Прибежал ведьмак домой, закрылся да лёг на лавку. Лежит, подушкой накрытый, да думает.

Ночь не спал Ваня, ворочался, вздыхал. Снились ему глаза ярко-синие, да ощущались на устах поцелуи сладко-прохладные, кровь будоражащие.

—  Ва-а-ня, — доносил ветерок его имя, произнесённое устами манящими. Хотелось вновь коснуться стана девичьего да опрокинуть на траву зелёную, да слиться в единое целое.

Кто-то стучал в двери запертые, да не вставал Ваня, не желал видеть никого.

Два дня гнал Ваня мечты да видения, да всё вертел в руках ожерелье жемчужное, камни круглые пальцем поглаживая. Слезы в глазах русалки спать не давали, крик расстроенный в ушах стоял, ручка тонкая с надеждой протянутая, мерещилась, когда Ваня тревожным недолгим сном забывался.

На третий день уже кто-то настойчиво в дверь барабанил да кричал голосом Фросиным, чтоб открывал. Встал Ваня с лавки, взлохмаченную голову пятерней почесал да к двери отправился. Открыл неожиданно, да так, что Фрося охнула, а увидев полураздетого юношу (Ваня по пути домой лишь штаны натянуть смог), зарделась словно мак.

—  Что же вы, Ваня, пугаете, — всё нипочём этой девице, вновь решила ведьмака охмурять.

—  Фрося, ты? — недоверчиво спросил, ведь перед глазами другая девица стоит. Стоит ногами на травке зелёной, с ожерельем жемчужным на шее, да улыбается нежно.

—  Я, — рассеялось видение перед глазами. Ваня головой потряс и решил изгнать навсегда наваждение то, что спать не даёт, да есть мешает и всю жизнь Вани с ног на голову переворачивает.

В два шага приблизился к растерявшейся девице да приобнял. Та охнула, но не отступила, лишь улыбнулась загадочно. Ваня приблизился да губами к губам прикоснулся: не те ощущения, нет трепета, нет нежности щемящей, нет счастья по телу разливающегося.

«Что же ты, Ваня», — донёс ветерок разочарованный голос русалки синеокой, да кожу холодом озёрным обдал.

Оттолкнул Ваня Фросю в сторону и в дом вернулся. Схватил с лавки ожерелье да рубаху, одеваться стал. Не заметил как амулет волшебный, рукою нервной задетый, соскочил с шеи да покатился в щель меж деревянных досок, занимая место своё, а цепочка, вновь порванная, раненой змеёй к ногам ведьмака упала. Выбежал из дома, не замечая ни девушки, стоящей у входа и тихонько всхлипывающей, ни того, что дверь в дом ведьмовской не запер.

Позже, в дом тот пожалуют Кузьма со Златой уговаривать Ивана все же прийти на пир свадебный. Только вместо хозяина найдут письмо, которое Ваня так и не послал в школу ведьмовскую и поймут куда делся ведьмак, что и недели не прожил в деревне Амировка. И будет это первое доказательство того, что девы хвостатые на озере русалочьем всё же живут. Но все это будет потом. Сейчас же Ваня спешил к озеру лесному, туманом от чужих глаз спрятанному.

Решительно Ваня шёл по лесу, шагами широкими, твёрдыми, да ожерелье в руке сжимал крепко.

—  Идёт! — вновь голос переливчатый слух Ванин радует.

—  Пришёл, — радостный шёпот русалки его любимой, — Ваня, — радости полно имя его, губами, помнящими поцелуй, произнесённое.

—  Твоё это ожерелье, — зашёл в воду по колено, даже раздеваться не стал и одел на шею девушке, что сны его украла, да мысли заняла. — тебе носить.

—  Назови меня, Ванечка, — прижимаясь к груди, попросила счастливая дева.

—  Любавой звать тебя буду. Любавушка моя, — нежно повторил.

—  Спасибо, что имя дал, да своей назвал, — выдохнула Любава и ступила на берег ногами человеческими.

Подивился Ваня волшебству такому. А русалка нежно взяла его за руку да повела в сторону от озера родительского. Вслед ей смотрели мать-русалка да две сестрицы, что в девках сидят. Пока сидят.

Ваня шёл следом да на любимую смотрел: стройные, округлые ягодицы, тонкая талия, да волосы, что бледно- зелёным покрывалом, словно фатой, укрывали спину, да спускались ниже, будто шёлк свадебный.

Девушка тропами лесными привела Ваню к озеру, что располагалось в стороне от того, в котором родилась и выросла.

—  Вот наше озеро. Тут жить будем, — остановилась на берегу, посмотрела глазами бездонными да к губам потянулась. Сладкий поцелуй закружил ведьмака. Мягкая сочная трава свадебным ложем молодым стала: Любава стала женой и хозяйкой озера, а Иван хозяином и мужем. Озеро домом им стало. Отрёкся Ваня от жизни мирской, водяным стал при хозяйке-русалке, утянула его Любава на дно илистое.

На берегу русалочьего озера русалка-мать ластилась к мужчине, что сидел на берегу и хмурился.

—  Что. Амира, ещё одного дурачка в свои сети заманила? — отвернулся, показывая, что злится на неё.

—  Не серчай, Алёша, девочки наши подросли, а я внучек хочу, да и озеро соседнее простаивает без хозяйки. Я как кулон твой увидела на шее его, так сразу и решила, что вот он, зять мой первый, да и Любавушке он по нраву пришёлся. Хороший из него хозяин вышел: всё в достатке на дне. да и доченька старшая довольна, вон скоро и русалятами порадуют нас. Неужели ты не рад за нашу дочь?

—  Рад, — буркнул ведьмак и потянулся к губам своей супруги. Не мог долго злиться на неё - любил больше жизни прежней, которую ради неё и оставил, да подобно Ивану на озеро прибежал, в кулаке ожерелье сжимая,

—  Ты так и не сказала, что за амулет тот, что нас на озеро выманивает?

—  Да не амулет это вовсе, а камень обычный, что слезой из глаз русалки скатился. Не дождалась та русалка ведьмака своего: на ожерелье новое наплакала, а он не пришёл к ней - разбойники по дороге насмерть забили. Не действует он и чар волшебных не имеет, лишь силу ведьмовскую чувствует, ведь так и не дождалась хозяйка слезы своего любимого, она, как и все мы, хотела ноги обрести да детками от единственного мужчины обзавестись. Пролила вот эту последнюю каплю и умерла от горя. Грустная история.

Помолчали минуту, Амира прятала в уголок души грусть по неизвестной русалке, что слезой своей последней дала ей ниточку, как ведьмаков в сети свои приманивать, а Алеша жизнь свою вспоминал да не жалел ни о чём.

—  А впредь ведьмакам не надо верить тому, что написано, да не проверено, — звонко рассмеялась мать- русалка, — Едва ожерелье в руки взял, голову потерял, влюбился. Я своё слово сдержала и отпустила Ваню. Он сам вернуться пожелал, захотел ожерелье надеть на шею дочери, да имя ей дать.

—  Дала парню осознать чувства свои, — снова недовольство в голосе хозяина озера. — три дня держался он, зову Любавы противясь.

—  Ну, ты-то дольше сопротивлялся чувствам своим, я вон какое ожерелье сплести из слёз успела, — улыбнулась и погладила по щеке супруга.

—  Коварные вы. заманиваете в сети свои ведьмаков неотёсанных, знаете, что лишь их любовь да ожерелье из слёз ноги вам дадут, да возможность родить деток.

—  Мы без вас. ведьмаков, никуда - вы надежда на продолжение рода русалочьего, на счастье женское. Вы любимые мужья, да заботливые отцы и хозяева озёрные. Куда же женщина без хозяина, — снова приластилась, щекой об грудь мужа потёрлась, — Что же, Алёша, следующее ожерелье лежит на дне озера моего заветного, а в деревню скоро другого ведьмака пришлют.

—  Снова сети расставляешь, коварная, — повалил на землю ненаглядную, нависая сверху, да руками стан притягательный оглаживая.

—  Да. Алёша, суть моя такая русалочья. Дочери мои засиделись в девках, замуж хотят, вот уже и средняя ожерелье к себе примеряет, ведьмака ждёт и надеется.

—  Думаешь, пришлют нового?

—  Конечно, пришлют. Да не одного наверняка. Два ведьмака сгинули в деревне Амировка, думаю, целая комиссия из ведьмаков прибудет, кто-нибудь да придёт на озеро одним глазком глянуть, — женщина помолчала немного и спросила: — Странно, что ты меня назвал Амирой, ничего другого не придумал?

—  Что в голову первое пришло, так и назвал. Тебе не нравится? — подарил лёгкий поцелуй жене любимой. Та улыбнулась, по щеке ласково погладила.

—  Нравится.

—  Ладно, Амира, ожерелье новое припрятала надёжно? Не каждому ведьмаку свою дочь среднюю отдам.