О, русский характер! Валентин печется о деньгах, уплаченных за три лицензии, хотя эти, с позволения сказать, охотники способны купить в личное пользование УАЗ за восемнадцать тысяч рублей. А Саша, намаявшись с ночной ездой и буксировкой, так легко согласился перемонтировать колесо, словно у него попросили пару сигарет.

Мы позавтракали, выпили крепкого чаю и, когда выходили в холодную кухню за чайником, видели там Атоса: свернувшись калачиком, он спал на засаленном черном матрасе, будто берег силы.

Вскоре на другом берегу полузамерзшего озерца появился грузовик с брезентовым верхом и посигналил. Мы стали собираться, Валентин позвал Атоса.

— Впервые вижу, что собаку надо звать на охоту, — удивился Володя.

Сорокин услышал, усмехнулся и сказал неопределенно: «А он такой». Мы обогнули озерцо по целине, ступая след в след за пожилым егерем, и образовалась синяя тропинка: под снегом стояла вода. Все смешалось в нашей природе!

Перед закрытым задним бортом грузовика Валентин скомандовал: «Атос, вперед!» Видно, хотел поразить прыгучестью лайки, без разбега — через борт! Но Атос так выразительно глянул на хозяина, что все грохнули смехом:

— Хозяин, вперед!

— Валентин, а куда это он тебя послал, а?

— Валентин, барьер!

— Прыгай-ка ты сам, хозяин, а я — в Лейпциг! — на все лады шутили мы. Атос не улыбнулся. Он вел себя так, будто не мы его, а он нас взял на охоту. Тогда Валентин бережно поднял собаку: и опустил за борт.

— Атос шутит, — сказал он, ничуть не смутившись. Но видно было, что сам не ожидал такой «собачьей шутки».

Пока ехали, Атос не проявил ни волнения, ни радости, хотя отлично понимал, куда и зачем мы едем. Он сосредоточенно смотрел на убегающую назад дорогу и, похоже, морщился: нельзя ли без таких грубых толчков? Напряженно стоя в кузове и сохраняя равновесие, он напоминал тех северных лаек, которые, молча, сосредоточенно и неподвижно, словно скульптуры, стоят на носу каждой лодки, вглядываясь в речную даль и проплывающие берега.

По жребию идти в загон выпало Атосу, егерю и мне. Нас высадили на окраине сонной деревеньки, уютно укрытой снежным одеялом. Атос выпрыгнул первым, без команды и помощи Валентина. Я поинтересовался, будет ли собака работать без хозяина?

— Еще как будет! — улыбнулся егерь, добродушный, вовсе не старый, исскучавшийся по свежим людям. Мы ушли от деревни в лес, присели на поваленном дереве и закурили. Атос лег у ног егеря в снег, как всегда покрутившись перед тем, как улечься. Егерь сказал, что, сидя рядом с водителем, заметил свежий лосиный след, лоси перешли дорогу и ушли на зоревую кормежку вот в эту южную «клетку» леса. Валентин наперерез им расставит стрелков, а когда те доедут и встанут на номера, мы двинемся в загон. Затем он посетовал: вот была добрая деревенька на берегу Волги, да теперь вся городская, дачная. В эти вьюжные дни деревня просто нежилая, а не сонная, как. мне показалось. Вскоре егерь поднялся:

— Однако айда. Атос, вперед!

Дремавший Атос тут же сорвался с места и крупными прыжками, ничуть не заботясь о своих тонких лапах, исчез в лесу. Больше мы его не видели. Через минуту из лесной «клетки» послышался его заливистый лай.

— Поднял! — удовлетворенно крикнул невидимый за деревьями егерь. — По зрячему идет! Что за собака — чудо…

Действительно, я не ожидал, что все произойдет так быстро. Но вот лай пошел кругами, стал удаляться — и впереди, на юге от нас, раздались два выстрела. Пауза. Молчит Атос. И еще два выстрела. Все. Наша охота окончена.

Увязая в снегу, мы пошли к номерам, ожидая теперь одного — рога. Валентин должен протрубить отбой, как только дело будет кончено. Но рог молчал.

