Изменить стиль страницы

Но людей на улочках Вечного Города это не пугало. Сегодня министерство Учреждения Праздников, Конгрегация Культа Государства и Империал Экклесиас по приказу Архиканцлера утвердили празднество. Народ сначала опешил, от такого быстрого возвращения старых названий, но тут, же понял, что нужно идти и праздновать, ибо, если на праздник кто-то не радуется, та кара за это наступит в скоротечности…

И множественные граждане Риме, да и всего Автократорства Рейх вышли на улицы, чтобы отпраздновать величайшее событие, которое назначил Архиканцлер – Победу над сепаратистами и становление на службу двух орденов – «Лампада» и «Вороны Смерти» теперь несут неусыпную охрану безопасности граждан Империи. И от старого Лиссабона до Константинополя разверзлись празднества.

Но всё празднование проходило как под копирку: сначала молебны в церквях и Культополисариях, затем шествие к главной площади, а затем время «вольного развлечения». И никто, не один мэр или губернатор не смел отступить от такого порядка, ибо это повлекло бы «нарушение государственно-народного единства».

И теперь все граждане всего Автократорства обязаны ходить по улицам и радоваться жизни, потому что так говорит закон.

Так везде и в Риме тоже, но не всякий готов радоваться этому событию, пускаясь в безумный фанатичный пляс.

Со своего балкона взор в город уставил высокий мужчина. Здание, с которого исходил балкон, напоминало больше замок, высокую цитадель, построенную по последнему слову техники в неоготическом стиле.

Чёрное пальто из кожи на мужчине слегка подёргивалось на слабом ветру, треплемое настойчивыми ветряными потоками. Ладони, утянутые в перчатки, заведены за спину и сцеплены у поясницы. Пола коснулись плотные подошвы остроконечных туфель, покрываемые лишь слегка чёрными тканевыми брюками. Ну а чёрный длинноватый волос мужчины слегка трепетался на холодном, промёрзлом ветру, напевающий в уши душу свои скорбные песни.

Взор мужчины устремился далеко в город. Он касался всего: чуть заснеженных улиц, домов из древних ушедших эпох, высотные и безликие здания новостроек, огромного района «Всех Министерств», с высоченным и светящимся шпилем и «Канцлер Цидалис» в самом центре Рима. Но взгляд, его суть оставалась такой, же холодной, как и ветер, что бегает сквозь улочки древнего города.

Человек направил свой взгляд на горизонт, что с трудом проглядывался сквозь бетонные джунгли. Глаза усмотрели суть концовки этого дня – луч солнца медленно гаснет и улетает вдаль за дальний горизонт. Картина столь многозначная и печальная, что самой своей сутью заставляла задуматься о самом главном, оставалось только поднять голову. В Империи на это мало кто, способен.

Внезапно на балконе появился ещё один человек. Его бежевое тканевое пальто касалось бетонного пола, покрытого ковром, исполненных в стиле тканевых изделий из древней Персии. Туфли, с несколько округлым носком касались пола, не оставляя отпечатков. Лицо слегка крылось под бежевой шляпой и едва подёргивающимся зеленоватым шарфом, обвившим шею. Руки укрыли перчатки из бежевой ткани.

Мужчина в кожаном пальто вцепился в края балкона, представленного в виде замысловатых плетений из толстых металлических прутьев, в своём переплетающемся стиле отдалённо чем-то напоминающие балкон из эпохи барокко, сотканного из железа и стали.

– Посмотри, – вознёс мужчина в чёрном кожаном пальто, руку в сторону города, – огни, тысячи огней в городе пылают, и Рим становится светлей, чем когда мы были раньше.

Такое сравнение, проведённое таким хладным голосом, смутило бы любого человека, но не вошедшего на этот балкон. Он лишь бесстрастно продолжил стоять рядом с мужчиной, продолжившим говорить:

– А эти порывы ветра? Они так прекрасны и берут для нас последний свой аккорд.

– Откуда эти строчки? – Разродился на вопрос мужчина в бежевом пальтеце.

Человек в чёрном пальто повернулся, оторвав взор от последних лучей солнца, и направил его на хозяина вопроса. Оглядев того ледяным взглядом, наполненным болью и железной невозмутимости.

– Ох, Морс, я не помню. Скорее всего, из одной древней, очень древней песни из минувших времён. Да, тогда умели воспевать мир. Именно оттуда.

