Богов всё сваливать, они-то как раз постарались, себе подобными людей сделали. Так что подлость человеческая и лень души к ним отношения не имеют.

Антон-Велес шел медленно, стараясь подстроится под мой шаг, причем делал это не нарочито, а как само собой разумеющееся. Почему-то вспомнилось, взрослые всегда его в пример ставили, мол, как хорошо воспитан мальчик. Нет, все же недаром говорят, не по-хорошему мил, а по милу — хорош. Ничего с собой поделать не могу. Не быть нам друзьями. Словно прочитав мои мысли он негромко произнес:

— Не быть, согласен, но и открытая вражда мне ни к чему. И, если с Темным эльфом, я бы еще потягался, то со Льдом враждовать дураков нет, он же на всю голову отмороженный.