— А раньше у тебя хоромы в Сосновке были еще те… — разочарованно посмотрела Марина на трехкомнатную квартиру. — Кризис?

Немного помедлив она прошла в зал и уселась без приглашения на мягкий диван. Сделав небольшую паузу, дождавшись пока в комнату зайдет Горбенко, внимательно на него посмотрела.

— Постарел… Первые сединки уже появились….-заметила Мельник. — Закурить можно?

— Кури, — Андрей пододвинул своей бывшей подруге пепельницу и сам достал сигареты. Подождал пока она закурит и все-таки спросил:

— Марин, у меня мало времени… Давай ближе к делу. Чего тебе надо? Быстро, вкратце и по существу…

— Мне нужна моя дочь… Всего-то… Согласись это еще по-божески, — она подмигнула ему вполне дружелюбно и беззлобно. Казалось она с Горбенко играет в кошки-мышки. То кажется разбитой жизнью и несчастной, то вольной и своенравной, как Павка Корчагин.

— Хм… А больше ничего не надо, Марин? Яхты, виллы… Помнится ты до них была такая охотница, что променяла на это богатство собственную дочь, мужа и внешнее благополучие.

— Андрюш… ну почему ты так со мной? Я следовала правилу. Жить хорошо, а хорошо жить еще лучше. Никто не вправе меня осуждать за то, что случилось тогда. Я сама расплатилась за все уже давным давно. Ты даже не представляешь сколько мне всего пришлось пережить за это время. Сначала вас с Сашкой чуть ли не проклинала, а потом перегорело…

— Деньги кончились? — съехидничал Андрей.

— Сволочь… — лицо Мельник резко побелело от злости, и Горбенко неожиданно понял, что попал в точку. У Марины Анатольевны просто напросто кончились деньги. Он весело рассмеялся прямо в лицо бывшей подруге. — Тварь…

— Ну-ну, Мариночка… Не стоит переходить на личности. Я и без этого знал, что ты меня обожаешь. Сколько тебе надо?

— Пять миллионов.

— А почему не десять?

— Можешь и десять…

— Да нет, солнышко ты мое, послушай меня. Я говорю первый и последний раз. Потом начинаю наказывать. Таких денег у меня все равно нет, ни пять, ни десять миллионов, да если бы и были я бы тебе все равно не дал бы и копейки. Потому как я не подаю. Это во-первых. А во-вторых, если ты хотя бы на киллометр прииблизишься к Варваре…

— То что? — с вызовом спросила Мельник.

— То ты будешь умирать долго и мучительно, где-нибудь в Подмосковье. Играть с тобой я не буду, Марин. Можешь считать это последним китайским предупреждением. А теперь… Пошла вон отсюда и чтобы я тебя больше здесь никогда не видел…

— Да пошел ты, инквизитор чертов, теперь послушай меня ты… Я не уеду из России пока не получу деньги. Свои законные. От Вари не отступлюсь, а если ты думаешь что такой всемогущий, то флаг тебе в руки. Только тогда сидеть тебе вместе с твоим дружком где-нибудь на Колыме, если тронешь меня, — она резко поднялась, — запомни мои слова, Андрющечка, ты очень сильно пожалеешь о сегодняшнем дне. Очень сильно…

Марина выскочила из квартиры, громко хлопнув дверью. Она всегда любила все делать эффектно и красиво, еще со времен школы. Но выглядела это несколько пафосно и наигранно. Конечно слова ее не несли особой угрозы. Что она может? Одна… Уж как-нибудь свою и Варькину безопасность Андрюха обеспечит сумеет, но вот ведь проблема. Необходимо было выезжать за Сашкой, неизвестно куда за Уральский хребет. И не тащить же с собой дочку друга. Во-первых школа, во-вторых дорога длинная и трудная. Только что тогда делать?

Туман… Сизая непроглядная мгла, которая скопилась небольшими клочками по всей отнюдь немаленькой территории колонии. Холодно… Сыро… Утреннея поверка. Долгая перекличка и исправительные работы. Однообразный надоедливый режим, который, если не нагоняет тоску, то меланхолию точно. Со временем начинаешь привыкать и к этому. Да вообще колония— такая штука, которая учит недюжему терпению, если не сказать больше. Прав был тот кто их придумал, и не прав одновременно. Прав, потому что это место и вправду меняет людей. Они становятся еще более озлобленными, опасными, похожими на гранату с вытянутой чекой. А не прав… Да вы наверно сами это поняли. Ни один заключенный, отсидевший более или менее приличный срок, ничего так и не осознал, ничего так и не понял, таких людей лучше сразу убивать, потому как они живут по принципу вседозволенности, или как говорил герой одного кинофильма: «Украл, выпил, в тюрьму…»

Наконец поверка закочилась. Харламов в составе своего отряда медленно побрел в сторону столовой под бдительным присмотром двух конвоиров с собаками. Добрые с виду овчарки, лениво трусили вслед за отрядом, не издав ни звука, что собственно говорило об их как раз замечательной профессиональной готовности. Попробуй, сейчас кто-то сорвись за колючку или кинься на охранника, то мигом бросяться и пойдут клочки по закоулочкам.

На проходной в столовый блок почему-то ошивался начальник оперативной части подполковник Родзянко. Кум был явно чем-то недоволен. Ни за что наорал на шнырей, потом устроил разнос контроллерам и пошел к отряду Харламова навстречу. Остановили…

— Осужденный Харламов! — выкрикнул Родзянко, зябко ежась в своем летнем кительке на морозе.

— Я! — откликнулся Алексанр, недоумевая зачем он опять понадобился куму.

— Выйти из строя!

Харламов медленно обошел сокамерников, поймав на себе внимательно-настороженный умный по-волчьему взгляд Острого. Подошел к Родзянко.

— Осужденный Харламов Александр Сергеевич, срок пятнадцать лет, статья…

— Хватит, хватит, — махнул рукой подполковник, — пойдем, разговор есть. Чего стоим, ублюдки?! — неожиданно заорал он на отряд. — Или жрать не хотите? Может лес пойдем сразу валить?

Отряд быстро заново сколотил стройные колонны и почти бегом отправился через проходную на кормежку. Никому не хотелось променять теплую и относительно уютную столовую на промозглую, сырую погоду в лесу.

— Ну что Харламов… Танцуй… — недовольно пробурчал Родзянко, почему-то будто от стыда, потупив глаза.

— Что такое, товарищ подполковник?

— Приехали к тебе… Друг твой. Забрать тебе хочет. Постановление об амнистии президента самого привез.

Помимо воли на лице Харламова отразилась улыбка. Он вспомнил о Варваре, об Андрее, обо всех сразу. Наконец-то его мучения закончились, наконец-то справедливость восторжествовала. Наконец-то… Господи, как же он об этом мечтал… Все это долгое время он лелеял в себе эту спасительную мысль, как детдомовец ждет своих новых родителей, он ждал приезда Горбенко. Он знал! Знал, что Андрей его не бросит в беде, что он настоящий друг! И он это сделал! Он приехал! Теперь все будет хорошо. Нет, чувство свободы, о котором так много писали классики, совсем не пьянящее. Это что-то фантастичнское, сродни прыжку с Ниагарского водопада в холодную воду. Удивительно…

— Сейчас мы оформляем все необходимые документы… — Родзянко собрался уходить. — Это займет около двух-трех часов. Вы пока можете поговорить наедине с другом. Он ждет тебя в комнате для длительных свиданий. Потом попрошу зайти ко мне в оперчасть. Забрать личные вещи и справку об освобождении.

— Да… да… — пробормотал Харламов, пытаясь освоить ту мысль, что он больше не осужденный. а Харламов Александр Сергеевич. Его не пугали даже трудности, которые ждали его впереди. Сейчас настойчивой ласточкой в голове билась только мысль… «Я свободен!» — Хорошо, конечно я зайду… Разрешите идти?

— Конечно, — улыбнулся Родзянко. Теперь даже его ехидная улыбка не казалась отвратительной, — вы же теперь почти свободный человек…

Пропустив эту маленькую колкость мимо ушей, Харламов сорвался со своего места и побжал через плац в комнату для длительных свиданий. Мельком подумал, что не зря сегодня привел свою щетину в порядок. Такой день…

Все удивленно оглядывались ему вслед. Крутили пальцем у виска, оранники косо и настороженно поглядывали на бегущего по территории человека, но от чего-то не мешали. Даже облаявшая его овчарка показалась саше вполне добрым существом, котоое просто попало ни на то службу.