– Попрошу, уважаемый магистр, – наигранно возмущённо встрепенулся Сантьяго, – Генеральный Инспектор Морс.

Данте захотел улыбнуться, но не смог. Глубинная суть души не позволила этого сделать… но всё же губы слегка шевельнулись и сухая кожицы лопнула на них. Кровь мелкой струйкой устремилась к подбородку, но Данте аккуратно приложил палец и остановил её течение.

– Так зачем же вы пожаловали, Генеральный Инспектор в дворец «Терновой Розы»? Не ради обычного разговора со мной?

– Конечно, нет, – застегнув пуговицу на сером жилете, вымолвил Сантьяго, – меня интересует вопрос: а зачем мы оставили править Рафаэля? И почему всё так быстро? Три-четыре дня и мы из преступников стали героями…

Данте опёрся локтями на балкон и загадочно задумался, обратившись к глубинам своего разума. Магистр думал, как бы точно ответить, направить мысль в точности сути ответа, чтобы его исчерпать. Однако лицо не выразило глубокой мыслительной работы и тяжёлых раздумий.

– Ты спрашиваешь, к чему всё это, хотя прекрасно понимаешь, зачем вы сначала ввергли Рейх в бутафорный хаос, а потом так же и вытащили его, не сменив власти. Ты, наверное, помнишь, что случилось, когда соглашение между нами вступило в силу?

– Мятежники, которых не было, отступили, связь вернулась, и регионы вновь воссоединились, а корабли Турецкого Султаната отправились прочь в свою страну. В принципе, это всё.

– Да, ты прав. Но ты и сам знаешь, а были ли у нас «мятежники»? Сколько населённых пунктов мы захватили и ещё во скольких просто саботировали деятельность Все-Министерства? – Данте выдержал театральную паузу, смотря в лицо своему собеседнику, который медленно стал на лице морщиниться и мимически негодовать и только через пару продолжил. – Вот видишь. Для того чтобы сменить власть, нужно её чем-то заменить. Ты и сам понимаешь, что бутафорными мятежниками её не заменишь, а значит и Архиканцлера нельзя трогать.

– Удивителен ты, Данте. – С улыбкой заявил Генеральный Инспектор. – С одной стороны ты ставишь страну на грань революции разорения, а с другой не готов убрать одну детальку из её управления. Незначительную детальку…. Удивительно…

– Но никого мятежа по факту и не было. – Разведя руками, холодно изрёк Валерон. – Мы не бунтовали, не лезли на баррикады и тем более не брали штурмом Имперский Город. Это не то, что революцией, мятежом не пахнет. Пойми, нельзя бутафорией заменить реальность, и в тоже время невозможно убрав существенный элемент системы, надеятся, что на наших желаниях, она не развалится.

– Ох, Данте, – чуть покачивая головой, произнёс Сантьяго, – твои слова сухи и даже холодны. Они понятны и в тоже время слишком далеки от нас. Я не могу различить, что ты вкладываешь в свои слова. Какой фокус бытия? В чём суть? Смысл?

– Морс, я всего лишь стараюсь сказать, что, – и, окинув правой рукой городские просторы, магистр вымолвил, – народ, люди Империи не готовы к смене главы нашей страны. Убей его вчера, мы бы сегодня ввергли всё в хаос и мрак.

– Да-да,– небрежно кинул Морс и продолжил со щепоткой пародии, – а для тебя это сугубо недопустимо, ибо это приведёт к возвращению всех ужасов, связанных с Великой Европейской Ночью и Континентальным Кризисом.

– И не только. Создавая эфемерную революцию, я знал, что это не более чем игра и ничего за собой не влечёт для добрых граждан Автократорства. Но вот настоящая смена главы, неожиданная и необычная, способна в них разжечь самые омерзительные и противные чувства. Губернаторы начнут драться за власть в регионах, а Департаменты Власти утопят друг друга в крови, деля то, чем владел верховный правитель. Увы, но мы обязаны на время оставить у власти Рафаэля. Он как арбитр, держащий всех по своим углам.

– Хах, – губы Сантьяго разошлись в широкой улыбке, а звук в горле говорил, что мужчина готов громко рассмеяться, – у меня снова такое ощущение, что я снова попал в прошлое. Данте снова охраняет мир любой ценой, а тот готов бросить его в адскую бездну. У этой пьесы не будет конца, а начало потеряно в истории. Боже, почему всё так случилось? Я уж думал, что отдохну от всего этого.