Комиссия ЦК РКП (б) высказала справедливое мнение о том, что Тюменский губком не признавал никаких иных форм борьбы с восстанием, кроме военной. В этом, по мнению комиссии ЦК, одна из причин затяжного характера восстания и его ужасных последствий.

8

Я долго колебался: публиковать ли эту главку? В общественном сознании в последнее время произошел крутой поворот в сторону церкви. Россия – страна крайностей. Либо влево до упора, либо вправо до стенки. Никаких полутонов. Никакой середины. Или – или.

Сперва нас кинуло влево, и мы рушили храмы, рубили и жгли иконы, расстреливали, сгоняли в тюрьмы и лагеря священнослужителей, подвергали грубому, жестокому остракизму верующих. Теперь нас швырнуло в противоположную сторону. По радио и телевидению поют псалмы, читают проповеди; журналы и газеты пестрят фотографиями священников, храмов, религиозных празднеств.

Тогда мы не видели ничего доброго в деяниях церкви. Ныне мы не видим в ее действиях ничего достойного осуждения.

А ведь среди священнослужителей имелись не только провокаторы, пособники левых и правых противоборствующих сил, но и стукачи, тайные агенты ГПУ – КГБ. Не сужу их: Бог всем судья. Но и умолчать о роли духовенства в восстании считаю себя не вправе: из песни слова не выкинешь, и я после долгих колебаний и раздумий все же оставляю слово о церкви.

Тобольск встретил полчища опьяненных победами крестьян колокольным перезвоном. На разные голоса благовестили большие и малые колокола почти 40 церквей, соборов и церквушек. Среди разноголосого медного гула выделялся зычный бас колокола на звоннице Софийского кафедрального собора: на всю губернию славился своим мастерством здешний звонарь, которому благоволил сам архиепископ Николай – ревностный поклонник и преемник Гермогена, человек крутой и скорый на расправу, наводивший страх на всю епархию. По его команде и подняли перезвон тобольские колокола, возвещая горожанам о свержении ненавистной власти коммунистов, о наступлении нового порядка, угодного и милого сердцу архиепископа.

27 февраля в Софийском соборе Николай служил благодарственный молебен в ознаменование победы над красными. Огромный архиерейский двор был забит народом. Хотели от служить молебен раньше, да двое суток перед этим буйствовала метель.

Мороз 35 градусов, а солнце такое яркое, что от его света глаза резало. По ветвям деревьев расселись щеглы. Холодно птахам. И людям холодно. Переминались, теснились, лезли в собор. А там не то что яблоку – ореху негде упасть. Головы, головы, головы... Благочинные, постные лица. Смиренные взгляды.

На первом плане перед алтарем расположились «партизане». В нагольных полушубках, в добротных пимах или сапогах. Они со вниманием слушали слова молитв, истово крестясь.

Впереди «партизан» – их военачальник. Тут и командир Западного фронта Данилов, и один из самых неукротимых закоперщиков восстания бывший колчаковец, лесничий Привалов, и вся верхушка Главного штаба – Желтовский, Силин, Замятин, Красулин, Горюнов, Азаркевич, оба председателя Временного и «постоянного» Советов, братья по партии – Коряков и Степанов, именитые купцы, заводчики.

Главари выглядели внушительно: устало сложенные руки на животе, строгие задумчивые лица, отмеченные напряжением мыслей и чувств, вызванных непосильной ношей, которую взвалила на их плечи матушка История.

Горели сотни свечей. Сверкали золото и серебро драгоценных риз; переливались огнями бриллианты в митрах и нагрудных крестах высшего духовенства.

С песнопением под сенью хоругвей и икон двинулся крестный ход к Главному штабу повстанцев. Весь город сбежался поглазеть на шествие. У дверей штаба снова молебен. Николаи произнес краткую, но пламенную проповедь, благословляя на ратные подвиги православных воинов, и в знак особого расположения всевышнего к восставшим даровал им икону «Знамение божьей матери». Приняв большую в золотом окладе икону, Силин выступил с ответной речью, которую закончил страстным призывом к беспощадной борьбе с большевиками.

