Мать возилась со стиркой в ванной, отца, видимо, не было. Прошла к себе, щелкнула выключателем.
Она-таки выполнила свое намерение: насадила в консервные банки цветочных отростков. Земли наскребла на соседней стройке, целое ведро, очистила ее от камней и мусора, тщательно полила. Традесканцию Катя подарила ей прямо в пластмассовой вазочке. Попросила у отца дрель, просверлили в стене дырочку и повесили кашпо с нежными зелеными плетями возле Риткиного стола. В комнате сразу стало веселее.
Катю нс удивило, что у нее так пусто. Сказала одобрительно:
— Правильно, что не потащили за собой рухлядь! Только квартиру захламлять!
Катя не догадывалась, что и на старой квартире, в бараке, У Ритки не было ничего, кроме этой, тронутой ржавчиной кровати с провисшей сеткой и соснового стола, какие обычно ставят на кухне.
В кино Андрей угостил ее шоколадными конфетами «Мишка на Севере». Это было больше двух часов назад. Конечно, было бы лучше погасить свет и лечь спать, но так хочется есть, что, наверное, не уснешь.
Теперь Ритка подошла и потрогала нежную прядь традесканции.
Пока она раздумывала: идти или не идти на кухню, дверь распахнулась и на пороге встала мать, вытирая с рук передником мыльную пену.
— Там тебе соседи сапоги предложили. Ну, Катины родители. Отец ее. Хозяйки-то у них никогда и дома не бывает. Не вижу я ее никогда… Принес, говорит: «Может, подойдут вашей девочке? Дочери, дескать, малы, а выбрасывать жалко…»
Мать была так озабочена этими сапогами: будут они Ритке впору или нет, — что забыла обо всем остальном.
Сапожки были славные: черные, с узким модным носком и небольшой пряжечкой — украшением сбоку. Кожа на носках и возле каблуков немного потерлась, а в остальном сапоги были хоть куда.
Теперь Ритка почувствовала, что волнуется и сама. Сунула ногу в сапог.
— Носок надо было поддеть, — посоветовала мать. — Кто же так сапоги носит?
— Можно и поддеть, — Ритка сунула ногу во второй сапог пристукнула каблуками. — Вполне можно! Ну, и Катька! Ну, и ножищи! Мне так совсем свободно. А… сколько они за сапоги просят?
— В том-то и дело, — мать обмахнула передником потное лицо, опустилась тут же, в дверях ванной, на табуретку. — В том-то и дело, что нисколько. «Все равно, говорит, так валяются. Мыши изгрызут. Да и подружки они, дочки наши. Все равно что сестренки. Какие тут могут быть счеты?»
Ритка помолчала, подавленная. Лучше бы Катин отец взял сколько-нибудь… Мать вздохнула сочувственно:
— Зачем ему наши деньги? Если бы он пил, а то ведь не пьет.
— И все равно, — возразила Ритка. — Не такие уж они богатые. У Кати только одно выходное платье.
— Откуда быть богатству? — снова вздохнула мать. — Я ему говорю: «Возьмите хоть полцены…» Рассмеялся: «Когда-нибудь, дескать, и вы что для нас сделаете».
Мать не стала рассказывать Ритке, что еще у нее был большой разговор с соседом про отца. Иван Николаевич расспросил ее, при каких обстоятельствах отца уволили со стройки, и сказал, что отец должен непременно снова устроиться на работу. Это не дело халтурить на стороне… Она заметила, каким отчужденным становится лицо Ритки при виде отца, при одном только упоминании о нем. И решила промолчать. Добавила только, подобрев от неожиданной удачи с сапогами:
— Где шаталась-то? В кино была? Есть поди хочешь? Там творожники еще теплые…
Ритка долго не могла заснуть, все думала: неудобно все-таки получилось с сапогами. Вот завтра Катя увидит их на ней, Ритке. Может, не надевать их в школу?
Эти сомнения разрешила погода. Утром Ритка открыла глаза и сразу обратила внимание: комнату залил холодный белый свет. Вскочила с постели, бросилась к окну. Так и есть! Всюду: на пустыре перед домом, на крыше одноэтажного домишка, оставшегося в одиночестве среди новых пятиэтажных коробок, лежал свежий пушистый снег. И на далеких сопках за рекой — тоже. И так просторно стало, празднично!
Ритка нарочно дождалась у двери, когда щелкнет замок в прихожей у соседей, неуверенно улыбнулась Кате. Та ничего не заметила, натягивая варежки. Сбежали вниз, и Ритка первая сказала:
— Взгляни на мою обнову!
Катя сперва не поняла, окинула взглядом с головы до ног. И улыбнулась во весь рот:
— Сапоги! Подошли? Вот здорово!.. А мне не налазят. Потому, что носок узкий. Я же толще тебя и нога у меня шире… А эти я с матери сняла. Ничего сапоги, только вот красные.
Пальто у нее было коричневое, с дымчатым песцовым воротником. И такая же шапка. И Ритка сказала искренне:
— К твоему пальто они подходят, красные.
— Я больше черные люблю, — заметила Катя и добавила снова:
— Вот здорово, что подошли тебе! А то валяются зря.
Таким уж Катя была человеком, что с нею было легко. Слушая ее довольный голос, Ритка позавидовала про себя: как она так умеет? Радуется, будто это ей что-то подарили!
День этот запомнился.
И из-за разговора с Катей о сапогах. Ритка его так боялась, даже спала плохо, а все получилось совсем просто. Они шли с Катей, помахивая портфелями, и болтали.
И потому, что наконец-то выпал снег. Город сразу преобразился, стал нарядным, просторным. Казалось, в нем было теперь только два цвета: белый — снег, пышный, хрустящий, на земле, на крышах, а остальное, то, что не было им покрыто, черного цвета. Как на гравюре. Все так четко. Чистый воздух припахивал только что разрезанным огурцом, а ногам было тепло, уютно в сапогах.
И еще этот день запомнился, наверное, потому, что Ритка шла в школу со спокойной совестью: уроки были выполнены накануне, еще до кино.
Позднее, после этого дня, ее завертит, закрутит, и ей все реже будет удаваться справляться с домашними заданиями по-настоящему.
Но пока она не знала об этом, не догадывалась, и на душе у нее было светло, как на этих утренних улицах, обновленных только что выпавшим снегом, по которым они шли с Катей в школу. Слушала звонкий, чистый голос Кати и думала о предстоящей встрече с Андреем. Хотелось рассказать Кате о нем, но что-то запрещало сделать это. Сказала себе: потом, как-нибудь в следующий раз. Ведь все у них с Андреем еще только начинается и самое хорошее впереди. Эта мысль обожгла. Мощно и сильно в ушах зазвучала мелодия Катиной итальянской пластинки, и девичий голос пропел легко и свободно: «Милый, светло о тебе мечтать мне сейчас…»
Она еще не рассказывала Андрею об этой песне. Попросить бы у Кати пластинку и послушать вместе с Андреем! Ему тоже передастся ее светлая грусть. Она непременно попросит у Кати пластинку. А пока… Андрей ведь тоже видит этот снег, радуется ему…
Подошли к школе. Пропуская впереди себя стаю громко галдящих мальчишек, Катя сказала:
— А тебе идет, когда ты веселая. Когда ты грустная, глаза у тебя становятся такими… темными-темными! Непроницаемыми даже. Ага! И лицо неподвижное такое. Будто мраморное.
И из школы они в этот день вернулись вместе. И за уроки сели в одно время. Потом Ритка ненадолго зашла к Кате посмотреть, сколько она уже связала. Катин отец был дома, и Ритка вдруг почувствовала, что совсем не дичится его, набралась даже храбрости и поблагодарила за сапоги:
— Спасибо вам большое. Мама никак не могла купить. То денег нет, то сапог в магазинах…
— Короче, выручили друг друга, — рассмеялся Иван Николаевич. — А мы не знали, куда их девать. Выбросить жалко, хорошая вещь, и хранить лишнее негде.
Прошли к Кате, и Ритка вдруг подумала вслух:
— А как он отдыхает, твой отец? Не все же он работает. Он совсем-совсем не пьет?
— Ну, почему? Катя разложила на диване уже почти полностью вывязанную спину кофточки. — Пьет. И водку. Коньяк любит. У нас всегда в серванте стоит. Вдруг кто зайдет?
Стоит вот так просто? — Ритка не могла себе такое представить и рассмеялась. — Мать поди запирает на ключ? Не запирает, и он не трогает?
— Только когда очень устанет или расстроится, выпьет рюмку, объяснила Катя. — Знаешь, а перед я хочу вывязать вот таким узором… Ой, да и не трудно вовсе! И ты сможешь. Давай я научу тебя?.. Спицы у меня есть. Завтра же и начнем. Сегодня уроков много.