— А ему известно, куда ты ушла? — испуганно спросила Шьяма. — Сюда-то Барду не заявится? Ты смотри, чтоб ни одна душа не появлялась здесь.

— А зачем мне это, тетя? Я сама не знаю, куда бы подальше от него спрятаться.

— Я вот что хочу сказать тебе, Басанти.

— Что, тетечка?

— Отправляйся-ка ты с миром к отцу-матери.

— Там старик портной ждет не дождется, когда я заявлюсь, тетя. Стоит мне только показаться, как отец схватит за косу и отведет к портному. Отец с него уже девятьсот рупий взял.

— Ты сама всю эту кашу заварила, Басанти.

— Почему я, тетечка? Что я сделала?

— Скоро у тебя будет ребенок. Куда определишь его? Где будешь жить? Куда приклонишь свою голову? — И Шьяма, словно спохватившись, снова спросила девушку, где она живет теперь.

— Сейчас ты где остановилась?

— А нигде, тетечка.

— Как это нигде? Ты же сама говорила, что у тебя мазанка.

— Туда идти я не могу. Там Барду поджидает. — И Басанти звонко рассмеялась. — Сюда пойти — отец ждет, туда пойти — Барду поджидает…

И тут Шьяма глубокомысленно изрекла:

— Как знать, Басанти, может, Дину и в самом деле продал тебя.

Басанти молчала.

— Если твой родной отец может продать тебя за девятьсот рупий, то почему бы Дину не продать тебя за три сотни?

— Нет, тетя, — тихо проговорила Басанти, не отводя широко открытых глаз от лица Шьямы.

— Он бросил тебя и сбежал, — продолжала Шьяма. — И больше не вернется.

— Он вернется, тетечка.

Шьяма поразилась: после стольких ударов и потрясений у Басанти все еще сохранилась детски наивная вера в то, что Дину обязательно вернется. Связывавшая их тоненькая ниточка еще не оборвалась, потому что от нее, от этой ниточки, зависела жизнь Басанти.

— Сумасшедшая ты все-таки, Басанти, — проговорила Шьяма. — Дал он знать о себе? Как скрылся, так ни письма, ни весточки. И ты еще убеждаешь меня, что он вернется.

— Вернется, тетечка, непременно вернется!

— Ну а если все-таки не вернется?

— Обязательно вернется.

— Ты, видно, и в самом деле рехнулась!

Шьяма была поражена. Неужели она действительно верит, что Дину не продал ее? Неужели даже после всего, что было, она так ничему и не научилась? А может, она просто играет какую-нибудь роль, как бывало прежде, только на этот раз ее героиня томится в разлуке с любимым и живет одной лишь надеждой на его скорое возвращение?

— Картин всяких насмотрелась, вот рассудок-то у тебя и помутился.

— Да я уж забыла, когда в кинотеатре была, — улыбнулась Басанти. — А кстати, что сегодня показывают по телевизору? Сегодня ведь воскресенье?

— Не смотрела бы все эти картины, сидела бы себе спокойненько дома…

— И растирала бы ноги старику портному, — в тон ей подхватила Басанти, — либо в деревне траву серпом резала.

— Ну а сейчас что ты имеешь? Ни кола, ни двора.

— Что значит дом, тетя? Где живешь, там тебе и дом, — возразила Басанти. И, помолчав, взволнованно сказала: — Так вы, тетя, говорите, нет у меня ни кола, ни двора? Есть у меня и угол, и муж есть, а скоро и ребенок появится. Вернется Дину, и я снова буду жить в своем доме.

Это было уж слишком, и Шьяма не выдержала.

— О каком еще доме ты твердишь, если твой Дину давным-давно женат?

Смутившись, Басанти растерянно взглянула на Шьяму, но тут же упрямо тряхнула головой.

— Вы правы, тетя, но Дину все равно вернется.

— Ну зачем ему возвращаться? Разве сможет он прокормить двух жен?

— По законам его касты, тетя, он может иметь двух жен.

— Кто же это в наше время сможет содержать двух жен?

— Он сможет, тетя. В их касте мужчина может иметь не только двух, даже трех жен сразу.

— Кто тебе сказал это?

— Дину.

— И ты поверила?

Увидев в глазах Басанти непоколебимую надежду и веру, Шьяма только скорбно покачала головой.

