Раиса Белоглазова

Ритка

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Ритка загляделась на хилое сентябрьское солнце, отражавшееся в окнах соседнего здания, и не сразу расслышала свою фамилию. Очнулась, когда Телегина толкнула круглым локтем в бок:

— Тебя, слышишь?

— Грачева, — повторила Эльвира Андреевна, — что ты можешь добавить к рассказу Опенкова?

Ритка обернулась и разыскала взглядом ухмыляющуюся физиономию Кешки. Что он там плел учительнице? Что-нибудь по теме урока: «Экономическое развитие Англии в конце девятнадцатого — начале двадцатого веков».

А, не все ли равно? Огорчать преподавательницу истории, правда, не хотелось, она вроде бы ничего, но беда в том, что раскрыть учебники накануне так и не удалось, придется говорить наобум.

По молодому и миловидному лицу преподавательницы пошли красные пятна. Возмущенный голос перебил сонное Риткино бормотание:

— Ты не могла бы говорить погромче?.. Садись, «три».

Эльвира Андреевна вышла из себя и, конечно, была права. Но ведь учительнице не объяснишь, что накануне отец опять напился и скандалил весь вечер. О таком и с глазу на глаз не сразу расскажешь, а на уроке в классе, при всех, тем более.

И тут прозвенел звонок. Класс тотчас же с ликующим шумом сорвался с мест, а она не могла заставить себя пошевельнуться.

Рядом торопливо заталкивала в портфель учебники Телегина.

— Если бы ты знала, какую шерсть мне вчера удалось купить! Свяжу себе ансамбль — кофточку, юбку и жилет.

Катя может говорить про такое битый час. Вяжет она и в самом деле здорово! Даже свитер себе связала. А Ритке шапочку, желтую и пушистую, как цыпленок. Ритка ее и не просила. Катя тогда только-только научилась вязать и готова была не выпускать из рук спиц. И вообще, хорошая она девчонка!

Забавно, они просидели за партой целую неделю, пока обнаружили, что живут в одном доме и даже на одной площадке. И теперь всегда ходят в школу вместе. И обратно.

Но сейчас вместе не хотелось. И домой тоже. Даже теперь, когда они переехали из барака на окраине города в новый район, в новехонькую двухкомнатную квартиру с горячей водой и ванной.

— Значит, ты не домой? — уже через плечо бросила Катя. — А я бегу, извини.

Ритка еще постояла на верхней ступеньке парадного входа их новой школы. Ребята толкали ее в спину, скатываясь по лестнице. Не обращала на них внимания. Потом задумчиво пересчитала ступеньки у себя под ногами. На последней снова задержалась.

Раньше, когда жили на старой квартире, она целыми днями пропадала в школе. После уроков всегда оставалось много дел. Была председателем совета отряда в своем классе, вожатой у октябрят. Редактировала классную стенгазету, участвовала в драмкружке. Да мало ли!.. Здесь, в этой школе, задерживаться не хочется. Знакомых ни души, а с чужими… Когда Ритка была младше, было как-то проще, теперь же отчего-то стало трудно с людьми.

И еще. Когда жили на окраине, нравилось околачиваться на улице. Дома там все одноэтажные, бревенчатые, с обширными усадьбами. Такие дома уж не перепутаешь, у каждого свой облик: и крыша, и окна — все! Проходишь мимо и будто в человеческие лица вглядываешься. А за глухими заплотами яблони, ранетки, черемуха, тополя, широколицые подсолнухи. Между кварталами рощицы сосен. Куда ни свернешь, везде наткнешься на что-нибудь неожиданное или забытое, милое сердцу, старое — заросли иван-чая у забора, сарайчик с покатой крышей, на которой хорошо понежиться под нежарким осенним солнцем, вглядываясь в тугую синеву неба.

Их барак — самая что ни на есть окраина. Окна выходили на тынную лужайку, поросшую короткой жесткой травой и одуванчиками. Пересечешь эту лужайку и вступишь в колоннаду стройных розовато-желтых стволов. Вверху, сквозь темную зелень хвои лишь кое-где просматривается голубой клочок неба. ВНИЗУ сумрачно, босиком нечего и думать ступить на сплошной колючий покров из шишек.

А когда сосны расступятся, откроется узкая, зажатая с двух сторон сопками долина и в ней прогретые солнцем ковры брусничника; розовые от бутонов по весне заросли шиповника, белые пахучие зонты кустарника, названия которого Ритка не знала. А еще дальше ровные темные квадраты картофельной ботвы. И уже за ними глубокая расщелина-овраг. Там из влажной песчаной стены, которой никогда не касаются солнечные лучи, бьет аршан — такая холодная ключевая вода, что от нее ломит зубы даже в самый жаркий полдень, и такая вкусная, что помакнешь в нее ломоть хлеба и умнешь тут же.

И затем опять колоннада сосен, она поднимается все выше и выше. Взберешься на сопку и на ее каменистом склоне наткнешься вдруг на голубое озерцо незабудок — этакое лесное чудо! А оторвешься от него, выпрямишься, окинешь взглядом вокруг — и замрешь от суровой картины: сопки и сопки вокруг в хмурой зелени сосен. И никаких признаков жилья. Только ты и эти сопки, лес, да еще небо над тобой, такое бескрайнее, что полететь хочется…

А в том районе, где они живут теперь, все дома похожи один на другой, и квартиры, и улицы — тоже. Не на чем задержать взгляда. Разве что кто вывесит на балкон цветной ковер или покрывало. Просушить. Голо и неуютно. И сам ты на такой улице весь на виду, ни тебе закоулка, ни дерева, идешь будто сквозь строй оконных глаз. Бр-р-рр!..

Мать радуется, что у них теперь две комнаты, что не надо беспокоиться о топливе, горячая вода, ванная, а по Ритке лучше бы… Но так у них в доме не бывает, как хочется Ритке. Конечно, мать устает, она работает агентом госстраха, весь дёнь на людях, нанервничается. А придет домой…

Она, вероятно, уже привела из садика Димку. Ему скоро четыре, а он все еще не научился говорить. И соображает Димка совсем туго. Хотя голова у него и большая. А тело хилое и маленькое. Не по возрасту. У Димки какая-то мудреная болезнь. Он перенес ее еще до того, как родился.

Вообще-то, она, Ритка, возилась с братишкой немало. Стирала его кофточки и штанишки, водила гулять. Мать гулять с Димкой не любит, стесняется, что он такой. А разве Димка виноват? И воздух ему очень нужен.

И теперь еще можно будет погулять с ним. Пока не стемнело. И не очень холодно. Зимой Димка очень быстро мерзнет, бегать он не может…

Вспомнив о братишке, Ритка остановилась. Куда это она забрела? Колдобины, камни, доски. Какая-то стройка. Теперь везде строят… Вообще-то домой пора. Солнце садится, да и есть хочется. Мать, возможно, уже сварила что-нибудь.

Ее попросту не оказалось дома. И Димки тоже. И почему — стало ясно сразу же, едва Ритка открыла дверь в квартиру. В лицо ударил запах водочного перегара и табачного дыма, оглушил говор грубых, старающихся перекричать друг друга мужских голосов.

За прогулы и пьянки отца выгнали с работы. И он ходит теперь «налево» — кому покрасит, кому побелит, а потом наведет целую квартиру дружков-собутыльников…

Они расселись вокруг стола в большой комнате и не заметили появления Ритки. Она приоткрыла дверь в свою комнату, бросила туда портфель с учебниками и, не раздеваясь, шмыгнула на кухню. В холодильнике шаром покати, одна только банка с жиром. В хлебнице нашелся черствый солоноватый брусочек сыра. Сунула его в рот и снова вышла из квартиры.

Что бы она стала делать дома? Вернее, делать-то нашлось бы что! Перво-наперво заштопать чулки, опять прохудились пятки. Во-вторых, написать сочинение, хотя бы вчерне. Она все откладывает, а в пятницу уже сдавать. И, если говорить по совести, уроки она в последнее время совсем запустила. А ведь в старой школе ходила в отличницах.