Есть ли у нас цемент, товарищи?

Каким цементом надо скреплять кирпичи нашего здания, чтобы оно вознеслось к небу, стройно, красиво и гордо, чтобы оно нерушимо стояло сотни лет?

Цемент – это дисциплина...»

Строки из воззвания к рабочим:

«Пепел потухших фабрик и заводов осел на ваши души... Ты и крестьянин – оба братья одной трудовой семьи...»

Если внимательно вчитываться в листовки и газеты, вышедшие за время пребывания повстанцев в Тобольске, станет очевидно, что их диапазон не ограничивается сибирскими рамками.

Листовка по поводу Кронштадтского мятежа завершалась так:

«Народ уничтожил Деникина и Врангеля, уничтожил Колчака, уничтожит и коммуну. С нами Бог и победа, ибо мы за правое дело. Да здравствует Советская власть без коммунистов!».

Видите, как неприметно и ловко на одну антинародную доску ставятся Деникин, Врангель, Колчак и большевики. Помните: «белые идут – грабят, красные идут – грабят; мать твою так, куда крестьянину податься?» Конечно же, в ряды тех, кто борется за Советскую власть без коммунистов.

То же самое, теми же словами писали в своих листовках эсеры Тамбовщины во время Антоновского мятежа и эсеры Кронштадта в мартовские дни 1921 года. Чтобы убедиться в этом, достаточно бегло просмотреть «Известия Временного революционного комитета» восставшего Кронштадта. Они порой слово в слово совпадают с «Голосом Народной Армии».

В отличие от руководителей Тюменского губкома партии и губисполкома, тобольский Главный штаб придавал идеологической работе настолько большое значение, что без смущения опубликовал в своей газете следующее объявление:

«Приглашаются лица, которые пожелали бы предложить свои услуги в качестве лекторов, агитаторов и пропагандистов».

В большом ходу были частушки, песни, стихотворные воззвания.

Эй, Иваны, Митрофаны,

Павлы, Яковы Демьяны, –

Словом, всей Руси граждане.

И рабочие, и крестьяне,

Паренечки молодые

И мужчины пожилые...

По свободе кто скучает,

Кто спокойно жить желает,

Кто с коммуной не согласен,

Кто не слушает их басен,

Любит кто страну родную

И религию святую,

Все идите, все идите.

А вот строки из «Песни повстанцев», которую следовало петь на мотив популярнейшей песни «Из-за острова на стрежень...»:

Как боец страны великой,

Русский пахарь-исполин

На борьбу с коммуной дикой

Весь поднялся, как один...

Можно лишь подивиться и позавидовать упорству, энергии и таланту работников военно-пропагандистского отдела Тобольского штаба, свято блюдущих завет предков: «Сила в духе, а не в брюхе».

По отрядам разъезжали докладчики и агитаторы этого отдела; писари размножали во множестве, а специальные нарочные развозили во все концы листовки и прокламации; архиепископ, архиереи, протоиереи, игумены и прочие богослужители всех рангов славили ратные подвиги повстанцев, обещая им царствие Божие.

Невольно снова и снова вспоминаешь те 12 листовок Тюменского губкома РКП (б)... Причем этот идеологический мизер Губком считал большим достижением своего отдела пропаганды и агитации. Губернские же газеты и журналы с января по апрель 1921 года не напечатали ни одной статьи, разъясняющей крестьянам причины и суть восстания, возражающей, опровергающей факты, положения и выводы повстанческих воззваний. Вместо этого издавалось немало всевозможных угрожающих приказов вроде такого:

Приказ № 10

Ишимского уездного исполнительного комитета и командующего боевым участком.

§ 3. Деревни и села, которые примут участие в восстании против Советской власти или хотя будут поддерживать бунтовщиков, в чем бы эта поддержка не выражалась, понесут тягчайшую ответственность, как пособники восстановления власти буржуазии или нарушения мирных условий и как лица, задерживающие частичную демобилизацию Красной Армии, к которым будут применены меры конфискации всего имущества вплоть до поголовного уничтожения деревень, а взятые заложники и пленные будут растреляны, так как нарушение мирных условий в Советской России в том или ином уезде допущено быть не может...

§ 9. Всякое неповиновение и уклонение от настоящего приказа на лиц, виновных в этом, навлечет высшую меру наказания...

Председатель уисполкома И. Кузьмин.

Командир войск участка, Тюменский губвоенком П. Хрусталев...

Да, как знаком этот высокомерный, крикливый тон, полный слепой злобы и яростных угроз. Знаком по приказам, распоряжениям, речам времен продразверстки. Восстание ничему не научило руководителей Тюменской губернии. А может быть, они преднамеренно подливали масла в огонь, чтоб не дать крестьянину успокоиться и посуровее расправиться с ним за непокорность?

Тюрьмы буквально трещали от арестованных крестьян и лиц прочих сословий, причастных к восстанию. По данным ГубЧК в конце февраля только в тюрьмах Тюмени, Ишима и Ялуторовска томились в ожидании суда ревтрибунала 2600 человек.

А Центр, похоже, не видел и не слышал, что творилось в охваченной восстанием Сибири. Страшно выговорить, но Ленин и его окружение, кажется, довольны были происходящим н торопились дожать, добить, доломать своевольного, гордого, рачительного сибирского мужика. В обескровленную, разоренную мятежную Тюмень градом летели из Москвы такие вот директивы:

4 апреля 1921 года.

Тюмень. Губпродком

В порядке боевого приказа за ответственностью губпрод комиссара... предписываю течении апреля отправлять на Екатеринбургскую базу каждые три дня два муршрута состав не менее тридцати вагонов. Предупреждаем настоящее боевое задание должно безоговорочно выполняться в течении всего апреля... Ход исполнения ежедневно доносите только по прямому проводу совтрудобороны...

Предсовтрудбороны В. Ульянов (Ленин)».

«8 июня 1921 года

Тюмень. Губпродкому.

Подтверждается июньский наряд губпроднаркомпрода... о вывозе из вашей губернии на базы двести тысяч пудов хлеба. Ввиду критического положения центра вменяю вам в обязанность выполнить этот наряд до 20 июня...

Предсовнаркома Ленин».

«12 июля 1921 года.

Тюмень. Губпродком.

Копия губисполком, губкомпарт.

Ввиду необходимости срочного смягчения кризиса центра... приказываю порядке боевой задачи политического значения немедленно погрузить направить центр сто пятьдесят тысяч пудов хлеба... Ответственность точное исполнение настоящего приказа возлагаю губпродкомиссара лично...

Предсовнарком Ленин».

Зарастают чертополохом необсемененные тысячи, десятки тысяч десятин пашни (нет семян, забрали в разверстку либо съели)...

Голодают (выгребли хлеб до зерна) тысячи крестьян недавно обильных сытых деревень и сел Приишимья...

А Москва долбит одно и то же: дай хлеб! Любой ценой! В порядке боевого приказа!

Дай!..

Дай!..

Дай!..

Переход на продналог не изменил большевистской методы обращения с крестьянином. И снова рыскают по селам вышибалы-вымогатели в кожаных куртках с наганом на боку. И опять стучат кулаками, грозят револьверами, хватают крестьянина за глотку: дай! И как тут не вспомнить еще раз продбандита Лауриса, который объяснял свою жестокость и садизм по отношению к крестьянам тем, что Москва была с продотработниками так же жестока, грозя расстрелом за невыполнение разверстки...