— Вот псина! — радостно сказал егерь, так и не приближаясь ко мне. — Второго гонит! Ай да Атос…

Мы продолжали загон. Вскоре стало понятно поведение и Валентина, и Атоса, вернее, наоборот: Атоса и Валентина. Вся лесная делянка, образованная четырьмя просеками, то тут, то там была испещрена глубокими, до метра, лосиными следами, в глубине которых чернела вода. Но лосиные следы были двух видов: одного лося повсюду сопровождали мелкие и частые собачьи следы, а вот другой ушел один. Я пошел по этим следам, в пяту, сняв ружье с предохранителя. И тут что-то серое, расплывчатое с треском пронеслось метрах в тридцати справа, мелькая между стволами и ветками. Раздался лай Атоса. Собака подает голос, когда уже гонит зверя, а не причуивает его, идет по зрячему. В азарте, в предвкушении довольно редкой удачи, когда лося бьет загонщик, я изо всех сил заспешил по горячим следам. И зря: Атос, который вовсе не уговаривался с Валентином, как уговаривались егерь и я, отлично знал, где в данную минуту находимся мы, загонщики, а где — хозяин и стрелки. И заворачивал лося по часовой стрелке на юг, отрезая от деревни и дороги, чтобы наверняка вывести на номера. Воистину, «ай да Атос!». Ведь он самостоятельно, один ведет охоту, на которую взял нас, снизошел.

Убедился я и в двух других его достоинствах: скорости бега и неутомимости поиска. Местами снег был глубок и всюду пропитан водой у земли; невысокой лайке работать по такому снегу невероятно трудно, лось с его широким и легким махом должен был непременно уйти от преследования. Но сколько ни кружил я в этой лесной делянке, столько видел одно и то же: сжатую пружину следов. Всюду они шли по спирали: это верный Атос неутомимо заворачивал и заворачивал лося на стрелков, на хозяина, а лось все пытался вырваться за пределы этого кольца. Борьба тут шла не на жизнь, а на смерть, не отсюда ли и характер Атоса?

Время от времени лайка подавала голос — значит, настигала сохатого, видела и гнала его — и снова умолкала. Я потерял егеря, потерял счет времени. То казалось, что загон начался пять минут назад, а то — что он длится уже несколько часов. Круговерть следов сбила ориентировку, я тоже ходил по делянке концентрическими окружностями, а убедился в этом, обронив коробок спичек и вновь найдя его. Классическая форма жизни — спираль.

Но вот уж долго не слыхать лая, не слышно и рога Валентина, все следы похожи друг на друга, не различить, где прошел первый, а где второй лось. Сориентировавшись по солнцу, я вышел на номера. Это всегда жутковато — выходить из загона на стрелков, зная, какая силища сосредоточена в каждом патроне, если пуля порой прошивает быка навылет, из ребра в ребро. Потому-то загонщики идут с «гаем» — кричат, стучат палкой по деревьям, поют, бьют в трещотки. И непременно прикрепляют к шапке что-нибудь красное — помпон, шарф. Ведь, стоя на номере, стрелок напряжен до предела, его чувства обострены настолько, что иной нетерпеливый способен выстрелить по любой движущейся цели или на шум. А значит, по загонщику. Я вышел «с голосом» на левом фланге цепи, и, лишь увидев меня вблизи, Валентин скомандовал стрелкам сняться с номеров.

— Егерь давно пришел. Что там такое? — спросил он.

— Первого взяли? — нетерпеливо спросил я вместо ответа.

— Взяли, вон лежит.

Я пояснил, что лосей было два, и Атос, быстро подняв первого, пошел за вторым, навил петель и кругов, но, видно, все же упустил из лесной «клетки». Я восторженно кричал, что Атос нашел и поднял первого быка всего лишь через минуту после начала загона, и видел, что это приятно слышать Сорокину, даже в сотый раз. Тут Валентин протрубил Атосу отбой, а выступившие из укрытий стрелки отправились к лежавшему на соседней делянке крупному быку, добрых четыре центнера. Он вышел прямо на Володю Маликова, а тот, как на грех, в это время обернулся — положено ждать появления зверя не только из загона, но и с тылу, вот Володя и обернулся. А перевел взгляд — и обмер. Атос вывел быка прямо на него, лось неподвижно стоял в пятнадцати метрах, шумно выпуская из ноздрей две белые расширяющиеся струи пара, осматривался перед тем, как пересечь подозрительную и опасную для него просеку. Володя выстрелил дуплетом навскидку, промазал, лось прошел сквозь номера ровно посредине между Маликовым и Прокопинским, которые встали рядом, видимо, не совсем доверяя незнакомым охотникам и оберегая безопасность друг друга. Валерий выждал, хладнокровно отпустил «лосяру» на безопасное для соседей расстояние и выстрелил одновременно с Валентином. Будто и в помине не было бессонной ночи, раздражения, ожидания…