— А я ему говорю: «Вези свою жену сюда», — продолжала Басанти. — Жена-то у него из деревни, тетя, совсем темная. Нигде не была, ничего не знает. В доме я сама хозяйничать стану.

— Тебя обманули, а ты так ничего и не поняла, — поджав губы, проговорила Шьяма. — Ой, Басанти, сколько тебе в жизни еще хлебнуть придется.

— А что это такое, жизнь, тетя? — спросила Басанти и рассмеялась, и смех ее звучал задорно, как прежде. — Нет, тетя, — переходя на шепот, проговорила она, — он вернется, обязательно вернется. Детей-то у них нету. А родится ребенок, своей женой он признает только меня.

— Пустое говоришь, Басанти, пустое. У вас даже свадьбы не было. Поэтому в любой день он может выгнать тебя из дому. Сейчас-то ведь бросил… Или, может, нет?

Перед мысленным взором Басанти снова одна за другой промелькнули картины ее свадьбы… Веранда, залитая лунным светом, стройная фигура Дину, розы в его черных волосах. Все было так торжественно, что вмиг развеялись последние ее сомнения, по телу прокатилась горячая, хмельная волна, наполнив ее трепетным ожиданием чуда. Не в силах сдержать охватившего ее волнения, Басанти протягивает руку и, взъерошив волосы Дину, пускается в пляс, напевая что-то из старого фильма… Очнувшись, она вскакивает.

— Ну, тетечка, сейчас я займусь уборкой, — весело, как прежде, затараторила она.

— Сиди, сиди.

— Нет уж, тетя, сейчас я буду заниматься уборкой.

— О какой уборке ты говоришь? Ведь ты же беременна.

— Вот мать моя до самых родов работала, и хоть бы что. А я чем хуже? — Схватив веник, Басанти пронеслась через веранду в задние комнаты.

Немного погодя оттуда уже слышался ее голос:

Неожиданно песня оборвалась, и в дверном проеме показалась Басанти. Она стояла, устало прислонившись плечом к косяку.

— А если он не вернется, тетя, я возьму ребенка и уеду куда-нибудь.

На глаза у нее навернулись слезы, и она выскочила на веранду.

— Не приедет — и не надо! — выкрикнула она. Вытерев глаза концом сари, она постояла немного на веранде, потом тихо проговорила: — Но он вернется, тетя, он обязательно вернется.

Басанти прошла в комнату и принялась подметать пол, негромко напевая. Шьяма смотрела на ее согнутую спину и думала о своем. Пока она говорила с девчонкой о том о сем, не сболтнула ли чего лишнего? Ведь теперь это не прежняя Басанти, теперь она многое повидала. Схватила веник, пошла в задние комнаты, а там все раскидано, разбросано, исчезнет вещь — и не заметишь. Сейчас-то ее, видно, нужда привела, а впрочем, как знать, с чем она пожаловала? Столько дней не было — и вдруг является. Среди бела дня пожаловала. Может, уже в компании какой орудует? Наговорила-то много, пойди разберись, где правда, а где ложь. И перепуганная Шьяма позвала девушку:

— Нынче не стоит подметать. Лучше иди посиди со мной.

— Ну давайте я вам прическу сделаю, тетечка, — входя в комнату, сказала Басанти. — Точь-в-точь будете как Хема Малини.

— Нет, прическу тоже не надо. Ты лучше присядь, отдохни.

Басанти уселась напротив. С хозяйкой она говорила, ничего не тая, и рассказала ей все, что пережила за последние месяцы. Она полагала, что в их отношениях ничего не изменилось и все будет так же, как в прежние дни.

Сейчас они сидели друг против друга. Однако хозяйка почему-то то и дело отводила глаза в сторону. В ее взгляде появилась странная отчужденность, хотя Басанти, как и прежде, смотрела на нее влюбленными глазами, убежденная, что тетя Шьяма — единственный человек, который поинтересовался ее делами и к которому она может прийти в любое время суток: в глухую полночь или на рассвете. А Шьяма уже смотрела на нее с подозрением: теперь это была не прежняя наивная девчонка, и доверять ей нельзя. Из дому сбежала; где жила, чем занималась — ничего не известно.

— Где ночевать-то собираешься? — неожиданно спросила Шьяма.

— Да сегодня я уж у вас заночую, тетечка. Я и кровать свою принесла. Там, на заднем дворе, поставила.