А Басанти давно уже проснулась и увидела у ворот отца. Что же делать? Прокрасться незаметно в дом и спрятаться? Или, может, бежать?.. Но куда?.. Она неподвижно стояла посреди двора. При виде отца Басанти поначалу перепугалась, но потом ею вдруг овладело странное равнодушие. На лице ее появилась чуть заметная улыбка, словно она решила про себя: чему быть, того не миновать.

Чаудхри перевел хмурый взгляд на Басанти.

— Забирай свою кровать да ступай сюда! — хрипло крикнул он от ворот.

— За тобой пришел твой отец, — подходя к девушке, отечески назидательным тоном проговорил господин Сури. — Будет правильно, если ты пойдешь с ним. Двери нашего дома всегда открыты для тебя. Все, что зависит от нас, мы сделаем.

— Ты иди, — тихо сказала Басанти отцу. — Я сейчас приду.

— Нет, ты пойдешь со мною! — снова выкрикнул Чаудхри.

Не двигаясь с места, Басанти перебирала в уме все возможные варианты спасения. В другое время тут бы и раздумывать нечего: одним махом через забор, на задворки, только б ее и видели, а там ищи ветра в поле. Но теперь она уже знала, что убежать не сможет, а если б даже и смогла, то все равно бежать ей было некуда.

— В таком положении тебе следует жить со своими родителями, — продолжал внушать ей господин Сури. — Хорошие они или плохие, но они твои родители.

Басанти нагнулась, чтобы взять кровать.

— Понесешь кровать сам! — строго прикрикнул господин Сури на Чаудхри. — Не видишь, что ей трудно!

— Погоди, я сам, — бросил Чаудхри и шагнул во двор.

— Какие грубые люди! — проговорил господин Сури. — Своими глазами видит, что… — И, не закончив, прошел в дом.

Вскинув легкую деревянную раму кровати на голову, Чаудхри зашагал со двора, за ним поплелась Басанти. Шествие замыкал зять Чаудхри. Выйдя за ворота, все трое повернули направо. Никто даже не оглянулся.

— Какой все-таки невоспитанный народ. Могли бы и попрощаться с людьми, которые дали приют, — глядя им вслед, возмущался господин Сури. — Все трое точно воды в рот набрали. Даже ворота за собой не закрыли! — И господин Сури прошел во двор, чтобы закрыть ворота. — Басанти ушла, — придя домой, бросил он жене. Затем развернул утреннюю газету и уселся в плетеное кресло. — Ушла Басанти, говорю я, — повторил он, откидываясь на спинку кресла.

— Слыхала уже, — донесся из кухни голос жены. — Если уж решила уйти, то рассиживаться было не к чему.

— За ней отец явился. И как только пронюхал, что она тут, ума не приложу.

Жена не ответила. Немного погодя из кухни снова донесся ее голос:

— Тебе заварить чай? На прогулку-то, наверно, уж не пойдешь?

— Я ведь сам проводил ее, — заговорил он, оживляясь. — Как-никак родители. Думаю, у них ей будет лучше. — Не дождавшись ответа, господин Сури заговорил вновь: — Ты все проверила? Ничего не пропало? За этими людьми нужен глаз да глаз… Таким ничего не стоит наплевать в колодец, из которого сами же воду пьют… Ты еще раз проверь, как бы чего не пропало.

И в ожидании чая господин Сури принялся просматривать газету.

Глава 9

Басанти полулежала на кровати, а рядом на полу сидел портной Булакирам, гладил ей ноги и говорил без умолку.

Случилось то, чего так боялась Басанти: старик портной взял ее в жены и привел в свой дом. Сейчас он был на седьмом небе от счастья.

— Я всегда верил, что вернется моя рани Басанти, непременно вернется. — Голос его дрожал. Когда он был особенно взволнован, из его горла вырывался какой-то странный булькающий звук и вместе с ним на нижней губе повисала капля слюны.

Басанти чувствовала себя разбитой. Глаза ее все время слипались, и она с трудом снова раскрывала их. У нее было такое ощущение, что все происходящее — не более как сон. Однако, открывая глаза, она всякий раз видела Булакирама, сидящего на том же самом месте, видела его густо подведенные сурьмою веки. По-прежнему облаченный в светло-бежевый с красными полосками пиджак, портной все говорил и говорил.

— Я готов жизнь за тебя отдать, — гладя ступни Басанти и покачивая головой, продолжал он. — Какие же крохотные ножки у моей рани Басанти! Прелесть, просто прелесть!