Невиданные по торжественности и пышности похороны устроили церковники племяннику Гермогена, сыну священника, руководителю «контрреволюционной организации» Сергею Долганеву, расстрелянному ЧК накануне падения Тобольска. Его объявили великомучеником. Местные дамы не пожалели комнатных цветов для букетов и венков на гроб «невинной жертвы коммунизма». Долганева похоронили в кремле, возле Софийского собора.

Ныне нет и следов этой могилы. Этот пятнадцатилетний гимназист достоин нашей памяти. Племянник и сын замученных священнослужителей, вышвырнутый революцией из Петрограда, он не заполз в темный закоулок, не затаился там, а бросил открытый дерзкий вызов большевистской диктатуре и был уничтожен ею, как тысячи тысяч подобных смельчаков. Мальчишескую организацию Сережи Долганева можно считать предтечей «Молодой гвардии» Олега Кошевого...

По команде архиепископа со всех церковных амвонов загремели могучие голоса, призывая верующих с оружием в руках свергать власть «христопродавцев коммунистов», обещая отпущение всех грехов на земле и вечное царствие Божье на том свете тем, кто прольет кровь или отдаст жизнь свою за «веру православную и заповеди Христовы».

Но не только молились за победу повстанцев святые отцы. Были в их среде и активные участники восстания, как ярковский священник Леньков или агарский священник Булатников.

Булатников являлся членом, а впоследствии председателем волостной следственной комиссии повстанцев. По его предложению приговаривались к расстрелу коммунисты и беспартийные советские служащие.

Когда во время одного из боев повстанцам удалось захватить в плен 27 красноармейцев и среди крестьян разгорелся спор о их судьбе, Булатников, узнав об этом, немедленно явился на место судилища и сразу вынес приговор:

– Всех тюкнуть.

– Не твое это дело, батюшка. Уходи, – вступился за пленных один крестьянин.

Но батюшка все же настоял на своем, красноармейцев казнили.

Выступая вершителем судеб пленных коммунистов и красноармейцев, Булатников на следствии определял виновность попавших в его руки людей по глазам.

– У-у, какие дерзкие глаза! – и махал рукой.

Этот взмах означал смертный приговор. Приговоренных Булатниковым учителей, избачей, коммунистов убивали специальным молотком с напаянными зубьями и вилами с зазубренными концами.

При штурме села красноармейцами Булатников забрался на колокольню и оттуда швырял в наступающих самодельные бомбы...

Очагом повстанцев в Ялуторовском уезде стало село Емуртлинское, а идейным вдохновителем местных повстанцев – священник Герасимов. Каждый отряд, уходивший на бой с коммунистами,- он провожал горячей напутственной речью, обещая воинам отпущение всех грехов.

В Емуртлинское сгоняли пленных коммунистов и красноармейцев со всей округи. Здесь над ними вершили жестокий и беспощадный суд (в состав суда входили три священника) и зверскую расправу. Палачи лютовали и изуверствовали во всю, не страшась божьего гнева: батюшка Герасимов не раз говаривал, «обагривший руки свои поганой кровью коммунистов очищается от грехов». Вокруг Емуртлинского, в снегах, в близлежащем лесу, в оврагах, потом обнаружили около 700 трупов, замученных мужчин и женщин, стариков и подростков...

Одним из организаторов и вожаков восстания в Ишимском уезде являлся уже упоминавшийся нами бывший кротовский лесничий, колчаковец Привалов. После разгрома повстанцев в Ишиме он переметнулся в Тобольский уезд, взбаламутил крестьян в двух волостях, повел их штурмовать город. Привалов прославился диким изуверством и надругательством над пленными. В феврале 1921 года он приказал раздеть донага захваченных коммунистов, посадить в сани и, поливая колодезной водой, возить по селу до тех пор, пока люди не превратились в ледяные статуи.

Когда палача убили в бою, тело его привезли в Тобольск. Здесь 28 марта в 4 часа дня в кафедральном соборе состоялась пышная панихида, на которой были и Силин, и Желтовский, и прочие члены Главного штаба. Панихиду служили протоиерей Смирнов и два священника. В надгробном прощальном слове Смирнов сказал: