— Здравствуйте, Николай Дмитриевич, заждались мы вас, — бодро сказал Гена.

Иванцов, повернув голову к Найденову, закончил разговор с ним, а потом молча и, как показалось, суховато протянул руку Стрельцову. Найденов ушел. Виктор тем временем начал докладывать обстановку с птицей. Генерал слушал рассеянно, глядел мимо них и ничуть не был похож ни на генерала, ни на охотника. Перед ними стоял утомленный дорогой и усталый от жизни человек.

— Вот что, — перебил Иванцов, — бери Весту, прогуляемся.

И пошел за ограду, к старенькому «Москвичу».

— Что-то он не в духе, — сказал Гена.

— Нет, все в порядке, — успокоил Первенцев.

— Ты Марью Андреевну не видел?

— Не вернулась пока.

Они сошлись на тропке — Босс, Веста и Кинг. Гена с интересом глядел на Босса, легендарную собаку. Отец Кинга был матерый кобель семи лет, черно-пегого окраса, причем белые пятна распределялись не так гармонично, как у Кинга, — спина пестрела неказистыми отпечатками утюга. Шерсть его была жестче и толще. Нос резко перерублен в переносице, отчего морда стала как бы курносой и похожей на обезьянью. Все мышцы сухие и сильные, живот подтянут к спине, грудь высокая. Чуть проваленный позвоночник говорил о большой выносливости пойнтера. Что-то хищное, стремительное, несокрушимое ощутил Геннадий в этом кобеле — и сразу стали понятнее многие черты характера Кинга: сдержанность в проявлении эмоций, самостоятельность, резкий темперамент. «Серьезная собака», — хотелось сказать о Боссе. Гена отметил, что по характеру сын мягче отца, видно, это уже от Весты.

Пойнтеры обнюхались, Босс зарычал на сына, и Кинг мягко отпрыгнул назад, порадовав Генерала своей прыгучестью.

— Для него ничего не стоит прыгнуть на высоту человеческого роста, — заметил Гена. Ему не терпелось рассказать о натаске, но Генерал не задавал вопросов.

Около лагеря было светло от фонарей и света в окнах, а в лесу уже стояла ночь. Однако стоило пройти с десяток шагов, как темнота заметно редела, глаза обвыкались, и вскоре отчетливо увидели собачью карусель: отец, мать и сын играли в догонялки.

Наблюдая сцену встречи этой «семьи», Стрельцов продолжил прежнюю мысль об отчуждении: чем не урок природоведения? Надо уже сейчас готовиться к тому, что не всегда дети будут всю свою любовь посвящать родителям. У людей этот срок подольше, чувств побольше, но рано или поздно приходит отчуждение. Когда в последний раз ты видел своих родителей? Два года назад. А узнает ли тебя сейчас твоя 78-летняя бабушка?..

Босс резко огрызнулся на Кинга, хотя пойнтеры редко подают голос. Это сын, играя, прихватил папу за ляжку.

Геннадий сказал Иванцову, что многое услышал здесь о Боссе, и попросил рассказать из «первых рук». Сначала Генерал говорил суховато, потом — все больше оживляясь. Босс девяти месяцев от роду взял диплом I степени. В десять хозяин уже охотился с ним, щенок стал подружейной собакой. На ВДНХ СССР Босс-однолеток получил первую золотую медаль за полевые качества и экстерьер. В секции моментально выросла очередь желающих иметь от него талантливых суперщенков. Иванцов придирчиво осматривал партнерш, их хозяев и многим отказывал. У него были на то основания: из 110 пойнтеров Москвы и Московской области 60 несли в своих жилах кровь другого рода — собак завода Крепса. Эдуард Михайлович Крепс в течение шести собачьих поколений насаждал кровь, масть, плюсы и минусы своих пойнтеров. И вот появилась новая звезда, выведенная Иванцовым от кобелей ГДР и сук Англии. Сначала потомков стало трое, затем 12, 18… Крепс срочно предпринял контрмеры. Он засудил шестерых отпрысков первой собаки Иванцова, прабабки Босса, так как тоже был судьей. Генерал стал ратовать за возрождение старых английских правил натаски, дрессировки и судейства английских легавых. Он выступил в печати, не раз выступал на правлении и бюро общества охотников и добился некоторых перемен.

Крепс никогда не появлялся там, где должен был появиться Иванцов. Генерал отвечал тем же.