Хотя Басанти очень устала, ей было приятно. С тех пор как портной привел ее в свой дом, он был неизменно ласков с нею. Два раза покупал шербет. Показывал разноцветные юбки и блузки, которые сшил для нее собственными руками. Полуприкрыв глаза, Басанти равнодушно рассматривала обновки. Иногда только в душе ее возникало желание сделать что-нибудь наперекор или просто созорничать.

— Разотри мне, пожалуйста, ноги, — проговорила она. — Если уж взял в жены молодую, растирай ей ноги! — И тут же злорадно подумала: «Сегодня ублажай меня, растирай мне ноги, а завтра — посмотрим». Но завтра он, может, примется честить ее последними словами. Как знать? Думать о будущем она не хотела. Только изредка по ее щекам катились непрошеные слезы. Дину сказал, что вернется, но так и не вернулся. Однако она отказывалась верить, что больше не увидит его, и ничто не могло поколебать ее веры. «Он знает, что у меня будет ребенок, — думала она. — и он обязательно вернется».

Из-под кровати Булакирам вытащил небольшой сундучок и стал вынимать оттуда разноцветные блузки, накидки, юбки — зеленые, красные, желтые.

— Ты только примерь, рани Басанти, сшито прямо по тебе. Я уж давно наизусть знаю все твои размеры, моя рани.

Басанти никогда не думала, что старик портной будет так внимателен и ласков. Она была уверена, что, как только ее отдадут хромуше, тот начнет помыкать ею, как помыкают женами все мужчины их касты. И если, упаси бог, не выполнишь повеление супруга, узнаешь, что такое его кулаки. А этот сидит и гладит ей ноги.

Когда Басанти силой привели к портному, первым ее желанием было самого старика разорвать на части, всю мебель порубить, а дом сжечь. Однако он оказался человеком нежным, заботливым, соскучившимся по женской ласке. Сначала она стыдилась его нежностей, потом ей стало казаться, что старик притворяется, разыгрывая сцены, которые можно увидеть в кинофильмах, но которые к ее жизни никакого отношения не имеют. Однако постепенно к ней приходило понимание, что ни уйти, ни сбежать отсюда она уже не сможет. И, лежа на мягкой постели, она безвольно расслабилась, подобно утопающему, который, потеряв всякую надежду на спасение, прекращает борьбу.

— Ты только примерь, рани Басанти! — упрашивал Булакирам, держа на вытянутых руках ярко-желтую шелковую блузку. Потом произошло то, что удивило Басанти еще больше. Он уткнулся лицом в желтый шелк блузки и, как пьяный, качая головой, стал нежно гладить и покрывать его поцелуями.

— Хватит, хватит, — не выдержала Басанти. — Что вы делаете? Ни к чему это! — И вырвала блузку из рук портного.

Булаки поднял голову и долго смотрел на нее.

— Сердишься? — заикаясь, проговорил он. — Моя рани сердится? Разве я сказал ей что-нибудь обидное?

С тех пор как портной переболел оспой и окривел — а случилось это свыше тридцати лет назад, — он часто предавался мечтам о том, что когда-нибудь кончится его одиночество и рядом с ним поселится живое существо. Он уже слышал во дворе своего дома мелодичный перезвон женских ножных браслетов, сквозь приоткрытую дверь видел край широкой разноцветной юбки и конец накидки, в каждом углу чудился ему приглушенный женский смех. Булакирама охватило какое-то странное беспокойство, и он настойчиво стал поговаривать о женитьбе. И вот местный парикмахер согласился отдать за него свою дочь. Портной так обрадовался этому, что даже не мог сидеть в своей мазанке. Он целыми днями ходил по поселку, а встретив однажды невесту, когда она с несколькими другими женщинами шла по улице, Булаки не удержался.

— Рани Чамели! — окликнул он ее. — Ты бы прислала мне юбку с кофтой, к твоему приходу я бы сшил для тебя отличный костюм.

Невеста от стыда готова была сквозь землю провалиться. Подруги подняли ее на смех. Зардевшись от смущения, девушка убежала, но с того самого дня проходу ей не стало. Подружки весело подшучивали, мальчишки дразнили. А вдобавок ко всему Булакирам повсюду следовал за нею как тень. Они стали посмешищем для всего поселка. Дело кончилось тем, что, не выдержав, невеста уехала. Таков был печальный конец его первой попытки обзавестись семьей.