— И правда, ребята! Чего вам тащиться такую даль, а потом обратно?

— Вообще-то поздновато уже, — заметил Валерка. Он тоже продрог без головного убора, все натягивал на уши воротник куртки. Гитара болталась у него на груди.

— Ладно, — Андрей не любил мямлить, как приятель, рубил с плеча. Да и Томку он отлично понял. — Раз вам близко… проводим до трамвая.

Было решено встретиться в субботу в три часа дня у остановки трамвая «Книжный магазин».

— А что дальше? — повеселела Томка. — Поедем за город? Ой, здорово! Только… только холодно ведь уже.

— Не замерзнешь, — не очень ласково и уже через плечо бросил ей Андрей.

Они с Валеркой не только усадили Ритку в трамвай, но и подождали, пока он тронется. Ритка махнула им: «Идите!», а они постояли. Валерка смешной, тонкий. Белый нос торчит из-за поднятого воротника. А Андрей большой, сильный, руки в карманах куртки, смотрит слегка исподлобья, набычившись…

Вагон покачивало, Ритка время от времени закрывала глаза, припоминая подробности вечера, и тотчас из тьмы на нее наплывал тяжеловатый хмурый взгляд Андрея. Господи, и неужели все это было с ней, Риткой? Чудный, великолепный вечер! Повторится ли он когда-нибудь еще?

В квартире все еще держался запах спиртного перегара и папиросного дыма, хотя, судя по тому, что было свежо и пахло еще и улицей, мать основательно проветрила комнаты и кухню.

Из большой комнаты доносился храп отца, а мать еще не спала. Сидела у кухонного стола, набросив на плечи дырявый пуховый платок. Перед ней были разложены стопки каких-то ведомостей. Опять взялась помочь кому-то составить квартальный отчет. Видимо, с деньгами совсем худо. Ритка отменила это про себя машинально, скидывая пальто. Она обнаружила вдруг, что снова хочет есть.

— Вон, в кастрюле, — коротко бросила мать.

В последнее время она стала надевать для работы над бумагами или шитья очки. Круглые, в темной пластмассовой оправе, они старили ее и без того поблекшее лицо. И волосы у нее стали какие-то бесцветные. Мать до сих пор ходит с электрозавивкой. Делать прически ей некогда.

Ритка обрадовалась, что мать занята. Оказывается, уже первый час, она еще никогда не возвращалась домой так поздно… Виновато пристроилась возле теплого бока плиты, стараясь не брякать ложкой о миску. Пшенная каша была заправлена пережаренным салом с луком. Вкусно!

— Десять раз подогревала, — объяснила вдруг мать, не поднимая головы от бумаг. — Ты бы еще позже заявилась. Это ты брось. С этаких пор начнешь… И вообще, совести у тебя нет. Что бы помочь с ребенком!..

— Тебя же не было, — Ритке стало обидно. Так она и знала! Стоит только явиться домой… — Шести не было, я пришла. Тебя нет, а он тут со своими ханыгами…

— Так не до часу же, — уже мягче сказала мать. — Помогла бы хоть усыпить ребенка. Сама знаешь, как он засыпает.

Димка засыпал трудно. Куксился, вертелся в постели, требовалось адское терпение и не меньше часа усыпить его.

— А у меня срочная работа, — продолжала мать. — За свет не платили еще ни разу. Да и сапоги тебе надо. Хотя бы суконные взять… Ну, ладно, ложись. Уроки-то делаешь? Вот в школе еще ни разу не была…

Мать говорила еще о чем-то, а Ритка ушла в ванную, сунула под горячую струю ноги. Они-таки закоченели в туфлях, пока она добралась домой.

Сполоснула еще чулки. Утром их надо будет непременно зашить, а то расползутся совсем. И нырнула в свою неуютную, с провисшей сеткой постель. Согрели мысли о прошедшем вечере. Так и заснула, припоминая то вкус прохладных виноградин, то кое лицо в мерцающей глубине зеркала, непривычно оживление, с большими и блестящими, как у артистки, глазами.

Про сочинение она так и не вспомнила.

Обычно Катя мчалась домой как на крыльях. Время, потраченное на дорогу, что ни говори, а потерянное время. Да пока разденешься, помоешь руки, поешь… За оставшуюся после школы половину дня нужно успеть так много, если даже и не идешь на каток! Обязательно приготовить уроки. Утром, до школы, разве только и успеешь, что застелить постель. Еще много времени уходит на уборку квартиры. Это Катина обязанность.