Но война уже началась, и в нее были включены, независимо от желания или нежелания, десятки все новых и новых владельцев потомства как с той, так и с другой стороны.

Получая щенка, хозяин полностью доверял советам владельцев матери и отца этого щенка. А советы были противоречивы. Приходило время вести молодняк на выводку — экстерьер оценивал сторонник Крепса. Оскорбленный несправедливой оценкой, начинающий собаковод звонил Генералу. Иванцов приезжал на натаску и ставил собаку по всем правилам. Судейская коллегия, сочувствующая Иванцову, присуждала охотничий Д-2. На выставке сталкивались две оценки, низкая за экстерьер и высокая — за полевые качества. Полевые перевешивали — черно-пегих питомцев становилось все больше. Вслед за первыми собаками Иванцова Босс сделался тоже недосягаемо элитным: за каждый диплом сына или внука он получал дополнительные очки.

Крепсу ничего не оставалось, кроме как создать вторую судейскую бригаду по полевым испытаниям и возглавить ее. Более того, он умело вводил теперь своих судей в бригады сторонников Иванцова. И тоже выступил в печати с критикой разногласий, возникших по милости Иванцова.

Началась великая собачья война.

Стрельцов и не подозревал, что тоже втянут в нее…

— А вы будете ставить Босса на испытания?

Иванцов презрительно фыркнул:

— У Боськи уже и медалей, и дипломов предостаточно. Вас посмотреть прибыл.

И Гена, как в первый приезд Генерала к нему домой, был тронут и обрадован такой заботой.

— Говоришь, перепела показал? — закуривая, спросил Иванцов. Гена тепло подумал об Иване Александровиче Найденове, который не преминул упомянуть о натаске Кинга по подсадному.

— И нашел перепела, — прогундосил Первенцев.

Генерал внимательно слушал скромный рассказ Гены о том, как они с Кингом нашли токовище. «А ведь Эндэ в начале разговора просто испытывал меня на бахвальство», — понял Стрельцов.

— Ну, ты сказал «даун», а он? — спрашивал Генерал.

— Сел. Но не лег.

Генерал удовлетворенно кивал.

— «Даун», — пояснил он, — означает для собаки вообще «вниз», а необязательно «лечь». Сел — значит, тоже выполнил команду. Они, брат, английский лучше нас знают!

Тут Виктор восторженно начал рассказывать о работе Кинга по дупелю.

— Марья здесь? — потеплевшим голосом перебил его Иванцов. И Гена ощутил, что признание его, новичка, такими метрами, как Найденов и Волховитина, для Генерала равносильно лучшему диплому, взятому Кингом. — Марья — знатная охотница. Надо повидаться…

Они пояснили, что Волховитина все еще в лугах, и предложили Иванцову поужинать с ними, с дороги.

— По дупелю сколько стоек? На корде? А без корды? Сидку обнюхивать давал? А в две собаки — как? — параллельно пускали? — Вопросам Генерала теперь не было конца. Конечно, отправляясь в Белоомут, Николай Дмитриевич ждал от «молодежи» таких ЧП, какие допустили пресловутый Кузьмич или Мишка Кронц.

Стоило им вернуться в лагерь и разложить на столе снедь, как тут же появилась Татьяна Леонидовна:

— О, кого я вижу! Николай Дмитрич!

После рассказа о сложной собачьей борьбе Гена никак не ожидал того сердечного приема, какой оказал «пиковой даме» Генерал: он галантно-старомодно поцеловал ей руку, спросил о здоровье супруга и о том, сдала ли Татьяна Леонидовна экзамены на звание полевого судьи. И вот уже Мишка тащил к столу закуски, следом за ним появилась Таня и с нею двое молодых автомобилистов, а Татьяна Леонидовна, сложив руки рупором, оперным голосом звала:

— Стефан Леопольдови-и-ич! Пионтровски-и-ий!

Но безвестный Гене и Виктору Стефан Леопольдович так и не явился на зов.

Может быть, Стрельцов ошибался, считая, что это застолье — тоже проявление «собачьей политики», а может, Эндэ просто не придавал значения тому, кто именно ужинает с ним, но такая разнокалиберная компания была для Гены неожиданной. Он-то был уверен, что рядом с Иванцовым будут Найденов, Сомов, Волховитина.

Он как-то тупо удивился и тому, что Таня как ни в чем не бывало кокетливо обратилась к нему: