Прохожие удивленно косились на полковника, медленно бредущего по прямой улице, высоко подняв голову и глядя перед собой немигающим взглядом. Кто-то порывался к нему подойти, но ощущение угрозы, распространяющееся вокруг солдата, отбивало всякое желание привлекать к себе внимание.
«Мое место там, на поле боя. Рядом с другими мертвецами».
Правая рука высвободила револьвер, указательный палец ловко взвел курок…
— Ромеро!
Окрик, донесшийся из-за спины, заставил вздрогнуть и опомниться. Минотавр обнаружил, что стоит на перекрестке, приставив к подбородку ствол наградного оружия.
Мыслей в голове снова не стало, иллюзии мертвецов сменились мордами прохожих, спешащих убраться подальше от вооруженного психа.
— Ромеро!
Оклик повторился, но теперь гораздо ближе.
С некоторым трудом полковник вспомнил, где же слышал этот голос раньше. Осторожно убрав от себя револьвер, он обернулся…
— Живой. — Облегченно выдохнув, Мара с разбегу прыгнула на грудь солдата, обхватив его шею тонкими руками и уткнувшись мордочкой в воротник форменной куртки. — Куда же ты… Дурак! Когда брат сказал, что какой-то офицер приходил… Я ведь боялась, что твою похоронку принесли…
Бормоча что-то неразборчивое и бессвязное, молодая красавица всхлипывала и вздрагивала всем телом, крепче прижимаясь к Ромеро, будто бы боялась, что он растает словно утренний туман. Ее светлые волосы, завивающиеся в забавные кудряшки, рассыпались водопадом по плечам и спине.
Мара была одета в желтую жилетку поверх белой футболки и шорты синего цвета, едва достающие до колен. С первого взгляда легко было понять, что она сильно спешила…
— Все хорошо. — Приобняв любимую левой рукой, полковник постарался придать голосу уверенности, которую сам в себе не ощущал. — Я вернулся.
Вбежав в комнату, Сансет прыгнула на кровать и зарылась мордочкой в подушку. Горкие слезы обиды, струящиеся из глаз, в считанные секунды промочили белоснежную наволочку, но кобылка с золотой шерсткой и огненной гривой, этого даже не заметила.
Только что, названная дочь принцессы Селестии, стала свидетельницей самого жестокого предательства, особенно больно из-за которого было по причине, что в нем фигурировала пони, которой волшебница беззаветно доверяла: ее мама.
«Почему она? Разве я хуже? Разве я мало училась? Плохо старалась?».
В один миг, ощущения единорожки стали утверждать, что в спальне она больше не одна. Учитывая, что Каденс телепортируется достаточно шумно, а слуги вошли бы через дверь…
— Что случилось, маленькая моя? — Голос селестии, как всегда нежный и заботливый, в этот раз казался жестоким обманом и насмешкой. — Тебя кто-то обидел?
«Ты!».
Хотела было закричать Сансет, но вместо этого только вцепилась зубами в край наволочки и продолжила тихо плакать. Когда ей на спину легло теплое мягкое крыло, пони вздрогнула словно от удара и богиня солнца, ощутив это, сперва отстранилась а затем…
— Расскажи, что тебя так расстроило? — Забравшись на кровать своей пятнадцатилетней дочери, Селестия обняла ее передними ногами и крыльями, заключая в своеобразный кокон. — Вместе мы все сможем исправить, обещаю.
Ровно минута потребовалась золотой единорожке, чтобы взять себя в копыта, а затем встретившись взглядом с обеспокоенными глазами названной матери, она почувствовала стыд. Мордочка в мгновения потемнела от прилившей крови, в животе словно бы свернулся ежик, к горлу подкатил новый горький ком и захотелось разреветься, но теперь уже по совершенно иной причине.
— Нет, так дело не пойдет. — Деланно строгим голосом произнесла правительница Эквестрии и начала вылизывать мордочку дочери.
— М-мам! — Возмущенно воскликнула Сансет. — Я ведь уже не жеребенок!
— Разве? — Искренне, с ма-аленькой долей ехидства, удивилась богиня солнца. — Тогда, взрослая моя, может быть ты расскажешь, что же тебя так расстроило?
— Ну… — Молодая волшебница замялась, из-за стыда и страха, не решаясь заговорить.
— Му-му. — Уткнувшись мордочкой в живот золотой единорожки, белая аликорн начала дуть и щекотать нежную шкурку.
— Мам! — Задергавшись, Сансет безуспешно попыталась вырваться. — Прекрати-и-и!
— Только если и ты прекратишь дуться и начнешь рассказывать. — Поставила условие принцесса дня, прерываясь от своего увлекательного занятия.
Собравшись с мыслями, молодая пони наконец произнесла:
— У тебя ведь появилась новая ученица…
— И ты решила, что я собираюсь тебя заменить? — Нахмурившись, Селестия приняла сидячее положение и нависла над дочерью. — Маленькая моя, откуда у тебя в голове такие мысли? Ты — моя дочь и этого ничто не изменит. Даже если у меня появятся другие ученики, это совершенно не означает, что я буду любить тебя меньше.
Закончив произносить свою речь, богиня солнца подхватила пискнувшую от неожиданности кобылку передними ногами и крепко прижала к себе.
— Я жадная эгоистка, а потому никому тебя не отдам.
— Но… — Слезы снова скопились в уголках глаз Сансет, но на этот раз она смогла сдержаться. — Ты ведь отдала ей элемент Магии.
— Так вот в чем проблема? — Подняв дочь над кроватью, так чтобы они смотрели друг другу в глаза, Селестия внезапно смутилась и замялась, но все же смогла произнести следующие слова. — Я — эгоистка, и ты можешь на меня за это злиться. Просто… я хочу, чтобы однажды ты стала моей дочерью, не только на словах, но и по сути… А если бы у тебя был «элемент гармонии», это было бы невозможно…
Опустив единорожку на кровать, белая аликорн отвернулась, всем своим видом выражая стыд и раскаяние. Ее крылья плотно прижались к телу, а следующее произнесенное слово, прозвучало сдавленно, словно бы правительница Эквестрии сдерживала слезы:
— Прости…
Несколько секунд, Сансет растерянно смотрела на маму, у которой даже грива, обычно развивающаяся на неощутимом ветру подобно языкам пламени, безвольно обвисла. Моргнув пару раз, она прошлась по кровати, села рядом с белой аликорном и крепко ее обняла.
— Мам, не плачь, все хорошо. Я… Ябуду только рада, если мы станем еще немного ближе.
Услышав последние слова, принцесса дня улыбнулась и легким движением левой передней ноги, смахнула с ресниц золотистую искру, растаявшую в воздухе не долетев до простыней, которыми была застелена постель. В следующую секунду, она сама обняла дочь передними ногами и крыльями, вместе с ней повалившись на подушки.
— Спасибо, маленькая моя… Это лучшие слова, которые я мечтала услышать.
Распахнув дверь, широким шагом Армандо вошел в класс, где его ожидали одиннадцатилетние жеребята, являющиеся учениками первого курса школы для одаренных единорогов. Одетый в черные штаны и белую рубашку, рукава которой заканчивались у локтей, минотавр казался гигантом, возвышаясь над своими подопечными словно утес над обычными камнями.
«Странные у меня ассоциации».
— Доброе утро, ученики. — Встав позади преподавательской тумбы, (сделанной по заказу директора школы, специально для нового учителя рунной магии), член главной ветви Синдиката осмотрел подопечных.
Маленькие кобылки и жеребчики, сидящие за одноместными партами поставленными в три ряда, с нескрываемым любопытством рассматривали учителя. Все же не каждый день они могли увидеть минотавра так близко.
«Ничего, скоро эффект новизны пропадет и мне придется из шкуры вон лезть, чтобы удержать ваше внимание».
Взрослому рунному магу, (обучившемуся своему ремеслу совершенно неофициально, под присмотром наставников из Семьи), стыдно было признаться, но в первые декады после прибытия в Эквестрию, он почти так же пялился на местных пони. Первым и самым ярким отличием от Республики, было то, что Эквестрийцы крайне редко носили одежду, в то время как знакомые земные пони, предпочитали не выходить из дома не прикрыв круп хотя бы комбинезоном.
Второй заинтересовавшей Армандо деталью, стали метки, изображенные на крупах у жеребцов и кобыл. Знакомая пони, (с которой он разговорился в баре, а затем продолжил общение уже у нее дома), Рассказала, что эти рисунки, являются знаками отличия, демонстрирующими самый яркий талант.