А уж почитать-то можно, конечно, только с вечера! Хорошо еще, если по телевизору не показывают ничего интересного. А то непременно приклеишься к экрану. И это время потом уже никак не наверстать.

А в последние месяцы она, па свою беду, увлеклась еще вязанием. Думала, только бабушки да многодетные матери сидят со спицами. И увязла сама, да как!

Оказывается, это такое удовольствие, когда под твоими руками из мягкой мохнатой нитки получается упругая узорчатая ткань — рукава, спинка свитера…

Именно из-за вязания она и схватила эту «двойку» по черчению. Надумала связать себе ансамбль — юбку, жилет и кофточку. Отец как раз получил премиальные и дал денег на шерсть. А в магазине оказалась пряжа цвета темной терракоты. Редкая вещь! В первый же вечер она погрузилась в это вязание так, что забыла выполнить наказ отца — приготовить ужин. Пришлось довольствоваться банкой зеленого горошка и чаем. Мать тогда еще рассердилась на них с отцом.

Больше того! Она не успела выполнить эти злосчастные чертежи. На черчение у нее всегда уходит много времени, такая уж она копуша! Все ей нужно сделать самым тщательнейшим образом. А Александр Георгиевич не захотел даже ее выслушать. Она бы все объяснила и представила ему чертежи в понедельник. Все воскресенье бы просидела, на тренировку, наконец, не пошла бы. А он вспылил и понаставил всем «двоек»… Разумеется, по-своему учитель тоже прав. И все равно обидно. Не было у нее «двоек». Никогда. А теперь вот стала не успевать, что-нибудь да останется несделанным. Нет, видимо, надо покончить с вязанием. Уж после школы, тогда…

И вообще, где брать время? Хочется и позаниматься по-настоящему, и почитать. Не только то, что требуют по школьной программе, и другое — и современных писателей, и классиков: И сбегать в кино, съездить за город. Да что там! С человеком поговорить и то времени не хватает. С собственным отцом.

Как она скажет ему про «двойку»? Конечно, отец поймет, не рассердится. Повезло ей с отцом! Да и с матерью. Только мать совсем другая. И дома почти не бывает. Со своими репетициями. Если бы не она, Катя, отцу, наверное, было бы совсем скучно.

Вспомнив об отце, Катя прибавила шаг. Он должен быть еще дома. Ему во вторую смену. А мать вернется с работы после четырех, переоденется, перекусит и умчится в заводской Дом культуры, где она играет в драмкружке. Работают они с отцом на заводе, только в разных цехах. Отец мастером, а мать нормировщицей. Отца тоже не всегда по вечерам застанешь дома. У него много общественных нагрузок. Он — председатель заводского коллектива рационализаторов, пропагандист. А недавно читал лекцию студентам в технологическом институте. Забавно, заводской мастер — и в институте.

Мысли о родителях немного отвлекли от «двойки». Возле дома, прежде чем войти в подъезд, огляделась. В этом их новом районе пока не очень-то красиво. Дома стоят слишком тесно, и голо вокруг…

Весной они с отцом непременно съездят за город и привезут молоденьких деревьев, посадят под балконом березку, лиственницу, еще что-нибудь. И будут поливать, чтобы деревья хорошо принялись. А когда появится зелень, станет гораздо уютнее…

Дни стоят уже морозные, хотя снега еще и нет. И короткие. Солнце уже зацепилось нижним краем за крыши. Еще час-другой и начнет темнеть.

Отец на кухне разложил на столе какие-то свои технические книги и время от времени отрывался от них, чтобы помешать в кастрюле на плитке, где у него варился борщ.

Катя с порога втянула в себя вкусный запах говяжьего бульона и плюхнулась на стул возле холодильника.

— Па, я сегодня «пару» схватила…

Отец снял очки. Лицо у него худощавое, еще совсем молодое, а виски уже будто инеем тронуло. Почувствовала на себе взгляд его темных, в последнее время почему-то всегда усталых глаз и пожалела: не надо было говорить! Подумаешь, событие: «двойка»!.. До конца четверти можно еще десять раз исправить ее, а он вот огорчился… Отец тут же улыбнулся, не то устало, не то грустно: Как это тебе помогло? Да-а… Со временем сейчас у всех зарез… Я тоже вот уже который день сижу… Не получается одна штука. То ли старость уже, то ли еще что… Есть сильно хочешь? Еще с полчасика и борщ дойдет. Или перекусишь пока?